Практически отбросив всякий критический ум, мы попытаемся собрать в хронологическом порядке элементы "легенды" о графе Сен-Жермене, начиная с момента ее зарождения вплоть до ее последних проявлений⁵⁸². Как ни удивительно, если и враги и поклонники графа принимали в равной степени участие в создании этой "легенды", то, похоже, именно с его врагов все и началось.

Так, 6 апреля 1784 г. в брауншвейгской газете "Нойен Брауншвейгишен Нахрихтен" за № 56 была опубликована следующая заметка за подписью д-ра Ж. А. Ремера — профессора истории Каролинского колледжа в Брауншвейге: "Великий химик Пьер-Жозеф Макер умер в Париже в прошлом месяце [15 февраля!], так же как и граф Сен-Жермен — известный путешественник и шарлатан". Такая клевета не могла остаться незамеченной. Через несколько дней, 12 апреля, в номере № 59 той же газеты можно было прочитать следующее: "Граф Сен-Жермен, смерть которого была объявлена на этих страницах, не заслужил эпитетов, какими его наградили. Он обладал всеми особенностями, отличающими гения. Достойные всякого доверия люди, знавшие его близко, утверждают, что он был человеком, глубоко знающим все тайны природы, и что до конца своей жизни он применял эти знания на благо человечества. Несколько благоразумных великих князей проявляли к нему благосклонность и покровительствовали ему. Когда его разбил паралич, он сохранил трезвый ум и отнесся к решению Великой Причины Всего с просветленной и примерной покорностью"⁵⁸³.

Это анонимное и спокойное разъяснение не вызвало реакции.

Однако в выпуске (от 6 июня 1784 г.) газеты "Л’Эспри де Журно", издаваемой в Париже, и о которой позже Сент-Бев скажет, что это "своеобразная газета, вор и собиратель", была опубликована следующая заметка: "Нам сообщают из Шлезвига, что знаменитый граф Сен-Жермен, который вот уже несколько лет как обосновался в Гамбурге и затем, четыре лада назад, уехал из этого города и переехал к князю Гессенскому, умер там". Заметка сопровождалась следующим комментарием: "По словам известного текста", в достижении своей цели, о которой он никогда не забывал, а именно оставлять всех в полном неведении относительно своего происхождения, возраста и родины, ему прекрасно служили его эрудиция и феноменальная память. Он утверждал, что был прекрасно знаком с Иисусом Христом и был рядом с ним на свадьбе в Кане, где он обратил воду в вино. Таким образом, он прожил больше 2000 лет, и стоит удивляться, отчего он не захотел прожить еще несколько тысячелетий, поскольку в таком деле лишь первые тысячи лет даются с трудом"⁵⁸⁴.

Вот отличное начало для "легенды" о графе Сен-Жермене. В январе 1785 г. берлинский журнал ("Бинише Монатшрифт") дал характеристику изображению нашего героя⁵⁸⁵ на гравюре. Данный портрет, выгравированный в 1783 г. художником Н. Тома, происходит из кабинета покойной госпожи д’Юрфе⁵⁸⁶ и посвящен графу де Милли из Академии наук⁵⁸⁷. Вот что высказывал автор, д-р Биестер: "Граф Сен-Жермен — авантюрист, скончавшийся два года назад в провинции Гольштейне [ошибка, смерть наступила 27 февраля 1784 г. в Эккернфёрде, провинция Шлезвиг] был достойной копией покойного графа Калиостро [опять ошибка, Калиостро умрет лишь 26 августа 1795 г.]. Так же, как и он, Сен-Жермен находил поклонников и учеников среди благородных людей, и что же в нем находили? С гравюры, которую я недавно получил, на нас смотрит лицо незначительного [?] куртизана, одетого в роскошное меховое платье. Под портретом можно прочитать странные стихи, на которых имеет смысл остановиться, чтобы лучше узнать образ мысли тех, кто время от времени не гнушается распространять подобные вещи.

Я прекрасно знал, что многие великие мира сего и простолюдины позволили обмануть себя человеку, который ни открыто, ни тайно не владел никаким настоящим искусством или наукой, но умел заставить других поверить в свои чудотворные силы.

Этот человек знал огромное количество вещей, но ничего по-настоящему; ни в Дрездене, ни в Берлине ни один разумный человек его не уважал [!], но он был достаточно нагл для того, чтобы дать понять, что он знает и умеет все. К сожалению, нашлись даже среди немецких князей люди, которые ему верили, Он был якобы музыкантом-виртуозом, и играл-де на скрипке так замечательно, что, казалось, слышатся три инструмента, тогда как, на самом деле, он играл очень посредственно. Он не только был-де способен улучшить качество кожи и шерсти, но еще и убрать дефекты с алмазов и слить несколько алмазов в один. Он славился также тем, что умел делать золото. Наконец, он нашел способ омолодиться, а то и вовсе не умирать⁵⁸⁸. Он закупил здания и участки, и можно задать себе вопрос о том, откуда происходили его деньги.

Все это мне известно. Я также знаю, как ему опять не верили, когда он распространял слухи или сам как будто случайно ронял или открыто утверждал, что он предельно стар. То всего-навсего он переписывался с императором Леопольдом, то с членами золотого братства Розы и Креста, то он дружил с детства с Фредериком Гуальдо⁵⁸⁹, а то и с самим Иисусом Христом, которому он неоднократно советовал, как себя вести.

Так же я знаю людей, которые сейчас, после его смерти, утверждают, что он жив и скоро вернется. Поскольку он мертв и похоронен, как подобает любому простому, не способному творить чудеса человеку, такому, которого ни один князь не приветствовал и приветствовать не собирался, мне непонятно, как можно так его возносить:

ГРАФ СЕН-ЖЕРМЕН

Знаменитый алхимик.

Подобно Прометею, он украл огонь,

благодаря которому мир живет и все дышит;

природа внимает его голосу и движется.

Если сам он — не бог, то всемогущий Бог его вдохновляет.

Кто бы мог подумать, что в наши дни звание алхимика могло быть всерьез воспринято как хвалебный титул! Наверное, тот, голосу которого природа внимает и к которому она прислушивается, и впрямь достоин звания известного алхимика.

Природа! Но знаем ли мы, о чем мы говорим, употребляя это слово? Что до последней строки:

Если сам он — не бог, то всемогущий Бог его вдохновляет, —

предположение, озвученное в первой части предложения, означает, что автор считает такую информацию либо верной, либо правдоподобной. Я отличаюсь веротерпимостью, я не еретик и не люблю выражаться слишком строго или объявлять суровые приговоры там, где можно обойтись иронией. Но я побоюсь оказаться недостойным звания почитателя Бога, если я не скажу со всей серьезностью, что мы имеем здесь дело с самым постыдным святотатством, которое когда-либо было высказано заблудившимися умами. Даже если допустить, что этот человек был настолько же мудр и проницателен, насколько был сумасшедшим или невежественным; настолько же благородным, великим и скромным, насколько он был ребячливым, горделивым и хвастливым; настолько же возвышенным, насколько эгоистичным; настолько же открытым и правдивым, насколько лживым и обманчивым и т. п., тем не менее любой человек должен был бы отказаться от таких похвал и слов в свой адрес, которые мне стыдно даже повторять. Отъявленный атеизм, как тот, который в последнее время вновь становится модным, хоть и тяжек, но менее вреден, нежели такое превозношение одного человека. Конечно же, грустно жить среди людей, которым недоступны возвышенные мысли, которые игнорируют Всевышнего Отца, творца природы и людей, для которых совесть существует лишь в виде сентиментальности или боязни наказания! Но все же такое общество в тысячу раз лучше таких людей, которые считают возможным, мыслимым, что такой слабый человек как вы или я мог бы повелевать природой, что ограниченное существо могло властвовать над всем живым, над всем тем, благодаря чему наш мир существует. Когда я себе представляю, какие последствия могут вызвать подобные верования, мне становится страшно.