— Ни звука. Все монастыри в пределах слуха молчат. Тайный орден сработал чисто — наши обители захвачены одновременно.

— Тогда пусть он призовет ангелов. — Голос аббатисы дрогнул. — Иначе завтра мы будем в костре, живые или мертвые.

— Небо молчит. — Коменданту горько было произнести это, но он не посмел обманывать сестру ложной надеждой. — Брат Динц все испробовал, много молился, но слышал лишь какие-то неявственные, угрожающие звуки…

— Неужели мы так грешны, что недостойны ответа? — Опытная, прожившая большую жизнь сестра была близка к отчаянию.

— …и эти звуки не с неба, — выговорил комендант самое трудное.

— Они… из тьмы?

— Брат Динц, выйдя из забытья, сказал: «Дальше, чем небо. Глубже, чем тьма».

— И с ним говорили оттуда? Кто? — Аббатису стал охватывать страх, граничащий с запретным наслаждением — страх, знакомый всякому, кто в молитвенном экстазе прикасался к небесам.

Почти шепотом комендант отозвался:

— Нечто, одетое в лед и железо.

— Если… если оно отвечает — пусть поможет нам. Во спасение праведных ничто не может быть нечистым!

— Брат Динц говорил: «Хуже, чем царь тьмы».

— Пусть зовет! — Она торопливо осенилась.

— Я такой помощи не приму. Лучше пасть в бою. С мечом в руке, с молитвой на устах…Разве не так нас учили?

— Я тоже останусь, — гордо выпрямилась аббатиса, — хотя могу уйти. Со мной семь сестер, способных подниматься — каждая возьмет двоих… если не слишком тяжелы.

— Значит, ваш долг — подняться с ними вместе. Еще две спасенные души.

— А вы?

Комендант понял, что она хочет унести его. Лично его.

— Я выйду против черных. Надо ударить на их позиции раньше, чем начнется канонада. Если затемно пробьемся, сможем рассеяться в лесах. Хотя бы часть уцелеет. А в стенах форта — нам всем могила.

Леса Кивиты, густые и влажные — гибель для чужаков, родной дом для туземцев. С проводниками-кивитами здесь не пропадешь.

— Я хочу сама говорить с братом Динцем.

— Извольте, сестра. Если только он в состоянии беседовать…

— Что, болен?

— Он испытывает на себе зелья. Настои трав помогают говорить и слышать дальше… но порой от них он бывает как помешанный.

Аббатисе повезло. Молодой брат-сержант еще не принял свое снадобье и был в здравом рассудке. Карие глаза миндалевидные, типично кивитские, а простецкое скуластое лицо напоминало рыбаков из устья Гура — парней, которые могут поделиться с неудачником своим уловом, но могут и выставить ложный маяк, чтоб поживиться плодами кораблекрушения.

Хотя сержант держался молодцом, опыты с зельями на нем сказались — лицо унылое, осанка утомленная, глаза запавшие и тусклые.

— Благословение грома небесного с вами, добрая сестра.

— Свет молнии между нами, — поцеловала она сержанта, как велит устав. — Что это, брат, — твоя родня? — улыбнувшись, аббатиса кивком указала на пару кивитских ребятишек, похоже, брата с сестренкой. Те прятались за Динца.

— Просили пить, — пожал он плечами. — Как не дать?

— А что же самому останется? Ты занят важным для братии делом…

— Я пью не воду, — указал сержант на бутылку с болотно-зеленым настоем.

— Это и есть ключ от неба?.. — Она с недоверием понюхала зелье. — Ужасно. С великой жажды — и то бы не выпила. Могу ли я присутствовать, когда ты будешь… говорить?

— Если вам угодно. Предупреждаю — моя речь может быть очень грубой.

— Так водится у вещателей?

— Нет. — Сержант смущенно покосился на старшего. — Дело в том, что…

— Черные вышли на связь? — подался вперед комендант.

— Да, блаженный брат. Один, по имени Раскат, пытался совращать меня.

— Много предлагал за измену?

— Кавалерское звание, пятьсот червонцев, табун коней, поместье, двух наложниц…

— Воистину, патриарх щедр! — Комендант с отвращением сплюнул.

— …и еще я должен был зарезать вас, блаженный брат.

— Как же ты ему ответил?

— Здесь благородная дама, я не могу повторить.

— Доставь мне удовольствие, сержант. — Аббатиса ласково притронулась к его руке. — Я желаю знать, получил ли Раскат то, чего заслуживал.

— Цыц! — Сержант прогнал детей, откашлялся и, глядя в сторону, скучным голосом проговорил свой ответ. Сомневаться в точности не приходилось — память у вещунов превосходная. Монахиня с ирисом на груди довольно жмурилась и смеялась, не разжимая губ.

— Ах, какой слог! Какие точные слова!.. Ты достоин награды, сержант.

— Увы, брат, я лишен возможности сделать тебя кавалером — орден распущен, капитула нет, — сожалел комендант. — Но бог свидетель, — поднял он руку, как для клятвы, — на капитуле мой голос — в твою пользу! Дворянство заслужено тобой по праву чести и верности.

— Подтверждаю здесь, — наклонила голову аббатиса, — и повторю устно или письменно, что речь брата-коменданта целиком правдива. Пока же могу предложить лишь свою слабую помощь… Травы и зелья, собранные сведущими сестрами — все в твоем распоряжении. Если они пригодятся, значит, мы трудились не зря. Я пришлю к тебе сестру-травницу… А сейчас приступай к вещанию. Если услышишь Раската — выругай его как следует.

— Премного благодарен, — поклонился сержант, румяный от волнения. — Да славится имя светлейшей Девы-Радуги…

Он взял со стола массивный стальной шлем — в таких головных уборах с ременными подшлемниками и войлочными прокладками воины-меченосцы некогда шли на штурм кивитских укреплений, когда со стен летели камни и копья.

Монахиня в лиловой рясе замерла. Наигранная, нервная веселость покинула ее; настало время таинств. Что для одних — защита от вражеских снарядов и клинков, для других — врата в мир далеких голосов… быть может, лестница в небо… или гибельный провал в темное царство… Куда он пошлет свой зов? кто ему ответит?

— Слушайте… слушайте меня, — нерешительно начал он, застегнув подбородочный ремень. — Говорит сержант Динц из Ордена меча. Я в форте Скалистого мыса, на восточном берегу Кивиты. Мы осаждены войском Тайного ордена. Если кто-нибудь слышит меня, ответьте…

Ни единого голоса. Лишь далекий, мерный шум, похожий на звук прибоя.

— Кто-нибудь слышит меня? Ответьте…

Никого. Даже соблазнитель Раскат снял шлем, вышел из сферы голосов.

«Если бы он подслушивал, я бы его почуял».

— Кто-нибудь… Вы меня слышите?

Безмолвие вокруг на сотни миль. Один шорох невидимых волн.

Все вещуны-меченосцы — молчат. Схвачены черными. Убиты в бою. Покончили с собой, как брат из Трех Щитов.

За волнами шума послышалось слабое, невнятное слово — и погасло. Сержант напрягся, пытаясь его разобрать — не успел.

«Кто это?.. Черные? Донеслось из-за моря? из Вея прилетело? у вейских царей тоже есть вещатели…»

Вновь тишина, нарушаемая только шипением и шорохом. Он закрыл глаза.

— Вы меня слышите?

Сержант с болью ощутил себя одиноким, говорящим среди беспредельной немоты. Кивита с ее поселками, монастырями, портами, плантациями — на самом деле не населенный полуостров, а лесная пустыня, безлюдье гор и озер, на краю которого сидит единственный человек и зовет, безнадежно зовет — последний голос вымершей земли…

— Поговорите со мной, кто-нибудь. Пожалуйста. Ради бога.

Схватив бутылку, он торопливо сделал несколько глотков. Аббатиса стиснула пальцы — похоже, сержант решился расширить слух и речь куда-то далеко, за пределы дозволенного.

— Вы слышите?

В глазах начало мутиться, темнеть. Фигуры коменданта, монахини стали расплываться, словно их рассеивало ветром. Каменные стены кельи просвечивали, как стекло. Затем растворились стены форта, но берега и леса за ними не было — голая земля, серое небо без солнца, пыльная буря. Ветер нес тающие крики, длинные стоны, исступленные вопли.

Вдали — где, сержант не мог понять, — появилась выпуклая громада, висящая посреди ветра. Лед и железо, холодная глыба.

—  Опять? — раздалось из нее удивленно. То был не голос, а дуновение, похожее на вздох великана.