– Уйдите! – приказал всем троим вновь прибывший.

Следом за ним по лестнице поднялись два одетых в кольчуги воина и, казалось, заполнили всю комнату своим зловещим присутствием.

– Вы кто? – встревоженно спросил седовласый поп.

– Я велел убираться.

– Он умирает!

– Прочь!

Пожилой священник в нарамнике оставил святые дары и спустился по лестнице вслед за старухами. Умирающий смотрел на гостей, но не говорил ни слова. Волосы у него были длинные и белые, борода всклокоченная, глаза глубоко запали. Он наблюдал за тем, как приехавший клирик поставил сокола на стол, когти птицы скребли по доскам.

– Это каладрий, – пояснил священник.

– Каладрий? – едва слышно переспросил граф. Он посмотрел на синевато-серые перья и светлую грудку птицы. – Слишком поздно для каладрия.

– Следует иметь веру, – возразил клирик.

– Я прожил восемьдесят с лишним лет. И веры в моем распоряжении больше, нежели времени.

– Ну вот на это времени у вас хватит, – мрачно заявил священник.

Двое воинов молча стояли у лестницы. Каладрий издал звук, похожий на мяуканье, но стоило клирику щелкнуть пальцами, птица с колпачком замерла и стихла.

– Вас приобщили Святых Тайн? – осведомился поп.

– Отец Жак как раз собирался дать их мне, – проговорил умирающий.

– Я сам это сделаю, – сказал священник.

– Кто вы?

– Я прибыл из Авиньона.

– От папы?

– От кого же еще? – ответил клирик вопросом на вопрос.

Священник прошелся по комнате, осматривая ее; граф следил за ним. Приезжий отличался высоким ростом и суровостью лица. Подобающее сану облачение явно шил искусный мастер. Когда гость поднял руку, чтобы коснуться висящего на стене распятия, под опавшим рукавом показалось белье из красного шелка. Старик знал подобный сорт духовенства: люди жесткие и амбициозные, богатые и умные; не из тех, кто проповедует бедноте, но кто поднимается по лестнице церковной иерархии в общество состоятельных и привилегированных. Священник повернулся и устремил на умирающего взгляд холодных зеленых глаз.

– Вы расскажете мне, где находится Малис?

Старик на одно лишнее мгновение промедлил с ответом.

– Малис?

– Скажите, где она, – потребовал клирик и, не дождавшись ничего, кроме молчания, продолжил: – Я прибыл от его святейшества. Я приказываю вам сообщить мне.

– Я не знаю ответа, – прошептал старик. – Поэтому как могу я вам сказать?

В очаге затрещало полено, плюнув искрами.

– Черные братья сеют ересь, – буркнул священник.

– Избави Бог, – отозвался граф.

– Вы слышали их?

– Мне мало что приходилось слышать в последние дни, отче. – Мутуме покачал головой.

Поп покопался в висящем на поясе кошеле и достал клочок пергамента.

– «Семь темных владык хранят его, и они заклеймены, – прочел он вслух. – Тот, кому суждено нами править, найдет его, и благословенны будем мы».

– Это ересь? – спросил граф.

– Это стих, что доминиканцы распространяют по всей Франции. По всей Европе! Есть лишь один человек, который правит нами, и это его святейшество папа. Если Малис существует, ваш христианский долг поведать мне все, что вам известно. Она должна быть передана Церкви! Любой, кто придерживается иного мнения, – еретик!

– Я не еретик, – заявил старик.

– Ваш отец был темным владыкой.

Граф вздрогнул.

– Грехи отца не падают на меня.

– А темные владыки хранили Малис.

– О темных владыках много чего болтают, – заметил Мутуме.

– Они хранили сокровища катарских еретиков, – сказал священник. – А когда по милости Божьей эти отступники были выжжены с земли, темные владыки забрали их сокровища и спрятали.

– Я слышал об этом. – Голос графа был едва громче шепота.

Клирик протянул руку и погладил сокола по спине.

– Малис была утеряна в те незапамятные времена, но черные братья утверждают, что ее можно найти, – настаивал он. – И ее нужно найти! Это достояние Церкви, могущественная реликвия! Оружие, способное установить царство Божие на земле, а ты скрываешь его!

– Не скрываю! – возразил умирающий.

Поп сел на ложе и склонился над графом.

– Где Малис? – спросил он.

– Не знаю.

– Ты очень близок к Божьему суду, старик. Посему не лги мне.

– Господом клянусь, я не знаю, – промолвил граф.

И это была правда. Почти. Он знал, где была спрятана Малис, и, опасаясь, что англичане обнаружат ее, послал своего друга, брата Фердинанда, забрать реликвию. Граф полагал, что монаху это удалось, а если это так, то графу действительно неизвестно, где находится сейчас Малис. Поэтому он не солгал, а просто поведал клирику не всю правду, потому как некоторые тайны следует уносить в могилу.

Священник пристально вглядывался в графа какое-то время, потом протянул левую руку и снял с сокола путы. Птица, все еще в колпачке, осторожно перебралась ему на запястье. Клирик поднес ее к кровати и уговорил сойти на грудь умирающего. Потом аккуратно снял удерживающие колпачок тесемки и кожаную шапочку с головы хищницы.

– Этот каладрий не похож на остальных, – пояснил он. – Соколица предсказывает, не останешься ли ты жить или умрешь, но определяет, почиешь ли ты с миром и отправишься ли на небеса.

– Молюсь, чтобы так и было, – пробормотал умирающий.

– Посмотри на птицу, – велел поп.

Мутуме посмотрел на сокола. Ему доводилось слышать о каладриях, способных предсказывать жизнь и смерть. Если птица смотрит больному прямо в глаза, этот человек выздоровеет, если нет, умрет.

– Птица, которой ведома вечность? – уточнил граф.

– Посмотри на нее, – потребовал священник. – И скажи мне, известно ли тебе, где укрыта Малис?

– Нет, – прошептал умирающий.

Сокол, казалось, глядит на стену. Он прошелся по груди старика, впиваясь когтями в потрепанное одеяло. Никто не произносил ни слова. Птица замерла, потом внезапно опустила голову. Граф вскрикнул.

– Тихо! – рыкнул поп.

Сокол погрузил кривой клюв в левый глаз угасающего человека, и глаз лопнул, растекшись студенистой кровавой массой по небритой щеке. Граф заскулил. Клирик вернул хищника на кровать, и тот прищелкнул клювом.

– Каладрий утверждает, что ты солгал, – заявил священник. – Если хочешь сохранить второй глаз, скажи мне правду. Где Малис?

– Не знаю, – ответил старик, рыдая.

Поп сидел некоторое время молча. В очаге потрескивало пламя, ветер загонял в комнату клубы дыма.

– Ты солгал, – повторил он. – Каладрий поведал это мне. Ты плюнул в лицо Богу и ангелам его.

– Нет! – возразил старик.

– Где Малис?

– Я не знаю!

– Ваше родовое имя – Планшар, – обвиняющим тоном заявил клирик. – А Планшары всегда были еретиками.

– Нет! – воспротивился граф. Потом голос его стал слабее. – Кто ты?

– Можешь называть меня отец Каладрий, – бросил священник. – Я тот, кто имеет право решать, отправишься ты в ад или в рай.

– Так отпусти мне грехи! – взмолился умирающий.

– Да я скорее поцелую дьявола в задницу, – хмыкнул отец Каладрий.

Час спустя, когда граф ослеп и содрогался в рыданиях, священник наконец поверил, что старику неизвестно место, где спрятана Малис. Поп приманил сокола к себе на запястье, снова нацепил ему колпачок, затем кивнул одному из воинов:

– Отправь этого дряхлого дурака к его господину!

– К его господину? – озадаченно переспросил солдат.

– К Сатане, – пояснил клирик.

– Христом Богом прошу! – простонал граф Мутуме и беспомощно затрепыхался, когда воин положил набитую шерстью подушку ему на лицо. Старику потребовалось на удивление много времени, чтобы испустить дух.

– Мы втроем возвращаемся в Авиньон, – велел священник своим спутникам. – Но прочие остаются здесь. Прикажите им обыскать тут все. Переверните эту башню, камень за камнем!

Клирик ускакал на восток, в направлении Авиньона. Ближе к вечеру того же дня повалил снег, мягкий и мелкий, убелив оливковые деревья в долине под башней мертвеца.

На следующее утро снег растаял, а неделю спустя пришли англичане.