– Что значит – мешает развитию личности? – перебивает его другой. – Развитию моей личности ничего не может помешать…
* * *
Из окна квартиры на высоком этаже виден большой кусок города: районы многоэтажек, улицы с машинами, вдалеке – дымящие трубы комбината.
На разложенном диване лежат Стас и Женя. Стас – смуглый, мускулистый, лет сорока – курит. Женя вылезает из-под покрывала, встает, голая подходит к окну, шлепая босыми ногами по половицам. Она невысокого роста, с длинными светлыми волосами и татуировкой-бабочкой у левой лопатки.
Женя смотрит в окно, прилепившись лбом к стеклу, разворачивается, возвращается, садится на диван.
– Слушай, ты мне никогда не ответил конкретно на вопрос: зачем ты уехал? Тебя ищут, ты прячешься?
– Значит, ты хотела бы, чтобы я никогда не приехал сюда и мы никогда бы не встретились?
– Не говори только глупостей, ладно? Я просто хочу побольше узнать про тебя. Что в этом плохого?
– Ничего. Но ты знаешь – есть вещи, о которых я говорить не люблю, а ты теребишь, теребишь их…
– Нет, ты, конечно, не обижайся – но мне правда интересно… Так почему ты уехал? Это действительно было опасно, или ты просто не хотел оставаться там после того, как завязал?
– Можно сказать и так.
– Что так? Что не хотел там оставаться?
Стас кивает, дотягивается до пепельницы, давит в ней сигарету.
– А тебе не скучно сейчас? – Женя смотрит на Стаса.
– Что значит – скучно? Я всегда нахожу, чем заняться…
– Нет, я не про это. В смысле, что у тебя была такая вот неординарная, что ли, жизнь, а теперь этого нет…
– Это все стереотипы из плохих фильмов. Ничего в той жизни интересного не было. Ничего…
– А ты бы мог, например, пойти работать – если бы захотел. Или людей смутило бы, что у тебя нет трудовой книжки…
– У меня она есть. – Стас улыбается. – С документами у меня все в порядке. По трудовой книжке я работал слесарем на комбинате. Двадцать лет.
– Прикольно. Ты как «человек без прошлого». Я помню, фильм такой по телеку смотрела – там мужик приехал в другой город, его ударили по голове, ограбили. А он остался жив, но потерял память – вообще не помнил, кто он такой, что делал, чем занимался. Потом вспомнил случайно, что был вроде сварщиком…
– А при чем тут я?
– Ну, ты тоже уехал из одного города в другой, от своего прошлого…
– Зачем ты все пытаешься с чем-то сравнивать? У нас есть какая-то жизнь, мы в ней живем – и достаточно. Разве нет?
Женя пододвигается к Стасу. Они целуются.
* * *
Грузовая «газель» катится по ночному шоссе. За окнами изредка мелькают вывески придорожных кафе, автозаправки.
Спереди, рядом с водителем – Оля и Саша.
– …бизнесом заниматься у нас можно, только если нормальные связи, – говорит водитель, плотный хмурый мужик в кепке, немного за сорок. – Или в ментовке, или в администрации города. Если нет – можешь дергаться сколько угодно, но результат один и тот же: мышиная возня. Я, конечно, не знаю, как там у вас, а у нас здесь все просто: приходит одна проверка, потом другая. Сначала пожарники, потом санэпидстанция, потом налоговая… И все обязательно находят что-нибудь и выписывают штрафы. А почему, спрашивается, находят? Потому что у нас все законы написаны так, что их соблюдать в принципе невозможно. В результате можно, извиняюсь, доебаться до любого. Так все эти козлины, другого слова просто нет, и работают: наехать с проверками, снять штрафы… Если б хотя бы они все по-честному делали – ко всем приходили. А приходят ведь только к тем, на кого их натравят. Как цепные, сука, псы… Мне открытым текстом говорили: надо дать тому-то и тому-то столько-то и столько-то. Причем не бандосы никакие говорили, а менты и всякие начальники. Но если я им столько отслюнявлю, то мне ни на себя, ни на семью ни хера не останется. Какой тогда смысл заниматься бизнесом? У меня сейчас на ИП штрафов висит – немерено. Даже и не представляю, что делать… Закрываться, наверно, придется и опять работать на дядю… – Мужик некоторое время молчит, смотрит на пустое шоссе. – Я вас высажу перед Советским, ладно? А то я потом на Дьяков ухожу…
Саша кивает.
«Газель» останавливается на перекрестке. Оля и Саша, с рюкзаками, выпрыгивают из кабины. Машина уезжает. Они бросают рюкзаки на землю.
Кусок перекрестка освещен оранжевыми фонарями. Продавщица закусочной пьет чай из пластикового стакана. Несколько таксистов-«бомбил» курят у своих машин. Старухи продают варенье в банках и яблоки.
Две цыганки с малолетними детьми едят, сидя на покрывале, расстеленном прямо на обочине. Увидев Олю и Сашу, одна из цыганок говорит что-то детям. Они вскакивают, продолжая жевать, подбегают, выставляют грязные ладони. Оля, порывшись в кармане ветровки, находит несколько монеток, дает им. Дети забирают их, топчутся на месте, убегают.
Чуть дальше, в стороне, за световым пятном от фонаря, припаркованы два «мерседеса» и «БМВ» – черные, с транзитными номерами. Возле них стоят кавказцы в кожаных куртках.
Еще дальше – компания проституток в коротких платьях, туфлях на каблуках. Одна разглядывает Олю и Сашу, затягивается сигаретой, сплевывает. Другая, присев на корточки, протирает салфеткой туфли.
* * *
Вечер. «Девятка» Сергея едет по спальному району, за окном проплывают однотипные серые девятиэтажки. Рядом с Сергеем в машине сидит Иван.
– Стоял сегодня возле «Модуса» – ну, торговый центр новый, на проспекте Победы, знаешь? – говорит Сергей. – Мужик один рассказывает: ехал в пять утра по Чапаевскому, видел аварию. Два трупа. «Ауди» восьмидесятый. Прямо серединой – в столб. Три пацана, все – бухие в жопу. Ехали, наверно, за поддачей. Водила вроде еще дышал, а остальные два – трупы. Он потом уже подъехал, а ему пацан знакомый рассказал – при нем все это было. Говорит, «Аудюха» шла километров под сто пятьдесят. Результат: двигатель – в салоне, крышку багажника заклинило, прикинь? Ударился передом. Руля нет, сидений нет, все раскидано. «Аудюху» от столба «КамАЗ» оттягивал. Во, съездили догнаться, да?
Машина выезжает на путепровод над вокзалом. По обе стороны тянутся ряды рельсов, заставленные товарными вагонами. Их освещают прожекторы.
У съезда с путепровода – пробка. Выезжая на привокзальную площадь, машины «толкаются», не пропуская друг друга.
Впереди неуклюже движется, вклинившись между рядов, забрызганная грязью «шестерка». Сергей сигналит. Еще и еще раз. Водитель «шестерки» не реагирует.
Машины в пробке остановились. Сергей сигналит еще раз, выскакивает из машины, подбегает к «шестерке», стучит в стекло водителя. Стекло опускается.
– Ты что, совсем охуел? – начинает орать Сергей. – Ты, бля, не знаешь, как ездить надо? Хули ты едешь между полос?
Сергей просовывает руку в окно, хватает водителя – невысокого дядьку средних лет за воротник.
– Если бы ты не был таким, бля, чмошником, я б тебе здесь ебало разбил, ты понял?
Сергей отпускает водителя, возвращается к своей «девятке». Машины спереди уже продвинулись на несколько метров, ему сигналят. Сергей, показав средний палец, садится в машину, трогается, продвигается до ближайшей машины. «Шестерка» перестроилась в соседний ряд, она сейчас справа от «девятки».
– Прикинь – охуели, бля, пидарасы, – говорит Сергей, кивнув на «шестерку». – Ездить не умеют, а за руль садятся. Руки чесались набить ему морду – пиздец. Только такого мне жалко. Хотя, конечно, это пиздеж, что в кайф только с сильным соперником.
Пробка рассосалась. «Девятка» проезжает привокзальную площадь, сворачивает на широкий проспект.
– Нет, старика, ребенка, бабу, все такое, я не стал бы трогать. Но какой-нибудь здоровый лоб, который не умеет драться – это его проблема. Я больше всего люблю так: серия в корпус – пусть при этом я подставляю свой ебальник, и несколько раз был за это наказан, – потом в ебальник, чтоб он упал, но смог подняться, а потом добить ногой.
