– Думать надо, Тарасыч, – сказал Воскобойников. – Рядом с тобой он человеком вырастет, а так… Знаешь, ты не спеши с решением… К чему тебе припарка? А ведь, если вдуматься, в конце концов, ради чего мы живем? Не ради же одного только желудка. Есть ведь что-то и другое, а что оно – другое? Одно я знаю: рядом с тобой, Тарасыч, прямое деревце поднимется, и глазу, и сердцу будет любо…

– Ты, Игнат, посмеяться вздумал? – нахмурился хозяин. – Из меня самого труха сыплется, какое там еще деревце? Учиться мальцу надо, учиться, вот что!

– Думать надо, – опять повторил Воскобойников.

– Дочки моей не знаешь, – с усмешкой качнул головой Захар. – Она тут не то что кордон, все зежские леса на воздух подымет, один дым останется. Ты, верно, знаешь, кто у нее нынче-то в мужьях, Игнат…

– Знаю, – сказал лесничий. – Я теперь еще и мальчонку, внука ее, знаю… тут еще бабушка надвое сказала, Тарасыч… Феклуша, ты иди спать, – слегка повысил он голос на проносившуюся мимо в который уже раз Феклушу, но договаривать ему пришлось вслед, в пустоту; та мелькнула и пропала. – Нам уже ничего не нужно, чего она мечется?

– Ты ее теперь не угомонишь, – сказал Захар. – Всю ночь возле мальца прокрутится… Пусть ее, много ли у нее в жизни радости… Тоже судьба, не позавидуешь, ворочаю, ворочаю иной раз мозгами, а так ничего и не придумаю. Зачем такой человек приходит в мир, живет на свете? Хотя… если подумать зла от нее никому никакого….

– Ого-о! Никому зла не сделала… В наше время, Тарасыч, это уже добро. Да и во все времена так бывало.. А добро не проходит бесследно….

Они еще поговорили о новостях в Зежске, лесник спросил, правда ли, что зежский моторостроительный по-прежнему добивается выделения ему зоны отдыха на одном из самых красивых лесных озер, Утином озере, и сказал, что, если туда, на Утиное, пробьют дорогу, можно будет махнуть рукой, лес начнет захламляться и реки сохнуть. Воскобойников заметно поскучнел, и глаза его сделались отсутствующими; они говорили об этом не первый раз; директор зежского моторостроительного поставил своей задачей заполучить Утиное озеро, и действовал и прямыми, и окольными путями, хотя ему пока всякий раз наотрез отказывали – зежский лесной массив входил в особую природоохранную зону, в ней категорически запрещалось любое строительство.

– Знаешь, Захар Тарасович, – сказал лесничий, неприметно вздохнув, – я к тебе поговорить и приехал… Крутиться вокруг да около не стану… Тут дела похлеще… начинаются. Не знаю, как тебе и сказать…

– А так и скажи, Игнат, как есть…

– Только разговор наш, Захар Тарасыч, строго между нами, ты ничего не слышал… Хотя разговор наш с тобой особо оговорен…. и даже у тебя, как бы это сказать… просят помощи… Зежский лесной массив, Захар Тарасович, военные облюбовали, и видимо, всерьез и надолго. Зачем-то им понадобилась именно эта точка… У них своя стратегия, и здесь… начинают какое-то подземное строительство. Сверху, на земле, ничего и не переменится, лес себе и лес, как я понял, все будет делаться под землей. Затронут и северную часть Демьяновского кордона. Тут ничего не поделаешь, зежские леса объявляются абсолютно закрытой зоной… Из лесников, Тарасыч, останешься один ты, все остальные под теми или иными предлогами заменяются. Сюда придут другие люди.

– За что же это мне такая честь? – хозяин сгорбился на стуле, сильнее обычного чувствуя тяжесть, казалось бы, стремительно пронесшихся лет; в ответ Воскобойников лишь развел руками – мол, к сказанному ничего добавить не сможет, и Захар подумал, что лесничий, очевидно, и сам до конца еще не понял, всего он тоже не знает…

– Ты на меня не обижайся, Тарасыч, – попросил Воскобойников. – Я тебе все без утайки сказал… Знаешь, Тарасыч, оно, может быть, и к лучшему, теперь уже доступа в лес никому не будет… все поставят под телевизионный обзор, а леса что, леса будут себе стоять пока… А почему тебе такая честь, видимо, тоже высчитано. Тебя в этих местах каждый знает, тебе верят… Народ-то никуда не денешь… Вот и объяснение. Пока Дерюгин на месте, все на месте, какое тут еще объяснение?

– Вот беда, – совсем расстроился Захар. – Хоть бы помереть спокойно дали… Вроде и заслужил…

– Тебе говорить о смерти рано, Тарасыч, – сказал. лесничий, кивая вслед прометнувшейся мимо Феклуши. – Рядом с тобой такой парень поднимается… Жить надо, Тарасыч, нам долго жить надо, всему наперекор! Мы еще много чудес увидим на Руси, надо долго жить, и хоть каких-нибудь результатов дождаться… А то, о чем я тебе сказал…

– Давай-ка расходиться спать, Игнат, – оборвал лесник, тяжело встал, накинул на плечи полушубок и вышел во двор. Все услышанное разбередило его, всего было слишком много; и сами леса, и подземное строительство, и грядущие перемены в родных местах, впрочем, лично от него здесь мало что зависело, а вот неожиданное появление правнука, его дикий поступок (каким образом удалось мальцу незаметно проскочить в поезд и добраться до Зежска?) перевернули все вверх дном в душе, и нужно было теперь время, чтобы разобраться в случившемся и что-то важное для самого себя решить.

Крепкий, безветренный мороз и высокое ясное небо в частых, ярких звездах встретили Захара; он постоял на крыльце, затем, твердо проскрипев промерзшими ступеньками, медленно пошел по двору. Скрип снега разносился звонко и далеко; Дик вышел из конуры и издали следил за хозяином. Вокруг был привычный, прочный мир, но и в нем уже что-то окончательно и неостановимо готовилось стронуться. И застарелое чувство боли вновь потянуло Захара к звездам, он словно ждал ответа именно от них и, остановившись посередине двора на широком открытом пространстве, долго, пока у него не закружилась голова, смотрел вверх, и какие-то неясные, темные мысли кружили ему душу. Что, что там может быть, думалось ему в знобящей тоске воспоминаний о своем младшем и потому, быть может, самом дорогом, о своем Кольке, о тайной своей гордости и неизбывной боли, что там есть такое и почему люди никак не могут успокоиться и рвутся туда, не страшась даже смерти? Проходит по земле человек и уходит, и зачем он тогда приходит? Не там ли, среди недоступных звезд, таится отгадка, и не потому ли рвутся туда люди? И тот же пострел, Дениска что учудил… Тоже, поди, хочется ему куда-то к своим звездам, не желает никакой тебе Москвы, подавай ему лесную темень… А похож на своего дядьку Николая как две капли воды, ничего не скажешь… не приведи Бог, если еще и по судьбе окажется похожим… похож, похож, правда, продолжал думать свое лесник, он еще тридцать раз изменится, пока вырастет, почему он должен быть на кого-то похож? Сам на себя и будет похож, и не надо ничего наперед загадывать, в чем тогда интерес жизни? А вот что я скажу своей дочке, Елене Захаровне, когда она примчит на кордон? Вот о чем думать надо, старый, а чем там начинят подземелья зежских лесов, не твоего ума дело… Уж чем-нибудь да начинят, если уж мир окончательно со своего колышка стронулся, того и гляди земля, как тот арбуз, на части разлетится…