Долинский молчал, опустив глаза.

Мише стало немного стыдно – он высказал приятелю в лицо то, что давно, много лет, рвалось наружу. Храбрости только этой ночью хватило, на кровяном драйве.

– Хорошо. Кто я такой, чтобы осуждать выбор художника? – сказал Долинский. – Но учти. Будете и дальше упиваться кровью – значит, вам с Катериной осталось всего ничего.

– Нам что-то угрожает? – бросил Миша небрежно. – Ты говорил – поймают, убьют… Прости, Игорь, я в этом очень сомневаюсь. Ты хоть представляешь, как тяжело меня убить сейчас?

– Зачем сейчас? Можно и подождать.

У Миши отвисла челюсть. Он и думать забыл о том, насколько беспомощен – по сравнению с нынешним состоянием – окажется в середине цикла. А ведь он будет просто человеком, обычным человеком, плоть которого податлива, а мышцы слабы.

Бери и ешь.

– И кто же?.. – с трудом выдавил он.

– Не одни, значит, другие.

– Объясни! – потребовал Миша, садясь к Долинскому лицом.

– Ты что сделаешь с этим?.. – Долинский мотнул головой в сторону бомжа, валявшегося без сознания.

– Хм… Как обычно. Спрячу тут в кустах. Катя ему шею зарастила, пролежит до завтра в коме, придем, доедим. Потом в болото отнесу и заброшу подальше. А что?

– А правильно, – похвалил Долинский. – Ты стараешься не привлекать внимания. Ловишь тех, кого никто не хватится, и заметаешь следы. Не трогаешь соседей. Но ты не единственный вампир в городе.

– Догадываюсь.

– Вряд ли. С тобой редкий случай, Михаил. Тебя инициировала жена, когда у нее самой этот механизм едва запустился. Катя не слишком обгоняет тебя по развитию – и поэтому вы сумели образовать маленькую стаю из вас двоих. Если не перегрызетесь, сможете продержаться в паре несколько лет. Но потом вас непременно поглотит стая побольше.

– Стая? – переспросил Миша.

– Естественно. Вампиры тупеют, друг мой. А глупому и ограниченному непременно требуется стая.

– И… И что?

– Да то, что стаю гораздо проще вычислить, чем одинокого упыря. Особенно если уметь охотиться на упырей. К поиску одиночек, случается, привлекают… э-э… «мастеров». Бывают, знаешь ли, осторожные экземпляры, которых нюхом приходится искать. А вот стаю всегда нейтрализуют специалисты из простых людей. Быстро и эффективно. Сугубо полицейскими методами. Отслеживают, локализуют, потом бац – и нет тебя.

– Кто-то из… обычных людей этим занимается? Здесь, у нас? Фу, Игорь. Сказки.

Долинский насмешливо щурился. Миша изо всех сил делал вид, что ни капельки не испуган. В действительности он сильно нервничал. Долинский заставил-таки его задуматься, и мысли в голову пришли неутешительные. Люди могли охотиться на вампиров. Не в том смысле, что горели желанием, – а имели шансы на успех. Выследить, поймать, убить. Трудно, но выполнимо.

– Ты, конечно, не обязан мне верить, Миша. Но я знаю, что говорю.

– Откуда знаешь-то?

– Ну, я вроде бы в городе не последний человек, правда?

– Понимаешь, как это важно для меня? Игорь, ты ведь рассказываешь о моем будущем. Если…

От недавнего Миши, с его задранным носом и обличительным пафосом, не осталось и следа. Он сам не заметил, как улетучился весь гонор.

– Ага, – кивнул Долинский. – Понимаю. Честное слово, мне не нужно что-то выдумывать, чтобы тебя напугать. Так вот… Зимой будет нечто вроде спячки – ты еще сможешь шевелиться и выполнять какую-то работу, самую примитивную. Извини за откровенность, вряд ли тебе удастся по-прежнему рисовать.

Миша отчетливо скрипнул зубами.

– В зимние полнолуния наступят жуткие ломки, – продолжал Долинский. – С болями по всему телу и осыпанием шифера.

– В смысле?

– В смысле крыша начнет съезжать. Тебе ведь не очень весело было вчера-позавчера? Ну вот, а зимой будешь впадать в такое состояние на верную неделю каждый месяц. И к весне окажешься от пережитого малость сумасшедшим. Миша, дорогой, это ты сейчас мыслишь как человек. Но когда переживешь то, что тебе предназначено… Вас же с Катериной страшное ждет. В промежутках между полнолуниями вы будете вести себя как сонные мухи, но это не главное. Вам потребуется все меньше еды. Значит, начнет усыхать, а потом и отмирать кишечник – это сопровождается жуткими болями. И именно в моменты самых острых мучений вы будете ненадолго приходить в сознание. Неминуемо сдвинется психика. А дальше… Пойми, вампир на пике формы – это два-три года максимум. Короткий период упоения ночью и своим неземным совершенством. Но вот подлость какая – ночная жизнь сжигает интеллект… Прямо мечта художника – ярко вспыхнуть и быстро сгореть. Да? Нет?

Миша озадаченно молчал.

– Со временем ты отупеешь. Найдешь стаю, впишешься в нее. После чего тебя отыщет специальная команда и уничтожит. Как перспектива?

– А если не уничтожит? – поинтересовался Миша довольно уныло.

– Сам помрешь. От старости. Которая наступит лет через пять-шесть, не больше. А ты думал?.. Кстати, отвратительное зрелище – старый упырь. Впрочем, и молодой не подарок. Сначала иссохнешь весь, потом зубы коренные выпадут за ненадобностью, кожа станет как пергамент… Фу. Ну а с возрастом станет трудно двигаться, и однажды ты не сможешь ни догнать жертву, ни подманить ее. Вот и загнешься полегоньку. Это если будешь вести себя тихо.

– А если громко…

– За громкими сразу приходят. Не люди. Люди и понять ничего не успевают – а проблему уже решили твои же… соплеменники. Чтобы ты их не засветил. Поверь, им этого совсем не надо.

– А эти, соплеменники, которые за мной придут, значит, не упыри? Что-то вы, батенька, загнули.

– Они не упыри, – сказал Долинский твердо. – Они просто другие.

– И как же стать таким… э-э… другим простому русскому вампиру? – саркастически вопросил Миша.

– Для этого вампиром должны заниматься опытные специалисты. «Мастера» и «старшие». Долго и упорно. Из тебя будут растить новое существо, уже не человеческое, но все-таки родственное людям по разуму. К сожалению, процесс занимает годы и очень дорого стоит. Ну и здесь его, конечно, не организуешь. А я уже спрашивал – что ты можешь предложить, чтобы тобой заинтересовались в Москве?

Миша отвернулся.

– Я хочу, чтобы ты уяснил одну простую истину, – сказал Долинский. – Послушай, это важно, жизненно важно для тебя. Вампиризм не болезнь. Не вирус, не паразит в организме, а что-то вообще другое. Иначе вампиры не умирали бы так быстро. И заражали бы всех подряд. Нет, дружище, вампирами становятся лишь те… как бы сказать – лишь те, кто может. Тот примитивный вампиризм, о котором люди знают из книжек и которым, собственно, ты страдаешь, – всего лишь ошибка развития некой скрытой возможности, спящей в отдельных людях. Повторяю, Катя тебя не заразила. Она тебя инициировала. А ее инициация произошла случайно, как я понимаю…

Миша опять скрипнул зубами.

Сразу подумал, что, если верить в обрисованные Долинским перспективы, скоро зубы выпадут, и мучительно скривился.

– В идеале мы все должны быть другими. А в реальности человечество делится на громадное большинство и крошечное меньшинство. Причем меньшинство это постоянно гробит себе подобных. Обидно, правда? Случайные инициации – знаешь, отчего? А тянет друг к другу товарищей меньшевиков! Непреодолимо тянет… И всем плевать, изменится после тесного контакта партнер или нет! Потому что отслеживать это все равно нет ни сил, ни средств. Да и как отследить, если потрахались и разбежались? Или куснул симпатичного человека в темном переулке, крови наглотался и отпустил. А кого именно укусил-то? Почему выбрал его, а не другого?

– Не верю, – в полном замешательстве Миша помотал головой.

– Да? Вот ты, например, час назад за девчонку заступился, рискуя себя выдать, – отчего? Кто она тебе, а?

– Отстань! Тебя не было там!

– Было, – сказал Долинский. – Только очень издали. Я бы не успел. А ты вмешался. Зачем?

– Захотел! – ответил Миша с вызовом.

… Через двор они тогда прошли, беззвучно переговариваясь, болтая о какой-то ерунде. Миша тренировался в ночной речи, а Катя вроде бы рада была его, оголодавшего, немного отвлечь, чтобы не напачкал у собственных дверей. Но все-таки Миша еще и обнюхивал пространство. Хотя открывающееся ему – травмировало. Увы, заслониться от вселенского уродства и безобразия у Миши не получалось, он был в режиме поиска еды и ничего не мог с собой поделать. Мир вонял, издавал гадкие звуки и всячески раздражал нечеловеческие органы чувств, которые Миша не смог бы описать словами. Единственную более-менее отрадную эмоцию приносило шевеление на выходе со двора – потому что там возились живые, налитые кровью люди. Больше ничего в них хорошего, кроме живости и крови, не было. То ли люди там, в кустах, делали что-то отвратительное, то ли отвратительно это делали.