Ну ладно, если у него уже выработался рефлекс на телефон, так и позвоним – на рефлексе. Свенсон чувствует только, как пальцы жмут на кнопки. М-мда, чей же это номер? Это, конечно, просто шутка, но – ого! – похоже, он звонит по номеру из стихов Анджелы, в «Секс по телефону».

Непонятно только, как он его запомнил. Он же все забывает. Ответ один: он давно знал, что позвонит.

Он испытывает легкое волнение: так волнуешься, переворачивая страницу, только на сей раз страницей окажется телефонный счет английской кафедры. Сексуальные услуги по телефону за счет университета – не повредит ли это его репутации? Да чего, собственно, бояться? Секс по телефону не считается преступлением. При мысли о том, что ему могут запретить звонить по секс-номеру, он решает, что позвонит непременно и будет разговаривать, пока его не оттащат от аппарата.

Нет, скорее всего у него спросят номер кредитной карточки. И в университетский счет это не попадет. Да он вообще не собирается ни с кем беседовать. Только узнает, кто подойдет. Вообще-то он уверен, что номер выдуманный. Попадет к какому-нибудь старикану из Мидлберри или в авторемонтную мастерскую в Плейнфилде. Интересно просто, кто ответит, а потом Свенсон извинится и повесит трубку.

– Добрый вечер, – деловым тоном служащей авиакассы говорит какая-то женщина. – Это «Интим по телефону». С кем бы вы хотели побеседовать?

Свенсон никак не может ответить. Она наверняка к такому привыкла. Наконец, прикрыв ладонью трубку (этим ее, конечно, тоже не удивишь), он решается:

– Можно Анджелу-911?

– Увы, дорогой мой. Она здесь больше не работает. Не желаете ли побеседовать с какой-нибудь другой дамой?

– Нет, благодарю. – Свенсон вешает трубку.

В нем бурлит адреналин. Накатывает такая волна облегчения, что кружится голова. А чего он ждал? Что воображал себе? И что бы он делал, если бы Анджела-911 ответила?

Свенсон покидает свой кабинет, едет домой, причем участвует в этом только мизерная часть души. Большая же нашла занятие поинтереснее – она решает вопрос о том, откуда Анджела разузнала про его прошлое. Скорее всего, это просто совпадение. Такой ответ его вполне удовлетворяет. Да, дрожь, конечно, пробирает, но об этом думать куда спокойнее, чем о том, что он пять минут назад с университетского аппарата звонил в «Секс по телефону».

После ужина у Бентамов он, к своему неудовольствию, понял, что Анджела занимает гораздо больше места в его мыслях, чем следовало бы. Не забыл он и про то, как меньше часа назад, притворяясь, что ведет занятие, представлял себя ласкающим ее промежность. Но фантазия – это же не поступок! Браво! – вот вам вытеснение, а вот и чудесный беленький домик показался за поворотом.

Шерри еще не вернулась. Свенсон идет в кабинет, находит номер и звонит Анджеле в общежитие.

Голос у Анджелы сонный.

– Я прочитал вашу главу, – говорит Свенсон.

– Уже? Ого! Я польщена.

– Не стоит. – Как-то это все убого. Занятие только что закончилось, а он уже прочел работу студента, да еще сообщает об этом. – Роман, похоже, хороший. Сюжет меня зацепил.

– Вам новая глава совсем не понравилась? Поэтому вы так сразу позвонили?

– Вовсе нет. Первая часть замечательная.

– Она о чем?

Неужели сама не помнит? Когда она дала ему первый отрывок, все опечатки знала наперечет. Голос у нее какой-то хриплый. Спала? Или, может, он позвонил в разгар свидания с дружком, о котором она упомянула вскользь тогда, у него в кабинете? У нее что, автоответчик не работает? Зачем было трубку снимать?

– Вы сказали, что первая часть замечательная. Значит, вторая провальная, да? Там, где про мать. Я как раз за нее и беспокоилась. – Вот, заговорила прежняя Анджела, а не та самозванка, которая подошла к телефону.

– Даже не знаю, – говорит Свенсон. А вдруг это когда-нибудь опубликуют и Шерри или кто-нибудь из знакомых прочтет? – Трудно сказать… Я поймал себя на том, что хочется эти страницы пролистать и читать дальше про девочку и учителя музыки. Место, где мать встречает отца… в больнице. Не уверен, что оно нужно. По-моему, это лишнее.

Он умолкает. Отличная идея. Историю матери – побоку. Она здесь ни к чему.

Анджела чуточку раздражена.

– Можно, наверное, убрать эту глупую шутку из «Джейн Эйр» в конце. Но точка зрения матери просто необходима. Из-за дальнейшего. Там столько такого, о чем читатель должен узнать и что не может быть рассказано от лица девочки. Это стилистический прием, но без него не обойтись, вы сами потом убедитесь.

Прием! Так они обсуждают стилистические приемы, писатель с писателем. Свенсон трогает языком зуб, резкий укол боли возвращает его к реальной жизни. Жизни, где есть зубной врач, есть Шерри, есть дом.

Он говорит:

– Откуда вы взяли эти подробности – про больное ухо, про обморок в больнице?

– Что? – переспрашивает Анджела. – А, это… С моей школьной подружкой был такой случай. Она рухнула без сознания в приемном покое, а врач пытался потом назначить ей свидание. Пока сестра не показала ему ее карту. Где был указан возраст.

– Понятно. – Эту историю Свенсон обсуждать не собирается.

Пауза в беседе. Пора прощаться.

– Ну, а как… как дела? Учеба, творчество, как вообще жизнь?

В это мгновение он поднимает голову и видит стоящую в дверях Шерри. Она в плаще. В волосах блестят капли дождя.

– Прошу прощения. Мне нужно идти, – говорит он и вешает трубку.

– Ты с кем говорил? – спрашивает Шерри.

– Я? Да… с Магдой.

– Я так и подумала. Ты хоть понимаешь, что провоцируешь ее? Или это входит в твои планы?

– Вовсе нет, – говорит Свенсон. – Можешь мне поверить. И вообще, ты все придумываешь. Я никого не могу провоцировать. Вернее, никто не захочет, чтобы я провоцировал…

– С тобой все нормально? – спрашивает Шерри.

– А ты сама как считаешь?

– Я считаю, у тебя все получится, – говорит Шерри.

– У меня такой уверенности нет, – говорит Свенсон и, подойдя к ней, целует ее в макушку.

Утром в субботу, в родительский день, Свенсон идет по университетскому дворику. Он одаривает студентов и их гостей блаженными улыбками, чувствуя при этом что преодолел границы собственного эго, стал чистой душой, открытой миру, готовой принять на себя боль несчастных родителей – этих средних лет дам, таких трогательных в своих мешковатых брючках, с холщовыми сумочками; их мужей – мальчишек-переростков, с ужасом осознавших, что они больше не студенты; родителей стипендиатов, папаш в бейсбольных кепках и соломенных шляпах, представителей меньшинств и деревенских жителей, глазеющих на ухоженный кампус с таким изумлением, словно это парк юрского периода.