Бочком Кравцов прошел мимо Потапенко, не спуская с него глаз, и аккуратно прикрыл за собой дверь.

– Эта записка адресована Красильникову? – продолжал Шумский.

Потапенко снова вскочил, прижал кулаки к груди.

– Не писал я ему записки, поверьте, не писал, не писал, не писал! – И заплакал. – Я вам все говорю как есть, вы же сами видите…

– Вижу, – криво улыбнулся Шумский. Он был невозмутим. – Кому же вы писали ее?

– Я сказал… У меня есть еще один Гоша, приятель мой, – плачущим, просительным тоном говорил Потапенко, – Гоша Кашеров, ему я и писал, ему…

Шумский не выдержал, гневно хлопнул ладонью по столу:

– Прекратите валять дурака, Потапенко! Уж если врете, то запоминайте, что врете. Совсем недавно ваш приятель носил фамилию Каширский, а теперь он стал Кашеровым. Как это понимать? Или вы сознательно издеваетесь над нами? Каширского в природе не существует. Понятно? А Кашерова, я уверен, тоже, но мы сейчас это установим. – Шумский схватился за телефонную трубку, вызвал Изотова и попросил немедля навести справки о Кашерове. – Вам надо было взять фамилию попроще, что-нибудь вроде Иванова, Петрова или Сидорова. Смекалки не хватило… Тогда нам пришлось бы поработать основательнее. Еще на неделю-другую оттянули бы окончание следствия. Но ведь это не меняет сути дела.

Неторопливо прошествовал к столу Изотов и сказал громко, что Кашеров в Ленинграде не проживает.

– Ну что я говорил, Потапенко? А вы льете слезы, уверяете, что даете чистосердечные показания… – Шумский успокоился, к нему вернулось благодушие; он знал, что загоняет Потапенко в угол. – Ну давайте порассуждаем, ведь мы взрослые люди, не правда ли? Итак, мы выяснили, что вы знали Гошу Красильникова и он у вас бывал. Вы написали записку Гоше, изменив свой почерк. Ни Гоши Каширского, ни тем более Гоши Кашерова не было и нет, это ваша выдумка. А вот Гоша Красильников был, и записка оказалась именно у него в кармане. Логичнее всего предположить, что она попала в руки адресату. Следовательно, вы писали ему. Правильно?

Потапенко молчал.

– Я вас спрашиваю: правильно?

– Правильно, – едва слышно проговорил Потапенко.

– Ну вот так-то, – сказал, вздохнув облегченно, Шумский и вытер платком влажное, разгоряченное лицо. – На сегодня хватит. А завтра продолжим. Тем для разговора у нас предостаточно, и у вас есть время подготовиться. Подумайте как следует и завтра расскажите мне, по какому поводу и зачем вы написали эту записку Красильникову. Только заранее предупреждаю: не выдумывайте, говорите правду, мы ведь все равно ее установим, а вам запирательство пойдет только во вред…

Приехав в Ригу, Сергей Чупреев оставил чемоданчик в уютной гостинице «Саулитэ» и отправился в управление милиции. Моложавый подполковник с большим родимым пятном на щеке принял его сразу.

– Мы тут кое-что уже предприняли по вашему делу. – Он снял телефонную трубку и мизинцем стал крутить диск. – Эльмар, поднимись, пожалуйста, ко мне.

В комнату вошел высокий светловолосый мужчина, как показалось Чупрееву, вялый, слишком уж какой-то штатский и к тому же довольно невзрачный – широко расставленные глаза, толстые губы, нос приплюснут… Подполковник представил:

– Познакомьтесь – Эльмар Пуриньш. Он вам будет полезен, тем более что о Далматове у него собран некоторый материал.

Бывают люди, с которыми сходишься сразу, с первых минут знакомства. Трудно объяснить, почему так случается, но через полчаса Чупреев и Эльмар были уже на «ты» и знали друг о друге больше, чем простые знакомые. Они были одногодками. Эльмар тоже рано осиротел, и Чупреев, зная, что такое жизнь без родителей, проникся к нему еще большей симпатией.

– Посмотри эти документы, – сказал Эльмар, вручая Чупрееву коричневую папку с аккуратной надписью «Далматов и др.». – А я тут займусь пока одним делом. Можешь сесть за тем столом, Ян в командировке, будет нескоро.

Чупреев уселся поудобнее, раскрыл папку и с интересом стал читать все бумаги подряд. Он так увлекся, что не заметил долгого отсутствия Эльмара.

– Ну как? – спросил, вернувшись, Эльмар и зажег свет.

– Тебе изрядно пришлось поработать. – Чупреев согнутым пальцем постучал по картону. – Теперь для меня кое-какие моменты совершенно прояснились. Но кто же все-таки он такой, Далматов?

– Делец. Крупный делец, для которого нет ничего святого, кроме монеты. Он не так уж молод, ему за сорок. Вот он, посмотри. – Эльмар достал из ящика фотографию; на ней был снят мужчина с квадратным подбородком, умными, наглыми и жестокими глазами. Во взгляде чувствовалась воля. – В старой Латвии отец его держал универсальный магазин, во время войны отец умер, и сын, по-видимому, унаследовал кое-какой капитал, который он всячески стремится умножить. За эти годы Далматов дважды был судим: один раз за подделку денежных документов, другой – за растрату, но освобождался быстро. Сейчас, как ты понял из бумаг, он работает помощником мастера на швейной фабрике. Должность скромная, но это для видимости. На самом деле он держит в руках многих людей: тут замешаны и охрана, и отдел сбыта, и транспортники. Словом, довольно обширная группа, которой удалось похитить сразу партию товара, не размениваясь на мелочи. На днях они собираются повторить операцию, и мы их схватим с поличным.

– А как по-твоему, Далматов мог бы убить человека? – спросил после недолгого молчания Чупреев.

– О, он способен на все, особенно если этот человек грозил разоблачением, – ответил уверенно Эльмар. – Так вот, Сережа, завтра тебе предстоит увидеть Далматова в жизни, тебе необходимо его увидеть. А ты в Риге когда-нибудь бывал? – неожиданно спросил он.

– Никогда, в первый раз, – признался Чупреев.

– Тогда, если хочешь, пойдем прогуляемся, я тебе покажу город.

Они вышли на улицу и, болтая, направились к центру.

Стояли последние дни декабря, но мороза не чувствовалось, иногда падал снежок, который таял, едва прикоснувшись к земле. Рижане готовились встречать Новый год, а ходили еще в легких пальто и без шляп.

– Ты где остановился, в гостинице? – спросил Эльмар и, увидев кивок Чупреева, продолжал: – А чего тебе делать в гостинице? Переезжай ко мне. У меня, правда, маленькая комнатенка, но уместимся, раскладушка есть. Переезжай…

– Ты что, один живешь? – поинтересовался Чупреев.

– Один. Пока, – улыбнулся Эльмар, и Чупреев отметил, что у него приятная, располагающая улыбка. – Скоро вот женюсь…

– Спасибо тебе, Эльмар, но не буду тебя стеснять, – сказал Чупреев.

– Ну как знаешь. Тогда до завтра, – протянул руку Эльмар.

Вечер только начинался, идти в гостиницу не хотелось. Блуждая по незнакомым переулкам, натыкаясь на парочки, Чупреев почувствовал себя затерянным, одиноким. Вспомнил затаенную радость в голосе Эльмара, когда Эльмар сказал: «Скоро вот женюсь», и жалел, что в ответ не мог похвастаться тем же. И от этого стало еще грустнее. Потом в голову пришла дерзкая мысль: разыскать телефон Нины Гавриловны, позвонить в Ленинград и вызвать ее сюда. Сейчас же. Сколько уже прошло – три, четыре месяца, а облик ее все еще помнился отчетливо и волновал Чупреева. Вот было бы счастье, мечтал он, походить с ней по этим улочкам, посмотреть на удивительные дома, поболтать, не думая ни о чем… Как тогда, в Геленджике. Но нет, несбыточно все это, фантазия…

Ресторан назывался «Луна». Небольшой, уютный, Он считался одним из лучших в городе. Когда-то здесь собиралась знать столицы Латвии.

Швейцар распахнул стеклянную дверь. Сняв пальто, Эльмар и Чупреев прошли по пушистым коврам и сели за круглый столик в мягкие кресла под белоснежными чехлами. Из-под роскошных люстр лился свет; искрился на столах хрусталь. Посетителей было немного, но они все время прибывали. Джаз играл без пауз; официанты лавировали между столиками, держа над головой подносы с дымящимися кушаньями. Эльмар аппетитно вдохнул запахи и облизнулся.

У микрофона, в центре эстрады, сидел мужчина в черном фраке, растягивая мехи аккордеона, украшенного перламутром, позолотой и пластмассой под слоновую кость. Мужчина безразлично смотрел в зал и думал о чем-то своем, а Чупреев вдруг почему-то вспомнил Потапенко: вот так и он когда-то выступал на эстраде, а потом погнался за деньгой, опустился и угодил за решетку.