– Рекорд, – усмехнулся про себя. Передохнув несколько минут и дождавшись, пока в организме стихнет шторм, поднятый хорошей дозой водки, Евлентьев, да, именно такая была у него фамилия, Евлентьев решил, что пора приступить к работе. За это время электричка проскочила Дачное, в окне мелькнуло название следующей станции – Жаворонки. Часы на платформе показывали девять двадцать пять.

Поднявшись со скамейки, Евлентьев запустил руку в сумку и вынул книгу в красочной обложке.

– Уважаемые граждане пассажиры! – громко произнес он, стараясь пересилить грохот несущейся электрички. – Вашему вниманию предлагается потрясающий роман Леонида Словина! Кровавая схватка мафиозных группировок! Главного бандита утопили в говне! Авторитеты расстреляны в ресторане! Милиция, банки, высшая власть в преступной связке! Книга издана в прекрасном твердом переплете, отлично прошита, снабжена суперобложкой! А ее цена… Внимание… – Евлентьев сделал паузу и обвел скучающих пассажиров горящим взором, словно собирался сообщить о чем-то грандиозном. – Ее цена, вы не поверите… Мы работаем напрямую, без посредников, поэтому цена чисто символическая! Пятнадцать тысяч рублей. Не жалейте этих денег! Сходить в туалет на Белорусском вокзале стоит пять тысяч рублей…

– Три тысячи, – поправил его мужичок, неотрывно глядя в окно.

– Три тысячи – это, папаша, по малому сходить, только по малому! А если по полной программе, да еще с туалетной бумагой, да если еще разрешат от глаз людских дверцей отгородиться, то все пять тысяч!

Евлентьев слегка захмелел, и слова сыпались из него не совсем привычные, но, как ему казалось, достаточно убедительные.

– Действия происходят в Москве, Бухаре, Лондоне и… – он опять сделал паузу. – Да, граждане, да! В государстве Израиль. Там решаются судьбы наших героев! Известнейший, талантливейший писатель Леонид Словин специально проник в это опаснейшее государство и без документов, без средств к существованию прожил там не один год, собирая материал для этой потрясающей книги!

– Бедняга, – обронил все тот же мужичок с пухлым красноватым лицом и такими же пухлыми красноватыми руками.

– Но зато он все вскрыл, и тайн для него в этом преступном мире больше нет. Если вы купите эту книгу, не будет тайн и для вас!

Евлентьев обвел сияющими глазами тусклый вагон электрички с немытыми окнами, перекошенными дверями, с мусором под лавками и грохочущими при торможении пустыми бутылками в проходе. Еще не проснувшиеся пассажиры отводили от него глаза, смотрели в окна, притворялись спящими или попросту вперяли припухшие после ночи глаза в газеты, не видя ни строчек, ни снимков, – на них вроде бы выздоравливающий президент улыбался из последних сил и, грозя недругам, потрясал в воздухе усохшим кулачком, который совсем недавно, совсем недавно был красным, мясистым, налитым кровью и властью.

– А еще позвольте вам предложить прекрасно изданный, в твердом переплете, прошитый белыми шелковыми нитками любовный роман Селены Сосновской «Плоть и кровь». Вы содрогнетесь – роскошный мужик женится на собственной дочери, рожденной этим же мужиком от собственной матери.

– Видно, работал без посредников, – успел озаренно вставить пухловато-красноватый мужичок.

– Совершенный им грех не поддается описанию, но он все-таки описан талантливейшим пером известнейшей писательницы Селены Сосновской. Автор прошел через плоть и кровь этих кошмарных событий и предлагает вам пройти по тому же пути!

– Ни фига себе! – пробормотал мужичок. – Ну ты, парень, даешь!

– А цена, вы не поверите… Внимание, цена чисто символическая…

– Три раза в туалет сходить, – продолжал разговаривать с собой окончательно проснувшийся мужичок.

– Если же кто едет в гости, – продолжал Евлентьев, стараясь не слышать докучливых слов пассажира, – возвращается с дачи домой, если кто хочет порадовать своих внуков и правнуков, детей и племянников, любимых женщин и заждавшихся мамаш, могу предложить плитки шоколада. Прекрасно оформленные, в блестящей фольге, завернутые в бумагу с высокохудожественной картинкой, изображающей сестрицу Аленушку, сидящую на берегу пруда и оплакивающую безвременную кончину своего любимого братца Иванушки. Вам не найти лучшего подарка. Это наш отечественный шоколад знаменитейшей фабрики, принадлежащей когда-то братьям Сакко и Ванцетти! Это не какая-нибудь голландская или германская требуха из соевых бобов вперемешку с тараканами… А цена… Внимание… Вы не поверите… Цена чисто символическая – пять тысяч рублей. Такое возможно только потому, что мы работаем напрямую, без посредников… На московских прилавках этот шоколад стоит не меньше пятнадцати тысяч рублей… Желающие могут убедиться, попробовать на ощупь, даже понюхать! Запах натурального продукта невозможно спутать ни с чем иным! Немцы, голландцы, англичане закупают такой шоколад ящиками и едят, едят, едят, не в состоянии насытиться!

Евлентьев вытер выступивший на лбу пот. Выпитая с Васей водка, да еще похмельное состояние после вчерашнего перебора с Анастасией, да еще этот день без завтрака… Он перевел дух, замер на секунду с закрытыми глазами и, собравшись с силами, подхватив сумку, тяжело зашагал по проходу в следующий вагон.

Никто не купил у него ни одного экземпляра потрясающего романа Леонида Словина, ни женского любовного романа, ни шоколада в высокохудожественном оформлении. Да он особенно и не надеялся. В это время редко кто решится расстаться со своими кровными тысячами. Вечером – куда ни шло, а сейчас… Сейчас им бы похмелиться, в себя прийти после вчерашней жизни.

Пройдя через громыхающий стык между вагонами, протащив громоздкую сумку сквозь узковатые двери, Евлентьев вошел в следующий вагон.

– Уважаемые граждане пассажиры! – проговорил он привычные свои слова. – Вашему вниманию предлагается… А цена, вы не поверите… За прекрасно изданный, в прошитом переплете роман известнейшего… Высокохудожественная картина изображает убитую горем сестрицу Аленушку в одиночестве сидящей на берегу печального пруда, в котором отражается… На дочери, родившейся после соития с собственной матерью.

В пятый вагон от хвоста состава он вошел в девять часов тридцать семь минут – электричка как раз тронулась от платформы Отрадное. Только начиная с этой остановки можно было надеяться на продажу книги или шоколадки. Здесь вагоны плотно заполнялись жителями подмосковного Одинцова, торопящимися в Москву на заработки. Торговля шла плохо – в пяти вагонах Евлентьеву удалось продать одну книгу – какой-то хихикающей парочке, да еще старушка купила шоколадку, скорее всего в гости ехала, вот с подарком и заявится.

С трудом протиснувшись сквозь заполненный проход, Евлентьев уже хотел было шагнуть в тамбур, уже протянул свободную руку, чтобы открыть дверь, как почувствовал, что кто-то держит его, ухватив за куртку…

Он обернулся.

И столкнулся взглядом с человеком, сидящим на крайней скамейке. На лице его сияла радостная улыбка, волосы имели тот рекламный вид, который достигается ежедневными неустанными усилиями – они были рассыпчаты и подстрижены столь искусно, что усилия парикмахера были совершенно незаметны. И зубы его выглядели вполне рекламно – обладали той сверкающей белизной, которая тоже говорит об образе жизни, чуждом и недоступном Евлентьеву.

– Привет, старик! – весело произнес этот человек с какой-то профессиональной, отработанной доброжелательностью. – Как поживаешь?

– Да ничего… Ковыряюсь помаленьку, – ответил Евлентьев с некоторой растерянностью в голосе. – А в чем, собственно, дело?

– Ну ты, старик, даешь! – не то возмутился, не то восхитился незнакомец. – Не узнаешь?

И только тогда в смятенное сознание Евлентьева начало просачиваться слабое воспоминание об этом человеке. Похоже, что он его действительно когда-то знал. Не то в улыбке, не то в голосе, а может быть, в самом обращении «Привет, старик!» послышалось что-то давно знакомое, тревожное.

– Ну! – поторапливал его улыбчивый незнакомец. – Ну! Еще одно усилие, еще одна попытка, и ты бросишься ко мне на грудь!