Идем по нашему к ладбищу. Мы приходим сюда каждый день. Я и Тёмка. Идем вдоль могил. Палыч, мой первый начспас… Марина, его жена… Андрей, их сын… Миха Харадзе… Соловей… Это те, кого проводил я. Хотя нет, Марина погибла раньше, еще до моего прихода… Моя могила. Рубеж, граница, первая, которую закрывали уже без меня… Увы, не последняя… Любомир, в тридцать пять лет, лавина… Серега, в сорок два, камень… Вовка… Толик-большой… Акрам, лагерный сторож, горец, не любящий гор, вытащивший меня с последнего выхода и погибший через два года… Мои ребята: те, кого я учил… Ряд продолжается. Меняются только имена и цифры: 2017… 2024… 2043… И так до прошлого, две тысячи шестидесятого. Последняя потеря Службы. Несмотря на интерактивную карту, суперкошки и антиграв. Потому что горы — всегда горы, а человек — всего лишь человек. Он будет идти вверх, преодолевая любые трудности, и, увы, будет нести на этом пути потери… А мы будем пытаться эти потери сократить. Нередко ценой своих жизней…
Вой сирены выдергивает из размышлений. Тёмка, перехвативший тело, уже несется к рубке. Туда же сбегаются остальные. Толик командует:
— Камнепад на Чайке. Побита двойка на Южной стене. Скворец, Котэ, Ванька, Шустрик, Мираб. Пошли ребята.
— Палыч, в лагере резерва не остается.
— Я остаюсь. И Тёмка. Дуйте впятером, травмы тяжелые.
— Палыч, тебе же нельзя. А Тёмка… молодой еще. Ты не обижайся, Тём, но рано тебе. Палыч, давай лучше возьмем пацана, а тебе одного из ребят оставим.
— Он на стене работать не сможет. Чистый балласт. А тут пригодится!
Всё правильно, Толик. Ты же не знаешь, кто прячется под маской шестнадцатилетнего подростка. Может Тёма работать Чайку. Просто потому, что я там отмотал больше, чем любой из твоих ребят. Но нет времени убеждать. И не нужно, антиграв и так перегружен.
Парни выбегают, расхватывая дежурные рюкзаки. Через пять минут «вертушка» взлетает, уносясь в сторону, где мы с Соловьем весь декабрь девяносто второго искали Андрюху… Откуда Палыч, тот, первый Палыч, сутки тащил его невесту, оставив на леднике тело сына… Антиграв и сегодняшняя медсумка могли спасти Андрюху… А значит, и Палыча…
Сидим вдвоем (или втроем?) и пялимся на карту. Антиграв долетает к подножию за десять минут. Доклад Скворца:
— Посадка на вершину невозможна, ветер. Пойдем тросами.
Толик вскидывается. Еще бы, риск сумасшедший, особенно для первого. Но садиться на ледник и идти всю стену — слишком долго, маршрутов ниже «четверки» на Чайке нет. А если парням удастся… на ледник «вертушка» сядет на автопилоте, ледник — не вершина.
Десять минут ожидания и нервов… Десять минут длиною в чью-то жизнь… И расцветающее улыбкой лицо Толика: нового памятника на кладбище не будет. Получилось!
А еще через час…
— Вне опасности. К рассвету спустим…
Беда пришла позже. Когда по экрану связи побежали большие красные буквы, я даже не понял, что случилось.
Только побелевшее лицо начспаса…
— Анатолий Павлович, — Тёмка тоже забеспокоился, — что…
— Крандец! — выругался Толик. — Всему крандец. Запуск межпланетного корабля. Внеплановый. Мы в коридор попадаем. Высосет энергию с двигателей. Неделя на перезарядку. Единственный минус антиграва. Новая техника, не доведена еще. Мать!!! Раз в сто лет бывает!
Он переключил рацию.
— Чайка, ответь Базе.
— Здесь Чайка.
— Скворец, такая хрень…
Они говорят, а я думаю. Можно донести до подножия акьи. Две акьи старого образца, позволяющие тащить людей с такими травмами своим ходом. И двадцать килограмм весом. Каждая. Плюс килограмм десять барахла набежит. Два десятка километров и километр набора. В лучшие годы я успел бы с запасом. Но Тёмка сам весит меньше. А Толику нельзя. Сердце. По моим стопам… Да и не тот у него уже темп…
— Палыч, мы спустим их к подножию, и что-нибудь придумаем, — рация замолкает.
— Я отнесу акьи, — говорит Тёма.
— Нереально. Не вытянешь.
— Должен. Волокушу сделаю. Вытяну.
«Дядя Сережа, как его убедить?»
«Нереально, Толя прав. Сдохнем по дороге».
«Ему нельзя. Я смогу. Не бывает уважительных причин…»
Как не хочется умирать во второй раз. Но Тёма прав: не бывает уважительных причин не прийти на помощь. Никаких. И собственная смерть тоже не оправдание.
— Ты и дорогу не знаешь, — машет рукой Толик. — Именно туда и не ходил… Мне идти. Или вдвоем…
— Я знаю, — это уже не Тёма, это говорю я, — Толик, Тёмка сможет. Я сам его готовил.
— Кто «я»? — шепчет начспас. — С ума сходишь, парень?
— Тот, кого ты пятьдесят лет назад называл Заместителем Господа Бога. Я вернулся, Толик. Не бывает уважительных причин. Совсем не бывает…
Через шесть часов
«Тёмка, следи за дыхалкой».
«Хорошо…»
Тяжко… Хорошо идем, но усталость копится, вымывая силы. Подмена — чисто психологическое мероприятие, тело у нас одно, и пройденный путь ощущаем мы оба, никуда не деться. Уже не помогает витаминный раствор. Не спасают таблетки. Слишком тяжело держать темп, когда груз в волокуше превышает свой собственный. Но надо. Иначе не успеем…
Сбивается дыхалка. Восстанавливаем, тяжело навалившись на ледоруб.
«Можно считать шаги, помогает».
«Попробую».
Начинает считать. Хватает на триста. Подышать. Еще триста… Двести… Еще двести… Сто пятьдесят… Сто тридцать…
Восемьдесят…
— Не… могу… больше… — хрипло вырывается из горла.
«Сменить?»
— Я… сам… Сколько… осталось?..
«Полчаса хорошего хода».
— Что… время?..
«Около часа».
— Успеем… Должны…
«Съешь таблетку. И попей».
— Угу…
Сто семьдесят… Сто тридцать… Девяносто… Сто… Пошло чуть положе, но это ненадолго… Сто двадцать… Восемьдесят… Опять круче… Шестьдесят… Сорок…
«Привал. Поешь, энергия нужна. И еще таблетку зажуй».
Плюхаемся на акью.
«Давай сменю. Отдохнешь немного».
— Не… надо… Смогу…
«Рядом совсем».
— Знаю…
Тёмка заглатывает рацион и встает. С трудом, покряхтывая, как будто ему не шестнадцать, а семьдесят. Затекшие за время привала мышцы отзываются привычной ноющей болью. Мне привычной, не Тёмке. Болит каждая, даже самая маленькая, мышца. Застегивает пояс волокуши… Опять бесконечный счет… Триста… Еще триста… Сто девяносто… Сто двадцать… Сто десять… Восемьдесят…
Пятьдесят… тридцать два… и привалиться к боку антиграва. Пусть усыпленного, но такого родного…
— Я пришел… Я пришел, ребята… Я пришел!!!
А со стены падает конец веревки. Последней веревки, которую осталось пройти основной группе…
Тёмка отдыхивается, а я вдруг понимаю, что ухожу обратно в небытие. То ли пришло время, то ли выполнил свою задачу, то ли… мысль обжигает…
«Тёма, ты как?»
«Нормально».
«Без героизма. Ощущения?»
«Отдышался уже. Вы разве не чувствуете, дядя Сережа?»
Что ж, если за этот переход должна быть заплачена жизнь, то пусть она будет моей. Одной могилой меньше…
«Ухожу, Тёма».
«Как?»
«Совсем. Наверное, всё сделал. Меня не спрашивают. Прости…»
Последнее, что слышу — надрывный Тёмкин крик.
Тёма
— Не-е-е-ет!!!
— Темыч, с тобой всё в порядке?
Спустившийся со стены Скворец подбежал к истошно кричащему мальчишке. Тёмка посмотрел мутным взором и хрипло выдавил:
— Всё нормально.
— Идти сможешь? До Базы?
— Да. И на акье работать смогу. Не бывает уважительных причин…
Через день
— Тёма… Извини, что спрашиваю…
— Он ушел… Совсем… Там, у вертушки…
— Это, действительно был он? Викторыч?
— Он… Четыре года вместе… Ушел… Почему?..
— Откуда ж… Жаль… Если б ты знал, какой это был человек… О чем я, кому же, как не тебе, знать…
— Анатолий Павлович, я смогу стать спасателем? Сам, без него?
— Как кончишь школу — жду. Через год?
— Через год…
На плацу Базы Службы, обнявшись, вытирали слезы два человека: начспас и практикант, старик и мальчишка, прошлое и будущее…
