– Чего стоим? – сходу спросил он.

– Человека ждем, – нехотя ответил я.

– Кто такие?

– Дембеля.

Глаза лейтенанта воровато бегали, как бегают глаза всех, кто сладко обременен пусть мизерной, но властью. Было видно, что так просто он от нас не отделается.

– Пойдемте, – коротко заключил он.

Мы с Пашей нехотя оторвались от стены. Лейтенант мелко засеменил к помещению комендатуры. Принесла же его нелегкая!..

Помещение комендатуры тускло освещала единственная лампочка под потолком. От стен веяло сыростью и запахом плесени.

Первым делом лейтенант придирчиво осмотрел наши сумки, словно что-то в них выискивая. Потом проверил документы. Мне было немного неловко, что я втянул Пашу в это – он-то был по гражданке, на военного здесь походил только я. Именно я. Даже не лейтенант. Этот походил на крысу.

Из соседнего полутемного помещения вышел подполковник – комендант.

– Кого задержал? – спросил он лейтенанта.

Тот подобострастно засуетился.

– Дембеля, товарищ полковник. Пьяные.

Подпол потянул носом:

– Вроде не пахнет. Ну-ка пойдем ко мне.

Они пошли в соседнее помещение. Лейтенант напоследок обернулся и сказал нам:

– Стойте тут и не пытайтесь убежать. Все равно поймаем.

Не знаю, о чем они держали там совет, но минуты через две лейтенант вернулся, улыбаясь еще хитрее прежнего.

– Пойдем-ка, – он указал на меня. От этого жеста мне стало еще неприятнее. Ничего, кроме омерзения, этот субъект в форме не вызывал. Паша остался стоять на своем месте.

В соседнем помещении было еще темнее, там стояли кровать и стол, накрытый газетой. Была также дверь, которая вела в следующее помещение, в котором, видимо, скрылся подполковник. На столе были рассыпаны хлебные крошки, лежал кусок сала, и стояла пустая бутылка из-под пива. К столу были приставлены два стула. Лейтенант отодвинул оба, на один сел сам, на второй указал мне. Я сел.

– Ну что, дембель, – обратился он ко мне, – проблемы у вас. И опять мерзко улыбнулся.

– Какие?

– Чем докажешь, что вы не пьяны? Комендант вас не видел, на обеде был. Задержал вас я, право на то имею, потому что помощник. Сейчас и рапорт составлю. А потом вас в карцер на пару суток до выяснения обстоятельств посажу. Вдруг вы дезертиры… Ну а затем назад в часть – для разбирательства… Попали вы в общем…

Это мерзкое существо заерзало на стуле.

– И? – спросил я.

– Что и?

– Как эту ситуацию исправить? – перспектива, описанная лейтенантом, была не то, что неприятна, она была неприемлема. Когда вдохнул воздуха свободы, терять ее уже не хочется.

– Договариваться надо, – лейтенант подмигнул. Я понял, что мы подошли к кульминации разыгранного им подлого спектакля.

– Как?

– Дембельские получили?

– А ты как думаешь?

– Когда это мы на «ты» перешли, товарищ дембель?

– Ну, раз уж за столом переговоров сидим, чего лишние церемонии да любезности разводить?..

Лейтенант махнул рукой, словно отогнал невидимую муху.

– Ладно. Сколько?

– Две.

Он снова заерзал на стуле, потом почесался.

– Тогда пополам. Тысячу мне, тысячу тебе.

– У меня есть выбор?

– Нет.

Выбора действительно не было. Я полез во внутренний карман форменного кителя и достал деньги. Отделил одну тысячную банкноту и протянул лейтенанту. Тот тут же хищно сжал ее своей клешней. Быстро запихал в карман. Криво улыбнулся. У меня возникло стойкое ощущение, что еще чуть-чуть – и меня стошнит.

– А теперь быстренько вставай, бери своего друга – и идите отсюда. С вокзала идите, нечего вам тут глаза мозолить. Патрули ходят.

Ишь ты, какой заботливый нашелся! Только твоей заботы нам и не хватало!..

Я медленно встал со стула и так же медленно пошел прочь из этого мрачного помещения. Чего торопиться-то? И так уже опустили по полной.

– Только без обид, парни, – послышалось мне вслед, – у нас тоже жизнь нелегкая.

«У тебя-то жизнь нелегкая, комендатурская сволочь?», – только и подумал я.

– Дверь сами откроете? Там просто защелку отодвинуть надо. Я потом закрою.

Так я остался без половины денег.

– Пошли, – сказал я Паше, – судмедэкспертиза установила, что мы не пьяные.

Из комендатуры мы вышли мрачные. Только почувствовали свободу – и вот вам. Получите и распишитесь. Я вкратце пересказал Паше наш разговор.

– Слушай, – сказал Паша, – если денег надо, я поделюсь. По моей же вине нас забрали. Моего брата все-таки ждали…

– Брось ты эти глупости, – я сплюнул, – какая вина? Сам виноват, что по форме решил домой ехать, надо было как ты – гражданку покупать. Покрасоваться хотелось… Ладно, в голову не бери – не обеднел же я, в конце-то концов. Обидно просто, что служишь, служишь, землю вперемешку с говном жрешь, а эта скотина себе жопу в комендатуре наедает, еще и обирает тебя потом…

– Так везде.

– Знаю. Потому и обидно. Пошли с этого треклятого вокзала.

Настроение было хуже некуда. Опустили. Самым настоящим образом опустили. Тут уж не до радости, не до смеха.

Мы вышли на привокзальную площадь и встали в самом неприметном углу – от греха подальше. Минут через десять, наконец, подъехал Пашин брат, и мы пошли в находившийся неподалеку Макдональдс. На душе по-прежнему было мерзко.

Потом мы сидели в кафе и жевали свои гамбургеры, запивая их приторной кока-колой. Паша беседовал с братом, а я смотрел в окно. На людей и солнце, на солнце и людей. Сердце сжимала тоска. Мы думали, что мир ждет нас с распростертыми объятьями, а он ждал нас с ножом за спиной.

Доев, я вышел покурить, оставив Пашу с братом наедине. Пусть пообщаются, не буду мешать. Встал у стеклянных дверей Макдональдса, достал сигареты.

Мимо сновали люди. Туда-сюда. Сюда-туда. По часовой стрелке и против часовой. По горизонтали и по вертикали. Везде. Всюду. Мерзкие люди. Или мне только так казалось? Скурив сигарету до самого фильтра, я бросил окурок на асфальт. Немного отлегло.

Вышли Паша с братом. Стали прощаться. Я пожал руку Пашиному брату, рука была теплой – значит, в ней еще бежала кровь. Этот человек был живым. Как, возможно, и все вокруг. Может, я и неправ. Хотелось бы, чтобы я был неправ. Очень.

Проводив Пашиного брата, мы пошли на привокзальную площадь к фонтану. Расположившись на гранитных ступенях, амфитеатром спускавшихся к чаше, долго молчали и смотрели на фонтан. Струя воды вылетала вверх метра на два с половиной, рассыпалась брызгами и падала вниз. Забавно. Словно вся наша жизнь: взлет и падение.

– Как ты? – спросил меня Паша.

– Да, вроде, нормально.

– Точно?

– Ну, осадочек как в том анекдоте, конечно, остался, но это не смертельно.

– Может, все-таки возьмешь денег? Я завтра уже дома буду, они мне там ни к чему.

– Я тоже завтра дома буду. Если не забухаю, конечно, – я улыбнулся, Паша улыбнулся в ответ, – а насчет денег я тебе уже сказал: брось, я не последнее отдал, до дома доехать хватит.

– Ну как знаешь…

– Поехали лучше отсюда. У меня это место изжогу вызывает.

– Куда?

– Да хоть на ВДНХ.

– Поехали.

И мы поехали. Немного поплутали в паутине московской подземки, но, так или иначе, добрались до станции ВДНХ без потерь. Пока ехали в метро, настроение мое немного улучшилось. В общем-то, жизнь – забавная штука, вроде колоды карт – никогда не знаешь, какую вытянешь. Сегодня на руках тузы, а завтра – шестерки, «на погоны». Кто знает, что нас ждет там впереди?

Когда поднялись наверх, день потихоньку начинал клониться к вечеру. Весенние вечера длинны, но подкрадываются незаметно. Мы перешли дорогу, и пошли вдоль забора выставочного центра.

За забором взмывала в небо серебристая сигара-ракета; теснились, наползая друг на друга, футуристические павильоны, созданные в эпоху преклонения перед покорителями Космоса. Это сейчас Космос – обыденность, словно магазин на соседней улице, но каких-нибудь тридцать-сорок лет назад он был для людей чем-то далеким и возвышенным, чем-то непонятным, таинственным и даже пугающим. Не зря первый космонавт – Юрий Гагарин заслуженно был народным любимцем.