— С твоего разрешения я выскажу свое мнение по поводу нашумевшей статьи, — сразу же начал Суслов, слепо глядя в лицо явно наслаждавшегося сигаретой главы государства и твердо намереваясь не дать разговору уйти в сторону. — В ней, на мой взгляд, затронуты основные опоры нашего советского общества и государства, ощущается явная тенденция их расшатать…
При столь серьезном и неожиданном повороте разговора, умело избегаемого им до сих пор, Леонид Ильич еще раз позвонил, попросил еще по рюмке коньяку и шумно вздохнул.
— Так уж и опоры, — покосился он в сторону собеседника, на его тонкие, нервные пальцы и, не скрывая недовольства, откинулся в кресле. — Ну, что делать, давай, давай. Я понимаю, без крайней нужды ты городить огород не станешь.
— Я, Леонид Ильич, основную вину беру на себя, ведь этот Яковлев — из моего ведомства, бывают такие жеребчики недокастрированные. Я просмотрел, не обратил раньше на такого прыткого должного внимания. Правда, он никого из вышестоящих и не поставил в известность. Просто, пользуясь служебным положением, берет и публикует свой скандальный опус! Как это вам нравится?
Все более возбуждаясь, Суслов, забывшись, отхлебнул коньяку, поморщился, нервно двинул рюмку от себя подальше, а хозяин, наблюдая за ним, с удовольствием мастерски выдохнул несколько колец дыма.
— Хлебни, хлебни еще, не нервничай, не стоит, — посоветовал он с прежней доброжелательностью. — Самое главное, береги сердце.
— Здесь побережешь, черт бы их всех подрал! — окончательно расстроился Суслов. — Вот, сколько учим, а такие вот выскочки, особенно из молодых, на каждом шагу! Рвутся к власти любым путем, ничем не брезгуют. В данном же конкретном случае дело еще глубже, Леонид Ильич, здесь вопрос о будущности советского государства, всей нашей идеи, кто то очень целенаправленно и умно старается подорвать ее основополагающие принципы…
— Я же просил, не надо так горячо, Миша, — вновь вставил свое слово Леонид Ильич. — Думаю, на наш с тобой век этих основ с лихвой хватит. Ну, шучу, шучу, разумеется, — тотчас добавил он, встретив знакомый, холодный, как сталь, взгляд своего собеседника, умеющего быть в решительные моменты и беспощадным. — Давай самую суть, если уж нужно…
Слушая, он затушил догоравшую сигарету, тотчас сунул в рот новую и щелкнул зажигалкой; его заставляли насильно вникать в ненужное и запутанное дело, оно должно было — он хорошо это знал и чувствовал — решаться помимо него и без него. В государстве, в любом случае, должен был оставаться хотя бы один совершенно независимый человек, выступающий на сцену в самый кризисный момент; это и обуславливало гарантию прочности любой власти, порядка и стабильности, и если сам Суслов сейчас настаивает…
— Дай ка, Миша, дорогой мой Михаил Андреевич, сию зловредную статейку, — попросил Леонид Ильич, смиряясь с обстоятельствами и заранее себя жалея, — какую то часть жизни придется потратить на пустяки, хотя без подобных мелочей тоже невозможно обойтись. — Я быстро посмотрю, все равно ведь допекут, ты прав. Шолохова черт в Москву принес, требует встречи. Любопытно…
Суслов тотчас и извлек из своей папочки сложенный вчетверо разворот статьи, встряхнул, расправил, передавая Брежневу, и тому в глаза сразу бросились многочисленные пометки и подчеркивания, густо расставленные вопросительные и восклицательные знаки.
— Серьезно поработал, — пробормотал Леонид Ильич, то ли с одобрением, то ли наоборот, углубляясь в чтение; подозрительно покосившись на главу государства, Суслов помедлил и тоже стал просматривать очередные бумаги, скрепленные в один блок, стал привычно и быстро их перелистывать. «Притворяется или в самом деле в руках не держал? — подумал он, продолжая изредка поглядывать в сторону Брежнева. — Все мы, конечно, не молодеем и приходится думать о своем здоровье, но уж Леня всем нам пример, бережет себя образцово. Неужели и впрямь не читал? Такой выдержке можно только позавидовать!»
Тут он слегка пожал плечами, в жизни ничему удивляться не стоило. Старый и проверенный соратник, ступив на самую вершину власти, не мог не высветиться своими ранее скрытыми и глубоко запрятанными до поры до времени тайнами характера — по другому в таком головокружительном взлете и быть не могло. Здесь нет никакой катастрофы, никаких загадок, никаких проблем — жизнелюб, все кругом гремит и мечется, а у него, пожалуй, баба на уме… Феномен! Неужели ему еще так важны бабы? Не так давно и Андропов намекнул, правда, со свойственной ему, когда дело касалось таких высот, чрезвычайной осторожностью, что та самая знаменитая примадонна из Академического дурно влияет на генсека, и доверительно поведал о ее родословной, о какой то древнейшей дворянской фамилии, о том, что она сейчас одинока, хотя и имела двух мужей, и вокруг нее много темного и загадочного, почти фантастического, и вроде бы имеются сведения, что она поддерживает и финансирует тайное общество русских фанатиков националистов, что у них есть свой печатный орган — на днях ему должны были положить на стол все номера их самиздатовского журнала. Любопытно бы взглянуть, как далеко и в самом деле зашел процесс, подумал Суслов, и на его бесстрастное лицо набежала легкая тень. А может, и прав академик Игнатов, человек, впрочем, независимый и симпатичный, хотя порой и труднопереносимый, и пора подводить черту? Или — или? Ну уж дудки! При своей жизни он этого не допустит, несмотря на разных мерзавцев, многожды купленных и проданных Солженицыных, Сахаровых и всякую мелочь, несмотря на их зарубежных покровителей, на всю масонскую свору. Пожалуй, не многим пока известно, что осуществляется один хорошо продуманный план разрушения новой прогрессивной цивилизации, единственно способный спасти будущее человечество от вырождения и гибели. Возвращение монархии? Ха ха! Монархия продула все подчистую в вечной гибельной игре Востока и Запада, бросила величайшую державу мира на разграбление, и только коммунисты смогли остановить этот почти необратимый процесс. Никакая наука не впрок, Запад вновь вынянчил и бросил на прорыв еще одну бешеную свору своих псов, всяческих Солженицыных и Яковлевых, притом действуя предельно согласованно, действуя тайно и изнутри самой партии, как бы заботясь о ее чистоте, а порой, — пользуясь обстоятельствами, смягчением политического климата, — открыто враждебно, подобно всяческим русскоязычным бумагомарателям, — развелось их на святой Руси видимо невидимо, дави — не передавишь. Значит, нужно согласиться с тем же академиком Игнатовым в порочности самой идеологии коммунизма, основанной якобы в России прежде всего на подавлении и вечном духовном рабстве русского народа, на вольном или невольном геноциде русской нации. Конечно, академик прав в одном — русский вопрос когда нибудь обязательно встанет во весь свой рост, и уже нельзя будет отмахнуться, тут уж высветится и так называемый еврейский вопрос — один из самых деморализующих прогресс в двадцатом столетии, вопрос, высосанный сионскими мудрецами из своего пальца. Заинтересованным в хаосе мировым силам ничего не стоит связать этот пресловутый вопрос с самым естественным проявлением национального достоинства у любого народа мира, начиная от аборигенов Аляски и кончая каким нибудь карликовым племенем в африканских тропиках, и тотчас завопить на весь мир об антисемитизме. Попробуй потанцуй не в их стиле, тотчас обвинят в юдофобии. А что касается русских, переплетенных историей с иудаистской идеологией еще с хазарских времен, то тут и говорить нечего, здесь уже что то вроде кровной любви и ненависти, малейшее движение в одном организме тотчас вызывает бурю в другом, но только попробуй сказать об этом тому же милейшему Леониду Ильичу или хотя бы товарищу Андропову… Можно представить их реакцию, здесь уже налицо эффект лошади и всадника, не только ведь Солженицыны и Сахаровы норовят вскочить на хребет тяжеловесу ломовику — русскому народу, охотников хоть отбавляй. Вот и стараются внедрить в сознание народа мысль о его неполноценности и никчемности, неспособности к государственному историческому строительству — для подобной цели тут как тут целая свора самых разномастных писак и в самой стране, и за ее обширными рубежами…
