В сейфе лежали изъятые у Потапенко вещи. Шумский вынул свернутый пиджак, встряхнул его и повесил на распялку, подумав, что необходимо сегодня же вызвать Назарчук для опознания этого пиджака.

Пришел Изотов, хмурый по обыкновению, невыспавшийся, но, увидев Шумского, улыбнулся и сказал вместо приветствия:

– Что-то не спится сыщику Шумскому.

– Слушай, я не понял, зачем тебе понадобился этот дурацкий телефонный справочник и журналы мод? Может, объяснишь?

Изотов загадочно ухмыльнулся и, держа в неведении Шумского, полез в сейф, достал папку с делом Красильникова. Потом, отбросив справочник и журналы, полистал общую тетрадь. Где-то в самом конце от страницы был наскоро оторван кусок, и Изотов, торжествуя, приложил на это место записку, найденную у Красильникова. Все изгибы, зубцы неровно оторванной бумаги точно совпали.

Шумский восхищенно взглянул на Изотова:

– Гений! Простой, обыкновенный гений! Нет, конечно, в ленинградском управлении работают только гении, я давно убедился в этом. Как приятно: ходишь по коридору, сидишь за одним столом в буфете с гением, – не находишь, а?!

– Теперь понял, зачем я взял справочник и журналы? Если бы я спрашивал только о тетради, он наверняка понял бы, что меня в ней заинтересовало, и отказался бы от нее…

В комнату заглянул Чупреев и, увидев Изотова с Шумским, склонившихся над столом, проговорил громким шепотом:

– Корпите, братцы? Бог в помощь!

– А-а, еще один гений! Ну-ка заходи, заходи… Вот кстати!

– Конечно, куда-нибудь сгонять надо, не иначе.

– Отгадал, дружище. Ты у нас – как пророк. В Ригу нужно прокатиться, – пожимая руку, сказал Шумский.

– Конечно, если бы не надо было ехать, разве так бы меня встретили? – смеялся Чупреев.

– Ну что ты, что ты…

– Шучу я. – Чупреев подсел к столу. – Что нового?

– Что нового? Да есть кое-что…

Шумский сел на диван, вынул папиросу и стал разминать табак, рассказывая о допросе Назарчук, поисках аккордеониста и его аресте.

– Да, но, по твоим же словам, Назарчук говорила, что у аккордеониста интересная жена, а этот холост, – усомнился Чупреев.

– Об этом мы думали. Чепуха. Мы просто доказываем, что Красильников не очень-то любил говорить правду своей возлюбленной. Ему нравилось, что она его ревновала. Ну он и расписывал красавиц, которых вовсе не существовало на свете. А с Потапенко у него были, по-видимому, деловые связи. Смотрите. – Шумский поднялся, резко чиркнул спичкой, закурил. – У Красильникова в портфеле брюки и рубашки. Потапенко шьет. Конечно же, он шил и Красильникову. Коричневый-то пиджак я не зря взял с собой! Я не сомневаюсь, что это его, Красильникова, пиджак, Назарчук о нем говорила. Дальше. Записка и заявление написаны рукой Потапенко. Экспертиза это доказала. И мы тоже. У него найдена губная помада, и цвет ее схож с той… – Увидев, что Чупреев хочет что-то сказать, Шумский поднял руку. – Так что причастность Потапенко к убийству Красильникова не вызывает сомнений.

– В чем же тогда причина убийства? – спросил Чупреев.

– Ишь какой шустрый, – усмехнулся Шумский, – все ему вынь да положь… Думать надо. Ты, наверное, когда маленький был, в кубики играл? У нас приблизительно то же: голова есть, и ноги нашлись, а туловище еще гуляет…

Изотов и Чупреев засмеялись.

– Ладно, хвост я вам достану, так и быть, – в тон проговорил Чупреев.

– Должно быть, здесь умышленное убийство, – сказал Изотов. – Но вряд ли Потапенко убил его из-за портновских дел.

– Я, Витя, не утверждаю, что Красильникова убил Потапенко, – откликнулся Шумский, – хотя, может быть, это и так. По-видимому, ты прав: портняжничанье – только ширма, а общее дело у них какое-то было. Не исключено, что спекуляция. Но чем, кто в ней замешан?..

Это предположение могли подтвердить или отклонить только свидетели, люди, знающие Потапенко. Он сам назвал нескольких заказчиков, а те в свою очередь – других.

В последние дни с утра до позднего вечера Шумский и Изотов принимали бывших клиентов Потапенко. От них узнали, что брал Потапенко умеренно, исполнял быстро, аккуратно и в назначенный срок, с деньгами не торопил. А главное, брался переделывать ношеные вещи, что не каждое ателье принимало.

Шумский по обыкновению не торопился закончить допрос. Он давал вволю наговориться болтливому собеседнику и забрасывал вопросами неразговорчивого. Дубенский, бухгалтер артели «Металл», был как раз не речист. Говорил он медленно, словно боялся сказать что-нибудь лишнее, и унылым, тусклым голосом.

– Кроме того, что вы у него шили, были еще какие-нибудь цели вашего прихода к Потапенко? – спросил Шумский.

– Нет… Хотя… один раз он предложил мне купить у него рубашку. Денег у меня при себе не было, и я ходил за ними домой.

– Рубашку? Она была новая или ношеная?

– Новая, – помолчав, ответил свидетель.

– Какая рубашка – шелковая, полотняная, верхняя, нижняя? Не стесняйтесь, рассказывайте, – подталкивал бухгалтера Шумский, теряя терпение.

– Трикотажная, шелковая, – хлопая ресницами, произнес после паузы Дубенский и замолчал. Он не чувствовал раздражения Шумского и спокойно сидел перед ним, заложив ногу на ногу.

– За сколько вы ее купили? Когда?

– С полгода назад… За сорок рублей.

– Потапенко объяснил вам, почему продает ее? Может быть, у него было несколько рубашек?

– Нет, у него была одна. Он сказал, что купил ее, но она оказалась ему мала…

Шумский не придал значения этому несущественному и малоинтересному эпизоду, но по всем правилам внес его в протокол и попросил Дубенского принести показать рубашку. Шумскому не так уж важно было ее видеть, но практика по своим жестким законам учила, что о любой мелочи, попавшей в его поле зрения, следователь должен знать все. На всякий случай.

Когда же Изотов рассказал, тоже между прочим, что свидетель, которого он допрашивал, купил у Потапенко рубашку, Шумский насторожился.

– Небось шелковую, трикотажную, – сказал он, глядя испытующе в глаза Изотову.

– Угу, – кивнул Изотов не без удивления. – Откуда ты знаешь?

– За сорок рублей, – продолжал Шумский, не отвечая.

– За сорок пять.

– Ничего, подходит. Потапенко купил себе, но она, черт возьми, оказалась ему мала. Так?

– Не совсем. Велика.

– Это несущественно. Ну-ка, Витя, срочно верни свидетеля, пусть принесет рубашку.

– А она у меня уже есть.

– Что за оперативный парень! – воскликнул довольный Шумский. – Цены нет…

Обе рубашки он положил на стол. Они ничем не отличались друг от друга – у той и у другой были одинаковые полоски: желтая, цвета беж, коричневая, затем белый просвет и опять полоски. Покрой, обшлага, полированные пуговицы – все говорило о том, что рубашки были сшиты в одном месте.

Шумский вызвал эксперта из «Красного знамени». Крупный седой мужчина с очками, сползавшими на кончик сизого носа, долго, тщательно разглядывал материю сквозь лупу – лицевую сторону, изнанку, швы, бормоча что-то невнятное, потом взглянул на томящегося Шумского и молча продолжал свое дело.

– Ничего не понимаю, – проговорил он наконец. – Странно… Очень странно…

– Что вас смущает? – спросил Шумский.

– Собственно говоря, что значит «странно»? – пустился вдруг в рассуждения старик. – Если бы не было ничего странного, вы, наверное, не пригласили бы меня к себе. Не так ли? Так вот, обращаю ваше внимание на то, что у рубашек нет никаких фабричных знаков. Замечали сами, что в швейные изделия всегда вшиты какие-нибудь ярлыки – артикул, наименование ткани, цена, ну и все такое прочее?

– Может быть, ярлыки спороты?

– Не думаю, их обычно вшивают. Можно, конечно, отрезать, но кончик все равно должен остаться.

– Выходит, их не было вообще, так вы считаете?

– Именно так.

– Что же из этого следует? – прикинулся простачком Шумский.

Старик хитро взглянул на него из-под очков:

– Что из этого следует… Тут может быть два варианта: либо рубашки сшиты кустарным способом, дома, и проданы; либо их сшили на фабрике, но сумели вынести и продать до того, как они попали в ОТК и всю последующую контрольную службу.