– Откуда ты знаешь, что именно в грудь, что два заряда? – с подозрением спросил Анцыферов.

– Так ведь ты сам мне и сказал!

– Ну… Я сказал предположительно, – смешался прокурор. – Просто допустил такую возможность…

– Да? Ну ладно… А то мне показалось, что ты уже все разузнал, чтобы облегчить расследование… – Пафнутьев разочарованно развел руками. – Но не волнуйся, Леонард! Прошло всего два часа после преступления. И уже есть первые впечатления.

– Да и впечатлений у тебя маловато. Не знаю даже, как быть… Ты, Паша, должен знать, что это дело для тебя – счастливый шанс… И ты должен его использовать. Я всегда верил в тебя, всегда знал, что ты способен…

– Леонард! – перебил Пафнутьев. – Ты не волнуйся. Все образуется. Или уже дергать начали?

– Начали, Паша.

– Откуда?

– Не будем об этом. Выстрелы много шуму в городе наделали. Знаешь, какие слухи? Перестрелка, мафия, трупы, невинные жертвы среди прохожих…

– Скажи, что подключил лучшие силы.

– Да уж, лучшие, – хмыкнул Анцыферов. – Лучше не бывает…

– А чего ты так? – обиделся Пафнутьев. – Сомневаешься – отдай дело Дубовику.

– Поздно отдавать. Я уже оповестил, что ты занимаешься. Ладно. Встретимся вечером. Не уходи, пока со мной не встретишься, понял? Да, с оперативниками все в порядке?

– Отличные ребята, – серьезно сказал Пафнутьев. – С ними можно горы своротить.

– Давай, Паша. Не подведи. – И Анцыферов снова потянулся к телефону.

Вернувшись в свой кабинет, Пафнутьев увидел, что Дубовик продолжает допрос. Женщина уже не рыдала, да и никто не сможет слишком долго так рыдать, теперь в ее облике чувствовалась усталая безутешность. Но Дубовик выглядел еще более участливым.

– Да, – обратился он к Пафнутьеву, и голос его тут же сделался самым обыкновенным, как у актера, который, отыграв на сцене что-то очень трогательное, прошел за кулисы и попросил воды. – Тебе звонили из милиции, от дежурного. Что-то связано с сегодняшним убийством. Спросили, кто им занимается… Я скрывать не стал, назвал тебя… Что бы это значило, а, Паша?

– Разберемся. – Пафнутьев быстро набрал номер дежурного. – Здравствуйте. Пафнутьев из прокуратуры. Выполняю ваше указание – звоню.

– Привет… Тут вот какое дело, – голос у дежурного звучал замедленно, будто он в это время что-то искал на столе. – Тут вот какое дело… Пришла ориентировка по поводу утреннего убийства. Некоего Пахомова якобы застрелили… Я заступил на дежурство утром, два часа назад… И вижу в журнале запись…

– О чем запись? – нетерпеливо спросил Пафнутьев.

– Вот, слушай… Приходил какой-то Пахомов, тот самый или нет – тебе судить… Приходил и оставил письмо на имя начальника. Указано и содержание письма – гражданин Пахомов опасается за свою жизнь, о чем заблаговременно ставит милицию в известность. Подпись, дата, время и все такое прочее. Это тебе интересно?

– Где письмо?

– Передано начальству. Как и положено.

– Сейчас оно у секретаря?

– Вряд ли, уже у Колова. Она все ему передает.

– Кто дежурил?

– Этот… как его… Вахромеев. Сегодня отдыхает. Дрыхнет, надо понимать.

– У него есть телефон?

– Нету. Где-то на частной квартире со своей бабой живет. Хотя нет, подожди… Вот подсказывают – поженились они месяца три назад. Так что он скорее всего с женой… Но долго женились, все квартиру искали, по уголкам мыкались, чуть ли не в парке на скамейке тешились… Вот ребята подсказывают – даже в нашей камере изредка ночевали. Когда она свободна была, конечно. Но иногда и нарочно выпускали нарушителей… Если они были не очень опасны. Голь на выдумки хитра, а? Вот ребята подсказывают – в «рафике» летом ночевали… Не представляю, как там можно устроиться… Ребята вот смеются, говорят, не самый худший вариант, а, Паша, как считаешь? Тут у нас один старшина такое устроил, такое устроил, что ум меркнет. Представляешь… – Пафнутьев положил трубку и рванулся к двери.

– Я в милицию, – успел он бросить Дубовику.

В дежурке все еще стоял хохот – неожиданно возникшая тема получила продолжение, и свободные от выездов милиционеры наперебой припоминали, как кому приходилось преодолевать жилищные сложности.

– А Жорка Шестаков до чего хитрый оказался, до чего сообразительный! Как только дежурство сдал, подружку под мышку и на вокзал. А там у него с бригадирами поездов дружба – раньше в железнодорожной милиции работал. Садятся в мягкий вагон, в двухместное купе, и всю ночь едут. Просыпаются в Ленинграде, Днепропетровске, Казани, Симферополе, знакомятся с местными достопримечательностями, мороженое кушают, винцом балуются. А вечером на вокзал. И снова в отдельном купе, и снова ночь вдвоем. А мы все удивлялись – что такое, почему после смены не можем Шестакова найти для сверхурочного дежурства! А попробуй найди его, если он за тысячу километров на Черном море балдеет. Отдохнувший возвращается, посвежевший, весь довольненький! Не Жорка, а самовар тульский!

Дослушав историю про сообразительного Жорку, Пафнутьев постучал в стекло, напоминая о себе.

– А, Паша! Сейчас покажу… Вот, смотри, какая интересная запись, – дежурный протянул журнал. – Все, как я тебе сказал.

Прочитав немногословную запись, Пафнутьев вернул журнал разочарованным – никаких дополнительных сведений обнаружить не удалось. Действительно, здесь, в дежурном отделении милиции, был человек по имени Николай Пахомов, который оставил письмо. В письме он вроде бы сообщал об опасности, которую чувствует в последнее время. Откуда опасность, кто преследует – ни слова.

– Колов у себя? – спросил Пафнутьев.

– Вроде на месте. Он не любит далеко от телефона отходить, – рассмеялся дежурный. – Только на расстояние прямой видимости. Или слышимости. Большой начальник хорош в кабинете, чтоб всегда на него выйти можно было. Хочешь зайти?

– Хочу.

– Попробуй. Может, получится. Обычно он визитов не поощряет. Мы у него бываем только по вызову. Но ты – другое дело. Опять же, по делу.

На второй этаж Пафнутьев поднимался медленно. Что-то подсказывало – удачи не будет. Слишком все было бы просто. Раз – и на́ тебе письмо со всеми именами, адресами и приметами убийц. Так не бывает. И потом, если Колов звонил Анцыферову… Если все в открытую… То Пафнутьев знал бы о письме от прокурора. Если, конечно, все в открытую, – подвел Пафнутьев итог своим раздумьям.

Крупная блондинка с крашеными волосами и ярко-красными губами сидела на секретарском месте, зажав в зубах перемазанную помадой сигарету. Увидев Пафнутьева, улыбнулась, но улыбка была как бы про себя, словно она вспомнила об этом человеке что-то смешное или увидела что-то неприличное. И многие, попадая в приемную впервые, столкнувшись с этой улыбкой, растерянно осматривали себя – в порядке ли брюки, не торчит ли где чего смешного или срамного.

– Здравствуй, Зоя, – приветствовал ее Пафнутьев. – Что хорошего в жизни?

– А, Паша, – секретарша улыбнулась, окинув Пафнутьева взглядом. И он не мог удержаться, чтобы не провести пальцем по ширинке – все ли там в порядке.

– Послушай, от вашего дежурного должно поступить письмо на имя Колова. Было?

– Вся почта у него.

– А сам он?

– Занят. Не принимает.

– У него много народу?

– Один сидит. Но на телефоне. Доложить?

– Конечно!

Зоя, не глядя, нажала кнопку и, выпустив облако дыма изо рта, подмигнула Пафнутьеву. Сейчас, дескать, все решим, не дрейфь.

– Слушаю! – раздался искаженный динамиком голос Колова.

– Геннадий Борисович… Пафнутьев из прокуратуры.

– В чем дело?

– Хочет сам доложить.

– Это что… Срочно?

– Говорит, срочно.

Наступило молчание.

– Начальство думает, – сказала Зоя, прикрыв трубку рукой. – Это хорошо. Когда думает, соглашается. Если бы почаще думал, золотой был бы человек.

– Пусть войдет, – разрешил Колов.

– Вот видишь, – усмехнулась Зоя, искривившись от сигаретного дыма.

Пафнутьев передернул плечами, поправляя пиджак, и, решительно перешагнув порог, оказался в длинном кабинете, казавшемся еще длиннее оттого, что от двери к столу тянулась красная ковровая дорожка. Стены были обиты древесными плитами, сработанными на местном мебельном комбинате. Кабинеты всех приличных начальников города были обшиты этими плитами из прессованной стружки, и к кому бы ни явился новый человек, он не мог избавиться от ощущения, что все время оказывается все в том же кабинете, приходил ли в больницу к главврачу, в милицию, в исполком. И Пафнутьев не удержался, хмыкнул про себя, удивившись, что на месте Анцыферова на этот раз сидит Колов – кабинет прокурора был отделан такими же плитами.