Главное — мир в душе, мир в семье, мир друг с другом, тогда и с Богом будет мир.
СтарецИпполит,
архимандритРыльского
Свято-Николаевскогомонастыря
Но сначала хотелось бы поговорить… о литературе. Казалось бы, какое отношение к заявленной теме имеет литература? Ведь этические нормы базируются на религиозных, идеологических, культурно-исторических основах и уж в последнюю очередь имеют отношение к литературе. Тем не менее, литература есть форма самовыражения народа, уже получившего эти этические основы от своих предков (традиционалисты) или от иноземных «продвинутых» учителей (так называемые прогрессисты). Литература — не причина, а следствие, результат того, что уже произошло с народом. Но вот именно это нам и хотелось бы понять: что с нами произошло, каковы мы есть. Хотелось бы обратить внимание на тех литературных героев, по которым можно судить о нашем глубинном представлении о богатстве и бедности, о труде и деловой этике. Хочется понять, насколько эти представления соответствуют православной традиции, и можем ли мы на основе этих представлений строить созидательное будущее или что-то мы должны корректировать.
Должно быть, в детстве все читали сказку про работника, который трудился у купца целый год, а денег взял за свою работу одну копеечку. Да и ту копеечку решил испытать: бросил в колодец со словами: «Если я служил верой и правдой, то моя копеечка не утонет!» И только на третий год она не только не утонула, но ещё и принесла прибыль.
В русских сказках то и дело можно встретить бедняка, который нисколько не тяготится своей бедностью, не теряет при этом ни присутствия духа, ни весёлости. А если встретится ему нищий, больной или хромой, чьё положение и того хуже, то такой бедняк вздохнёт, почешет в затылке, да и отдаст ему последние деньги или кусок хлеба. Образ такого бедняка, обладающего удивительной душевной чистотой, необыкновенно притягателен. И на этом образе из поколения в поколение возрастала и воспитывалась душа русского человека.
А вот богатым в тех же сказках не очень повезло: все сплошь они жадные, завистливые, жестокие, готовые из-за своего богатства чуть ли не удавиться, да ещё и отнять у бедняка последнее. Не повезло богатым и в русской классической литературе. Как на подбор изобилует она купцами-самодурами, представителями «тёмного царства». Дикой и Кабаниха, Хрептюгин и Коробочка, Лопахин и Гордеев, — даже фамилии, выбираемые Островским, Мельниковым-Печерским, Гоголем и Чеховым для своих героев, показывают уже степень неприятия этих людей авторами. А что они говорят и как? «Моему ндраву не препятствуй!», «Хозяин — всему голова! Жена и дети мои: хочу — их милую, хочу в гроб заколочу!» (Мельников-Печерский), «Только заикнись мне о деньгах, у меня всю нутренную разжигать станет; всю нутренную вот разжигает, да и только; ну, и в те поры ни за что обругаю человека» (А. Островский).
Пьесы, высмеивающие купечество, появились в русской литературе ещё в XIII веке. Огромный успех имела пьеса Михаила Матинского «Санкт-Петербургский гостиный двор» (1779). Её главный герой с говорящей фамилией Сквалыгин – вместилище всех человеческих пороков. Найденная автором «золотая жила» начала усердно разрабатываться.
Прочтя пьесу Островского из жизни купечества «Свои люди — сочтёмся», цензор Михаил Александрович Гедеонов с неподдельным удивлением отзывался: «Все действующие лица — отъявленные мерзавцы… Вся пьеса обидная для русского купечества». Но, тем не менее, она была принята «на ура» русским обществом. Почему? Потому что такое представление, когда богатство ассоциируется с жадностью, лживостью и скупостью, а бедность с добротой, честностью и щедростью стало стереотипом у многих народов, и русские тут не исключение. Пожалуй, только Ермил Гирин из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» (да ещё два-три второстепенных персонажа в других произведениях) не укладывае(может, ю надо?)тся в эти рамки, но, как говорится, нет правил без исключений. К тому же Ермил Гирин всё же не стал у нас излюбленным литературным героем и примером для подражания. Стоит ещё, пожалуй, вспомнить практически забытый в литературе роман Фёдора Булгарина «Иван Иванович Выжигин» (1829). В нём, изображая купечество, Булгарин показал, что в России благодаря личным качествам, а не происходжению можно добиться многого. Однако, роман был популярен совсем недолгое время.
В середине 1860-х годов русский купец, экономист и драматург Александр Сергеевич Ушаков писал с сожалением, что в литературе купец изображается “или отребие общества, или плут, или смешон, и является в таком виде, говорит таким языком, как будто бы он совершенно из другого мира. Бывши купцом, невольно задумываешься над этим странным явлением в нашем, и именно только в нашем русском обществе.”
Из стереотипа вырваться сложно. Даже тогда, когда писатели показывали сильную неординарную личность, у которой материально всё складывалось и дело процветало, они параллельно описывали внутреннюю деградацию этой личности, приводящей героя к гибели. Умение трудиться на все сто, а то и двести процентов, что само по себе качество положительное, в их произведениях не искупало вреда от самого богатства. Вред оказывался сильнее. Таков персонаж Горького Пётр Артамонов в романе «Дело Артамоновых», таков Прохор Громов в «Угрюм-реке» В. Шишкова (в конце романа он сходит с ума). А «самзачинательсемейногоделаАртамонов-старший, яркийпассионарий, погибаетуГорькогосимволичнойсмертью — онраздавленкотлом, тоестьнечеловеческойтяжестьюсобственногопредприятия, враждебногодажесвоемусоздателю». Несмотря на силу характера, эти персонажи оказывались бессильными бороться с «жёлтым дьяволом», и он только с хрустом щёлкал их души, как орехи, попавшие ему на зубок. Читая такие произведения, невольно ощущаешь, что сами авторы не так уж сильно сочувствовали своим богатым героям, скорее наблюдали за приближением их кончины с бесстрастностью врача, который когда-то предупреждал заядлого курильщика о вреде сигарет, а теперь, когда у того развился рак лёгких, уже ничего не может для него сделать.
Зато неиссякаемый поток жалости изливается в нашей литературе на «униженных и оскорблённых», на «маленьких людей», и даже «лишний человек» вызывает в романах скорее сочувственное понимание, нежели осуждение. «Иди к униженным, иди к обиженным!» — говорит Некрасов. «Милость к падшим» призывает Пушкин. Вместе с «бедной Лизой» плачет Карамзин. Катюшу Маслову пытается воскресить к новой жизни Толстой.
Но значит ли это, что и мы в нашей жизни должны так же относиться к богатству и бедности, как наша литература? Значит ли это, что и мы обязаны обличать и высмеивать каждого богатого, умиляясь каждому неимущему? Нет, в жизни всё гораздо сложнее. В жизни богач может как подтвердить привычный стереотип, так и совершенно его опровергнуть. А бедняк может оказаться не трудолюбивым оптимистом, а завистливым лентяем. К сожалению, часто мы не хотим замечать, как наши стереотипы трещат по швам, и пытаемся сохранить их любой ценой, несмотря на очевидное.
Нельзя не любить нашу русскую литературу. Это литература великого сострадания и милосердия, так свойственного русской душе. Литература очень чётко характеризует народ, её создающий: литература — это открытая для всех исповедь народа, и, можно сказать, саморазоблачение. Но русская литература — это не история, не статистика, не обществознание. И поэтому было бы ошибкой, если бы мы (как пытаются некоторые) судили бы о русском человеке (богатом или бедном) и русском народе по одной литературе. Ведь литература не ставила перед собой задачу увековечить грандиозные достижения и свершения русского народа, она более всего пеклась о самых болезненных явлениях в обществе. Она плакала над ними или высмеивала недостатки конкретных людей, искренне желая их выздоровления и перерождения, а значит, спасения всего общества и каждого в отдельности.
Кроме того, классическая литература XIX века создавалась писателями, которые были в основном по своему происхождению дворянами. А так уж сложилось, что дворянство в период своего упадка — с середины XIX вплоть до начала XX века
