Когда он очнулся в следующий раз после блиц-допроса, то обнаружил, что лежит на убогом транспортном средстве, медленно передвигающемся при помощи худющей лошаденки. Покопавшись в памяти, экспат неуверенно предположил, что вроде бы видел как-то нечто похожее в какой-то полузабытой постановке на историческую тему. Кажется, этот «экипаж» назывался телегой. Или телагой? Дивайн хотел спросить об этом нахохлившегося бойца, что правил лошадью, но в этот момент лицо стянула дикая боль. Нет, не так: БОЛЬ!!!

Дальше Грац помнил только, что не то заорал, то ли попытался заорать – детали ускользнули из памяти, – но опять потерял сознание. И пришел в себя лишь от прикосновения живительной и прохладной влаги к нестерпимо горящей коже.

– Потерпи, браток, – устало попросил полузнакомый голос. – Сейчас полегче станет. Ты извини, морфина у меня больше нету.

Экспат открыл глаза и увидел склонившегося над ним санинструктора. Тот аккуратно промокал лоб Дивайна тряпкой сомнительной свежести, пропитанной какой-то вонючей гадостью. Но самое главное, что, невзирая на запах, она реально помогала справиться с болью.

– Что со мной? – прохрипел Грац. В горле пересохло и говорить было тяжко. – Лицо жжет!

– Морду тебе зацепило, – чуть помедлив, ответил санинструктор. – Мы когда тебя из разбитого самолета вытянули, то я тебя кольнул, чем оставалось, а сейчас, увы, с лекарствами беда. Вот, приходится по старинке, методами народной медицины пользовать. Эх, мне бы хоть немного бинтов нормальных!

– Сильно зацепило? – Парень пропустил мимо ушей сетования медика и вычленил главное: он получил ранение. А еще его несколько напрягло упоминание о том, что санинструктор применил какой-то препарат – вдруг даст побочный эффект? И так уже сердце колотит, будто на гору взбежал.

– Прилично, – сокрушенно вздохнул боец. – Похоже, осколками посекло и вдобавок подпалило. Машина-то твоя горела. Да ты не дрейфь, летчик, до свадьбы заживет. Ты ведь не женат?

Дивайн, может, и поверил бы ему, но вот только в голосе санинструктора отчетливо сквозила неуверенность. А значит, все обстояло гораздо хуже, чем он пытался показать раненому. Хотел было пощупать лицо, но мгновенно схлопотал по рукам.

– Не лапай! Вдруг дрянь какую занесешь?

– А так все стерильно, что ли? Дождик вон с неба сыпет, разве кто фон мерил?

– Чего? – удивился боец. – Какой еще фон?

Экспат прикусил язык. Угораздило же его ляпнуть не подумавши!

– О чем речь? – Этого военного Грац уже видел. Он присутствовал во время беседы со старшиной, но по большей части молчал. Только фамилию уточнил в самом конце.

– Бредит, товарищ политрук, – доложил санинструктор. – Боится, что дождь ему повредить может.

– Понятно. Слушай, как тебя, – командир ухватился за борт телеги и пошел рядом, – Дивин? Ты из какой части? Звание, фамилия командира?

Хороший вопрос. Экспат даже про боль забыл. Вот что ему сейчас отвечать? Политрук, похоже, из контрразведки – вон как зыркает, словно в голову влезть желает. На родном авианосце особист внешне иначе выглядел, а повадки один в один, как у этого. Эх, времени бы побольше: осмотреться, с окружающими поговорить, информацию получить, выводы сделать. А то ведь сплошной туман. Дурацкое положение!

– Сержант, – медленно сказал Грац. – Сержант… Дивин. Пилот. Часть… – он постарался изобразить напряженную работу мысли, старательно наморщил лоб и тут же застонал от пронзительной боли – кожу мгновенно обожгло.

– Вы бы полегче с ним, товарищ политрук, – неожиданно пришел на выручку Дивайну санинструктор. – Он только-только одыбал, ему отдыхать нужно, сил набираться! Или вы его за диверсанта принимаете?

– Не твое дело! – грубо ответил особист. – Молчи громче. А с тобой, сержант, мы после договорим. – Он убрал руку с телеги и быстро зашагал вперед, не оглядываясь.

Боец проводил его долгим взглядом. Потом повернулся к Грацу и негромко шепнул:

– Ты лучше вспомни, кто ты есть. Чекист наш, Залыгин, въедливый, сил нет. Но ты не бойся, он мужик справедливый, лишнего не припишет. К тому же, все видели, как ты фрицев раздолбал. Считай, всех нас спас. А то, что злой, так, говорят, он при отступлении семью потерял, вот и горюет. Только вида не показывает – гордый!

– Я постараюсь, – осторожно ответил Дивайн. – Просто в башке перемешалось все и какими-то обрывками лезет.

– Это у тебя от удара, – предположил санинструктор, – или контузило. Врачу бы тебя показать. – Он безнадежно махнул рукой. – Ничего, отлежишься, может, в норму придешь.

– Если только немец нас раньше не прищучит, – вступил вдруг в разговор возница. Он лениво повернул голову и просительно улыбнулся: – Махоркой не богат?

– Какое там! – зло сплюнул санинструктор. – У самого давно без курева уши пухнут. А ты не каркай раньше времени. Даст бог, скоро к своим выйдем. Я слышал, что командиры недавно обсуждали, будто линия фронта уже недалеко. Говорят, разведку вперед послали, чтобы связь установить. Мы отсюда ударим, а наши нам навстречу.

– Это те, что утром умотали? – заинтересовался возница. – Хваткие ребята, я с одним из них в одной роте служил. – Он повеселел. – Спасибо за хорошие известия, землячок. А то мочи уже нет по этим лесам блукать. Н-но, пошла! – Мужик строго прикрикнул на лошадь, которая заметно сбавила ход и еле-еле переставляла ноги. – Тоже оголодала, скотинка, – пояснил он, словно извиняясь, – так-то она у меня справная.

– Ладно, пойду других раненых проверю, – санинструктор тяжело спрыгнул с телеги. – Поправляйся, сержант. Смотри, лицо только не трогай!

Первый раз встать без посторонней помощи Грац смог только через несколько дней. В принципе, за исключением изуродованного лица, он не получил больше никаких серьезных ранений. Так, несколько мелких ушибов и ссадин. Благодарность за это следовало адресовать конструкторам штурмовика, но только как это сделать – судя по всему, забросило Дивайна куда-то в медвежий угол галактики. Здесь даже не подозревали, что на просторах Вселенной раскинулась Империя, давно вобравшая в себя все известные человеческие миры. Понимание этого явилось для экспата шоком. Может быть, даже большим, чем полученное известие о сгоревшем лице.

Хотя… куда уж больше-то? Когда Грац сумел кое-как доковылять до весело журчавшего лесного ручейка и взглянул на свое отражение в маленьком зеркальце воды, то ему захотелось завыть волком. Безволосая и безбровая маска неведомого чудовища, густо покрытая коркой подживающих ран и ожогов, – это и был его теперешний облик. Хорошо еще, что глаза не повредило. Левый, правда, немного беспокоил, но вполне терпимо.

К телеге парень вернулся мрачнее тучи. Возница глянул на него искоса, тяжело вздохнул, но промолчал, не стал лезть с утешениями и словами сочувствия. Да и то, какой от них прок, новая кожа все равно не нарастет. Война.

Кстати, Дивайн никак не мог взять в толк, ради чего обитатели этой планеты с таким поистине маниакальным упорством сражаются друг с другом. По словам навещавшего его санинструктора, скупым рассказам возницы и случайно услышанным репликам других бойцов, экспат с нехорошим удивлением узнал, что практически все более-менее развитые государства нынче раскололись на противоборствующие лагеря и остервенело сражаются друг с другом. Ну, по крайней мере, СССР и Германия точно. Грац оказался среди воинов Красной Армии – вооруженных сил Советского Союза. А вот немцы как раз и добили его невезучего «Когтя».

По-хорошему, и на тех и на других Дивайну было глубоко наплевать. Появись такая возможность, он с превеликим удовольствием убрался бы отсюда куда подальше. Но что-то подсказывало – он застрял надолго. В самом деле, будь неподалеку родной авианосец, его давным-давно выдернула бы спасательная служба. Что-что, а сбитых пилотов в беде не бросали – этот принцип в ВКС [2] соблюдался очень строго. Значит… значит, на орбите либо плавают безжизненные обломки, либо те странные эффекты, с которыми он столкнулся во время последнего вылета, как-то повлияли на его нынешнее местоположение. Угораздило же!