В семь утра меня разбудил настойчивый телефонный звонок. Спросонья я намотала по комнатам несколько кругов, прежде чем обнаружила трубку радиотелефона, которая почему-то оказалась под диваном.
— Машка! Женька у тебя?! — Гришаня явно был взвинчен и поэтому позабыл пожелать мне доброго утра.
— У меня. — Я приготовилась произнести оправдательную речь, но он не дал мне опомниться.
— Прекрасно! Раз уж ей семья не нужна, пусть остается у тебя на ПМЖ. Вещички заберете в чемодане у консьержки. Физкультпривет. — В трубке послышались гудки.
— Это Гришка звонил? — В гостиную вплыла Женька, сладко потягиваясь.
— Гришка. Сказал, что дома ты больше не живешь, а твои вещи он оставит у консьержки.
— Совсем оборзел, придурок. Дай-ка сюда телефон!
Подруга несколько раз набрала домашний номер, но он был хронически занят. Видимо, Гришаня устроил это нарочно, демонстрируя свое полное нежелание разговаривать с непутевой женой. Женька попробовала набрать его мобильный, но безучастный металлический голос сообщил, что абонент временно недоступен.
— Думаю, тебе стоит срочно ехать домой, — обеспокоенно предложила я, пытаясь сообразить, с какой такой радости безобидный Гришаня совершил столь резвый наезд на супругу.
— Еще чего, — отмахнулась она, — не дождется. Я теперь женщина работающая, а следовательно, независимая. Где хочу, там и ночую.
— С ума взбесилась?
— Вовсе я не взбесилась. Просто пора положить конец домашней тирании.
— Ты что же, разводиться надумала? У тебя ж на руках дети!
— Успокойся, ничего я не надумала. Только Гришке не позволю обращаться с собой подобным образом.
— Каким это, интересно, таким образом? Ты и так сидишь у него на шее, свесив ножки, — вступилась я за Гришаню. — А в том, что замужней женщине положено ночевать дома, твой муж абсолютно прав. Езжай домой!
— Ни за что! Пока он сам ко мне не приедет и не покается. Будет еще в ногах у меня валяться. Я ему не собачка, чтобы меня на улицу выгонять! Ты не против, если я пока у тебя перекантуюсь? А по дороге на работу заедем за моими вещами.
— Погоди-погоди… А дети?
— Что — дети? Артемку мы на днях в летний лагерь отправили, он вернется только через месяц. А младшего Гришка все равно собирался на лето к своим родителям в Вологду отвезти. Вот пусть и отвезет.
— Ох и доиграешься ты когда-нибудь! Собственными руками угробишь свое семейное счастье. Вот возьмет Гришаня, психанет и найдет себе малолетнюю профурсетку. Они до денежных мужиков падкие, а твой муж, между прочим, в скупости не замечен.
— Не найдет он никого, — уверенно заявила подруга. — У него на это просто времени нет. Он погряз с ушами в бизнесе и ничего, кроме своей финансовой отчетности, в упор не замечает.
— Никогда не говори «никогда», — скептически заметила я.
— Да что ты заладила! Сказала же: ноги моей дома не будет, пока он не вымолит прощения, осыпая меня сиренью, как на нашем первом свидании.
— С ума сошла! Где он возьмет сирень в конце июня?
— Это его проблемы! Пусть хоть костьми ляжет, хоть в лепешку расшибется, но засыплет меня белой махровой сиренью. Давай поспим еще пару часиков, а то будем на работе, как две сонные курицы. У меня от недосыпа мешки под глазами появляются.
— Женька, а может, мы того… ну… на работу больше не пойдем?
— Ты что, белены объелась?! От страху все мозги потеряла? Я не позволю тебе лишить меня честного трудового заработка. Меня муж только что выгнал. Оставил, можно сказать, на улице без средств к существованию. Или ты уже обо всем позабыла?
— Бедненькая ты моя, — хихикнула я, — если не ошибаюсь, у тебя в кошельке три банковские карточки имеются. При разумном подходе тебе денег на пару лет хватит.
— На карточках — неприкосновенный запас. А так я смогу сама себя содержать.
— Ага. Только твой парикмахер берет по сорок долларов за стильную укладку. Маникюрша довольствуется лишь двадцаткой, а абонемент в тренажерный зал обходится больше сотни баксов в месяц. Я уже не говорю про мартини, креветочный мусс и суши. Ты готова без всего этого обходиться? Если нет, то должна тебя предупредить, что на доходы администратора ты особо не разгуляешься.
— Плевать. Главное, я докажу этому самодуру, что смогу обходиться без его жалких подачек. — Женька явно вошла в раж. В данный момент бесполезно убеждать ее в том, что четырехзначные суммы в твердоконвертируемой валюте, исправно оседающие на ее банковских счетах, грешно обзывать подачками. Поэтому я не стала биться лбом о глухую стену, а спокойно проговорила:
— Я не пойду на работу. Все. Точка. Можешь считать меня конченой истеричкой, но трупы своих начальников я нахожу не каждый день, вернее сказать, не каждую ночь.
— Нет, ты не истеричка, ты предательница. Из-за какого-то валявшегося на асфальте мужика бросаешь лучшую подругу на произвол судьбы, да?
— Вовремя предать — это не предать, а предвидеть! А мое шестое чувство предвидит неприятности. И боюсь, что безвинно погребенные тараканы нас от этих неприятностей не спасут. К тому же ноги у меня в кровь растерты, а старые очки годятся только для домашнего употребления: оправа потертая, стекла в царапинах. Да в них я вообще похожа на черепаху Тортилу.
— Ты в любых очках похожа на Тортилу.
— Спасибо на добром слове, — проворчала я. — Умеешь поднять настроение в трудную минуту.
— При чем тут трудная минута? Я тебе давно талдычу, что с твоей внешностью нужно что-то делать.
— Оставь мою внешность в покое! И все равно в ресторан я больше не пойду. Ни за какие коврижки!
— Дело хозяйское, — фыркнула напоследок Женька и, надувшись, удалилась на кухню.
Оттуда незамедлительно долетел грохот кастрюль. Никакие переживания не заставят мою подругу отказаться от сытного завтрака.
* * *
В начале двенадцатого мы уже загружались в Женькину машину. По пути заехали к ней домой, вернее, даже не домой, а в ее подъезд. Естественно, никакого чемодана с вещами у консьержки не оказалось. Для Гришани произнесенные вслух угрозы сами по себе — сверхгероический поступок. Глупо было ожидать, что он действительно выставит за порог Женькины вещи. Правда, этот факт ничуть не уменьшил ее воинственного настроения. Она наотрез отказалась подниматься в свою квартиру, смирившись даже с тем, что ближайшее время ей придется провести в униформе, которая могла принадлежать покойнице.
Затем Женька довезла меня до стоянки, где осталась с ночи моя «Вольво», после чего наши дорожки разошлись. Я порулила на поиски ближайшей оптики, а моя подруга поспешила в ресторан.
Магазин, торгующий очками, отыскался практически сразу. Я выбрала симпатичную оправу и присела в кресло, ожидая, пока мастер вставит в нее стекла. Не прошло и десяти минут, как пиликнул мой мобильный.
— Маруська, ты где? — провизжала в трубку Женька.
— В оптике. Чего тебе надо?
— Давай там завязывай быстрее и дуй сюда, в ресторан. И бутылку коньяка купи по дороге.
— Зачем?
— Ну, я же тебе обещала, что будешь еще со своим замдиректора на брудершафт пить.
— Он что же, объявился на работе? — отказалась я верить собственным ушам.
— Явился не запылился твой покойничек. Демонстрирует лошадиное здоровье и махровую паскудность. Представляешь, углядел на ковролине одну несчастную соринку и потребовал от уборщицы пропылесосить весь зал по новой. А до открытия ведь всего несколько минут осталось. Так ты приедешь?
— Ладно, уболтала. Сейчас подъеду.
Правда, согласилась я вовсе не потому, что снова пошла на поводу у подруги. Мне просто необходимо было своими глазами увидеть человека, который вчера был безнадежно мертв, а сейчас раздает ценные указания уборщице.
Едва дождавшись, пока мастер закончит возиться с очками, я впрыгнула в машину и вернула свою «Вольву» на все ту же автостоянку неподалеку от ресторана.
Женька обнаружилась на кухне, поглощенная дегустацией какого-то аппетитного на вид блюда под чутким руководством добродушного шеф-повара.