Ветер сотрясал стекла в окнах школы, топотал по железной крыше. Все тонуло в грохотаний и темени бури. Казалось, что содрогается почва островка. И страшен был наседавший на окна, то разрываемый в клочья, то кувалдой бивший в кровлю зловещий простор. Он отпрядывал до самого горизонта и вновь всей своей непроглядной и гулкой тьмой припадал к окнам.
Упал подмытый волнами и опрокинутый бурей столб на дамбе. Оборвались провода. В школе погас электрический свет. Онемел телефон. Как ни крутил его ручку дежурный Сеня Грачик - «большая земля» не отзывалась. И без того поздно легшие в этот день ребята так и не могли заснуть. Да и страшновато было, что говорить, в ту ночь на островке. Все казалось зыбким, ненадежным. Никто раньше и не думал, что вода, окружающая школу, может проявить неожиданно свой столь крутой и строптивый нрав. Директор Глеб Силыч не вернулся с учительской конференции в районе. Елизавету Порфирьевну начавшаяся гроза застала на берегу. Она была по делам в исполкоме. Хотя дождь уже шумел на улицах Сухоярки и тяжело погромыхивал горизонт за водохранилищем, учительница заставила старого лодочника немедленно перевезти ее на островок. Она промокла до нитки, но явилась, опираясь на свою клюку, припадая на больную ногу в огромном ортопедическом ботинке. Она появилась на школьной лестнице, как капитан появляется на трапе в самый решающий для корабля момент. И все сразу повеселели, когда увидели Елизавету Порфирьевну, хотя выглядела она совсем не по-капитански.
Седые мокрые волосы прилипли к вискам и щекам. Вымокшее платье обжимало колени. Но с мокрого лица, по которому стекали с головы ручьи, смотрели на всех веселые, взбадривающие глаза старой учительницы, повидавшей виды.
Она прошла в учительскую, оставляя в коридоре мокрые следы. Вожатая Ирина Николаевна промчалась туда через минуту с горячим чайником.
Когда все наконец улеглись, дежурный Сеня Грачик обошел дортуары мальчиков. Как будто бы все спали. Ему показалось только, что, когда он вошел, Пьер юркнул под одеяло, а лежавший на соседней койке Ремка Штыб быстро повернулся к стене. - Чего шебуршитесь? - шепотом, на всякий случай, спросил Сеня. - Спать надо. Давно пора. Не добудишься вас утром. Сегодня и так не были на зарядке.
Оба приятеля даже не ворохнулись.
Сеня бродил по тихим коридорам. Дождь еще бил в стекла, гремела железная крыша под напором ветра. Гроза уже уходила, но молнии еще перемигивались и гром ворочался где-то в отдалении, как бы задремывая. Только стекла легонько и зудяще отзывались на почтя уже неслышное его рокотание. Сене послышалось, что хлопнула выходная дверь. Он сбежал вниз по лестнице, освещая ступени фонариком. Отдаленный рокот грозы, громыхание оторванного листа кровли, шум дождя заглушали его быстрые шаги. Он мигом скатился вниз, выглянул на улицу. Никого не было. Быстро вернулся, схватил старую газету, валявшуюся под лестницей, накрылся ею и снова выскочил наружу. Дождь четко забарабанил по газете. Фонарик тускло высветил маленькую остроголовую фигурку, нолускрытую косо сверкавшими в его луче тяжелыми струями ливня. Кто-то, перегнувшись через край дамбы, куда выходило одно из школьных окон, водил руками по воде. Сеня подошел поближе, нажал снова на кнопку фонаря и сквозь мелькание крупных капель разглядел тоненькую фигуру. Капюшон плаща, нахлобученный на голову, мешал разглядеть лицо. Сеня тихонько окликнул и направил на фигуру в упор свой фонарь… Он тотчас выключил свет, так поразило его то, что он увидел. Перед ним была Ксана. В руке она сжимала длинную кочергу, которой зимой ворочали уголь в школьных печах.
- Ксана! Это ты что?.. Ты чего делаешь?
Она выронила вдруг кочергу, которая скатилась вниз по откосу дамбы, и обеими руками закрыла лицо. Сеня посветил еще раз на нее и не понял, что это струи дождя или слезы так безудержно бегут между прижатыми к лицу пальцами Ксаны.
- Да потуши ты! - прошептала она, отворачиваясь. - Ну что ты высветился? Оставь меня…
Сеня послушно выключил фонарик. Они стояли в полной темноте. Дождь лил на них. Изредка отблески уходившей грозы освещали худенькую фигурку в Капюшоне. Газета размокла и расползлась на голове у Сени.
- Что ты тут делаешь? - спросил он еще раз шепотом.
- Я сегодня дежурная у девочек.
- А чего ты там искала?
- Сеня! - Она прижала обе руки к своей груди. - Ты можешь дать слово? Дай самое честное ленинское, пионерское.
- Честное ленинское, пионерское, - быстро и послушно проговорил Сеня. Нет, ты пойми меня, Сеня. Только ты не сердись. Я знаю… это очень плохо.
- Да про что ты?
- Я знаю… Это просто ужасно. Я ведь не думала… Я ведь только хотела пока спрятать.
Сеня никак не мог сообразить, о чем шла речь. Темнота делала намеки Ксаны еще более загадочными.
- Сеня, ты только пойми… Я просто не могла… Ведь это же было бы не по справедливости. А вы меня тогда не хотели слушать… Я думала отдать потом Артему Ивановичу и чтобы снова назначили соревнования. Только я тогда торопилась очень, пока темно было… когда свет потух… Вот и уронила через окно, за дамбу. Там было совсем неглубоко. А за день вода прибавилась, и я никак не могла после достать. А она все прибывает и прибывает. Я просто не знаю, что делать. Я уже вчера ночью пробовала, так и не достала… Ты, наверное, меня очень презираешь? Да, Сеня?
Только сейчас Сеня понял, что речь шла о пропавшем кубке. Пораженный, он не сразу сумел спросить:
- Как же ты это могла, Ксана? А?.. Зачем же ты это сделала? Ведь ты же…
Она, полуотвернувшись, плакала. Дождь колотил по капюшону, и слезы на ее лице мешались с дождем. Она вся содрогалась от плача.
- Я сама не знаю. Я же не хотела… Я только не могла, чтобы в первый же раз… и папин кубок им… А ты же меня сам обманул. И этот ваш противный Пьерка. Я его с той минуты просто ненавижу…
И тогда он почувствовал себя очень сильным, очень взрослым, способным на любой подвиг. И он сказал нарочно с некоторой грубостью:
- Ладно тебе реветь! Покажи лучше, где ты его упустила. Тут? Да, тут глубина порядочная. - Сеня вспомнил, как в этом же месте его вытаскивал из воды Пьер. - Тут вполне даже с головкой будет. Держи меня за гимнастерку. Только крепко держи.
- Что ты?! - испугалась Ксана.
- Держи, говорю. Можешь держать, если просят? Где тут твоя кочережка?
Сеня нагнулся, разыскал среди камней кочергу, стал осторожно спускаться к воде. - Держи как следует. Удержишь?
- Удержу, удержу… - прошептала Ксана.
Сеня, погрузив руку с кочергой в воду, стал водить по дну. Сначала ничего не попадалось. Кочерга сразу сделалась очень холодной. От нее озноб пошел по всему телу. Потом что-то слабо звякнуло. Сеня ощутил неподатливую тяжесть на конце кочерги, корябавшей дно. Он стал осторожно вести кочергой то, что зацепил, по откосу дамбы, наполовину скрытому водой… И вот при первом же отблеске молнии, от которого опять нехотя, с промедлением дрогнуло небо над водохранилищем, он увидел выползающую из воды чашу. Блеснула под ней серебряная фигурка гладиатора.
Через несколько минут Сеня уже держал в руках драгоценный приз. Осторожно водя пальцем, он счищал с него тину.
- Ничего, Ксана, - успокаивал он девочку. - Он только в песке да в дряни какой-то со дна. А так ему ведь ничего не сделается. Он же не ржавеет.
- Мы его сейчас перепрячем, - прошептала Ксана, когда они оба, укрываясь от дождя, вбежали в подъезд.
- Ксана, может, не надо прятать больше? Она молчала.
- Ксана, - сказал он, - надо вернуть. Ну хочешь: засунем его сейчас в подвал, а утром я его, как дежурный, будто бы найду и никому не скажу, что это ты?
- Сеня, это опять врать, значит… Не хочу я больше так! А так сразу тоже не могу…
- Ну, хочешь..- предложил он, уже окончательно обуреваемый восторгом, который породили эта необыкновенная ночь с громом, молнией, бурей, ливнем, удивительной находкой, и то, что они были сейчас вдвоем, только вдвоем и снова говорили, как когда-то.
Ведь после того как обнаружилось надувательство с письменными, Ксана его за эти дни и взглядом даже не удостоила. Как ни мучился Сеня, но не мог же он заговорить с ней сам первый.
