Ну что ж, если Азамат и впрямь сам этот корабль строил – или хотя бы планировал, – то огромный ему респект. Кухня почти человеческая, ничего похожего на обычную глухую стену из затемненного стекла с сенсорными кнопками. Вот плита с огромной духовкой, отдельно от нее микроволновка. Две раковины, разделочный стол примерно под быка. Еще бы еда была…

Соображаю, что холодильный отсек обычно находится не прямо в кухне, где тепло, а где-нибудь в сторонке. Осматриваюсь – вон какая-то дверь. Сую нос: и правда, внутри рядок холодильных шкафов. Но это же для долгого хранения, а где расходный?

Из раздумий, а заодно и из холодильного отсека меня вырывает удивленный голос Тирбиша:

– Ой, здрасьте!

Оборачиваюсь смущенно. Вроде как с поличным поймали.

– Привет. Я просто искала что-нибудь на завтрак…

– А, вы же не завтракали, – вспоминает он. – Но там вы ничего не найдете готового, все, что есть, тут.

Открывает один из шкафчиков под разделочным столом, там и правда небольшой холодильник. Хорошо спрятали, и не догадаешься.

– Там, правда, мало, – извиняется Тирбиш. – Мы давно закупались, вот на Гарнет прилетим…

В холодильнике и правда негусто. Молоко, масло, какие-то йогурты, какие-то ягоды. Извлекаю два последних наименования, вопросительно смотрю, мол, это можно?

– Тоже любите нирш? – спрашивает Тирбиш, улыбаясь.

Мучительно вспоминаю, что нирш – это муданжская разновидность черники. Вот эти самые красные ягоды размером с черешню – это черника?! Ого-го.

– Наверное, – говорю. – Только у нас она по-другому выглядит. А йогурты можно съесть?

– А я не знаю, что это, – смеется. – Прошлый раз на Гарнете прихватил попробовать, никому не понравилось.

Осматриваю добычу: блок из шести небольших стаканчиков, ваниль, дыня, маракуя, срок годности не истек еще, цветовые маркеры синенькие без намека на фиолетовость, а есть нельзя только когда покраснеют… Чего им не так? Открываю один, нюхаю. Ну йогурт.

– Да вроде все нормально, – говорю.

– Ну если вам нравится, то ешьте. Я просто не понимаю, как можно из молока что-то сладкое делать, – поводит плечами с легким омерзением.

Записать в книжечку о национальной кухне: молочные продукты все несладкие.

– А, – отмахиваюсь, – на Земле из всего сладкое делают, даже из рыбы.

Забавляюсь, наблюдая, как паренек зеленеет лицом.

– Не надо мне таких ужасов рассказывать, – говорит. – Мне щас еще обед готовить.

Хихикаю, намешиваю в йогурт ягод и углубляюсь в завтрак. Ничего черника, самое оно.

– А ты как, специально поваром нанимался? – спрашиваю потихоньку. Раз уж мне тут неделю жить, надо хоть разобраться в инфраструктуре.

– Не совсем. Я такой же член команды, как и другие, а за стряпню просто получаю дополнительно. Так же, как пилоты. В принципе и готовить, и рулить все умеют, но удобнее, чтобы это было чьей-то обязанностью, и за это идет надбавка.

– А-а, – говорю глубокомысленно. – Так, наверное, еще механики есть? Или там снайперы?

– Куда при нашем капитане еще механика, – смеется. – Он к своему кораблю никого не подпустит.

– Он что, правда его сам целиком построил?

– Ну всякие тонкие механизмы ему, конечно, делали на заказ. Но собирал сам. Он хотел одно время свой завод создать, но не нашел подходящего места. Хочется, конечно, на Муданге, но ведь нельзя…

– Почему нельзя?

Тирбиш смотрит на меня с сомнением.

– Знаете, я лучше у капитана за спиной вам рассказывать не буду.

Пожимаю плечами, дескать, я не шпион, мне ваших секретов не надо.

– Да пожалста, – говорю. Но заканчивать разговор на этом неловко. – То есть все остальные одинаково получают, что ли?

– Ну еще Алтонгирел. Он же духовник, и его в этом никто заменить не может, так что, конечно, тоже надбавку получает.

Ну а куда же без него, родимого! Не удивлюсь, если духовник получает больше, чем сам Азамат.

Тирбиш начинает что-то мурлыкать под нос, разминая тесто. Соображаю, что, пожалуй, первый раз вижу парня моложе себя за готовкой. И он сказал – это все умеют? Видимо, на Муданге с полуфабрикатами плохо. Ни один землянин в здравом уме в космосе с тестом возиться не будет, купит готовые пирожки и погреет. Я и на Земле-то, кроме мамы, мало кого знаю, кто готовит, даже по праздникам. Умиротворяющее занятие, но уж очень долгое. А этому вон нравится, похоже.

Он тоже высокий, как все муданжцы, примерно с Алтонгирела, капитану по подбородок. Волосы стрижет чуть ниже ушей. Кстати, вчера за обедом, когда вся команда собралась, я поняла, что длинные волосы носит хорошо если половина наемников, и то старшая. Молодняк щеголяет всякими навороченными хохлами и челками, у некоторых даже перекрашенные пряди есть. Тирбиш, впрочем, не из тех, кто выпендривается. Лицо у него круглое, с крупными чертами и совсем слегка монголоидное. Если не знать, что муданжец, так и не догадаешься.

Он подходит к плите и зажигает огонь. Я аж подскакиваю.

– Ой, газ! – говорю удивленно. В космосе?!

Оборачивается, глаза по семь копеек.

– Что? Где?

– Я говорю, плита газовая! Я думала, электрическая…

– Газовая? Не-эт, – смеется облегченно. – Это не газ. Это… э-э-э… горячий камень. Вот, смотрите.

Достает откуда-то из тумбочки диск, больше всего похожий на конфорку электрической плиты. Темный такой, тяжелый.

– Вы хотите сказать, что это он горит?

– Он не горит, – объясняет Тирбиш. – Только слегка светится синим, когда греется.

Присматриваюсь к плите: и правда, никаких языков пламени, просто ровное свечение, хотя цвет точно как у газа. С ума сойти! Интересно, что это за хрень?

– Его у нас на Муданге добывают, – продолжает Тирбиш. – И все плиты из него делают. Одна такая пластинка примерно год работает, потом менять надо.

– А что будете делать, когда весь пережжете? – спрашиваю с национальным земным пафосом устойчивого природопользователя.

– Отвозим обратно туда, где добыли, пару лет полежит, и опять жечь можно, – пожимает плечами Тирбиш. Дескать, это же очевидно.

Хорошо устроились. Я тоже так хочу, чтобы только за перевозки платить. Небось они там уже столько этих дисков настрогали, что и заново выпиливать не надо, просто свои же старые забираешь, когда понадобятся.

По-хорошему хватит мне мешать повару, надо уже идти отсюда. Но дел-то у меня никаких нет, и даже безделья нет, а от вязания я за неделю и так охренеть успею. На мое счастье тут в кухню заходит давешний кудрявый юнец.

– Тирб… а, здравствуйте, Лиза, – кивает мне. – Я Эцаган.

– Очень приятно, – говорю. Надо же, представился. – Мне надо вам еще раз назваться? Я никак не разберусь в этих правилах с именами.

Оба смеются.

– Не надо, – говорит Тирбиш. – Вы ведь, наверное, не знаете, как правильно, так что это все равно.

Ну ладно…

– Тирбиш, – Эцаган возвращается к тому, за чем пришел. – Там твои тряпки весь склад завалили. Они тебе нужны?

– Не знаю, – пожимает плечами. – Хорошие тряпки. Я их вроде свернул аккуратно.

Это внезапно наводит меня на мысль. Надеюсь, они ничего не заподозрят.

– Слушайте, ребят, – говорю, – а у вас какой-нибудь форменной одежды для заложников не предусмотрено? А то у меня совсем ничего нет, а еще неделю тут жить…

– Вот правильно, – хихикает Тирбиш. – Чем мои тряпки выкидывать, обеспечь лучше земную госпожу.

Эцаган окидывает меня взором своих прекрасных глаз.

– На ваш размер вряд ли. Разве что халат какой-нибудь. Пойдемте посмотрим.

Идем смотреть. Склад оказывается небольшим чуланом, заставленным стеллажами с коробками, прямо у входа красуется несколько рулонов ткани – видимо, те самые тряпки. Эцаган утыкается в нижнюю полку и принимается там шуровать, бормоча на муданжском.

– Вот, футболка есть, – говорит с сомнением.

Футболка, да, черная, новая, бирочка не отрезана еще. Спереди во всю грудь лист каннабиса. В эту футболку меня можно дважды завернуть. Ничё, в качестве ночнушки пойдет. Беру.