Преклоняя колена со всею братиею, прошу осенить нас всех Вашим архипастырским благословением, приношу Вам общее наше усерднейшее поздравление с высокоторжественным праздником Рождества Бога Слова и с чувствами, исполненными глубокого благоговения и сыновней преданности, навсегда долгом священным поставляю себе пребыть Вашего Высокопреосвященства, Милостивейшего Архипастыря, со всею о Христе братию, нижайшим послушником.

Игумен Дамаскин».

В скромном своем послании Валаамскому братству и в их лице игумену Дамаскину Архипастырь Иннокентий сообщал:

«Возлюбленный мой о Господе Брат, Отец Игумен Дамаскин!

Прежде, нежели я буду отвечать на послание Ваше, от 27 декабря за № 345, касательно о. Германа, долгом считаю свидетельствовать Вашему Высокопреподобию с братиею мою благодарность за присланные мне виды Валаамского монастыря.

В рассказе о покойном о. Германе есть правда, но не все.

Действительно, было, что мы в 1842 году, плывя в Кадьяк, долго были в море и находились в крайности, так что у нас на пятьдесят два пассажира оставалось менее полубочки воды. И перед входом в Кадьякскую гавань нас встретил противный ветер, который дул ровно трое суток. В это время судно наше ходило взад-вперед (или, по-морскому, лавировало) от южного мыса Кадьяка до Елового острова, где жил и скончался о. Герман. На третий день к вечеру, когда судно наше опять подошло к Еловому острову (может 20-й или 30-й раз), я, глядя на оный, сказал в уме своем: “Если ты, отец Герман, угодил Господу, то пусть переменится ветер”. И точно, не прошло, кажется, и четверти часа, как ветер вдруг сделался попутный, и мы в тот же вечер вошли в залив и стали на якорь. Молебна же в то время не служили. Потом чрез несколько времени я ездил на могилу и служил панихиду, но видения никакого я не видел.

Более этого я ничего не знаю и ни от кого ничего подобного не слыхал об о. Германе.

Затем, поручая себя молитвам Вашим, имею честь быть, с искреннею о Господе братскою любовию Вашего Высокопреподобия вседоброжелателъный слуга.

Иннокентий, архиепископ Камчатский.

Марта 1-го дня 1867 г.

Благовещенск».

Будущий митрополит Московский Иннокентий свято знал, что переход Преподобного в мир иной не означает оставление тех, кто с верой и любовью приходит к нему. Если Господом Иисусом было сказано: «Не оставлю вас сиротами; приду к вам» (Ин.14, 18), то эту возможность пребывать в таинственном благодатном, вполне реальном общении с любящими предоставил Он и прославившимся о Его имени святым. В Боге и через Бога святые получают нечто вездесущее, способность быть услышанными и присутствовать всюду, где бы ни произносилось их имя.

Преосвященный предвидел, что близок день, когда Святая Церковь богодарованной ей властью удостоверит и утвердит веру в святость и ходатайственную силу перед Богом Подвижника веры и благочестия, избранника Божия Преподобного Германа, которого ублажают и прославляют на Американской и Российской земле. Поэтому-то от всей души приемля святость Преподобного Германа, его сияние, его силу влиять на властный характер капризной природы Аляски, из добрых чувств Преосвященный так скромно выразил в письме Валаамскому игумену Дамаскину свое пребывание на острове Еловом, оставив невысказанностью только свою, внезапно явленную в себе, тайну, чтобы, как великую ценность, хранить до определённого времени.

Умолчание о чуде – видение на могиле отца Германа Преосвященному Иннокентию – это усмотрение опасности – гордыни на его дальнейшем пастырском пути крестоношения.

Эпоха Преподобного Германа Аляскинского была менее мучительной в истории многострадальной Русской Православной Церкви, нежели, когда обезглавленная царем Петром Первым потеряла в лице Патриарха своего заступника, но избежала попыток расцерковления России тёмными указами императрицы Екатерины Второй. Он родился в то время, когда Церковь вышла из темниц утеснений и стала расправлять оживающие крылья для дальнего большого полёта.

В ста десяти километрах от Москвы в славном городе Серпухове, раскинувшемся старинной крепостью и монастырями на мягких берегах красивых рек – Оке и Наре-журчинушке, 4/17 марта 1756 года в купеческой семье Ивана Зырянова родился первенец, которого в святом крещении нарекли Герасим.

Детство Герасима проходило под сенью Высоцкой Афанасиевой обители и духовным покровом преподобного Сергия Радонежского, молитвенника земли Русской. Его окружала боголюбивая среда. В доме родительском ему рано привили любовь к вере и Господу, тяготение к чтению книг. Добротолюбие и Евангелие – с этими святынями основных правил веры и жизни христианской он никогда не расставался. Под благотворным живительным влиянием глубоко верующей матери и христолюбивого отца, прочно знающих, что существо Православия Русского видится в Божией Матери и Святых отцах в Земле Российской просиявших, в почетании, которое корневищем держится на Евангельском и святоотеческом духе – духе добра, красоты, родниковой чистоты святости, они-то и способствовали формированию святорусского сознания, определяющего путь к святости их любимого сына.

Жизнь в купеческом Серпухове рядом с древним Высоцким Афанасиевым мужским монастырем отличалась особой церковностью. Городской быт был насыщен исконным православием, с древней иконописью, знаменным пением, патриархальными обычаями и нравами. Высоцкий Афанасиев монастырь – освященный стопами великого Сергия, чудотворца Радонежского, древний на Руси, со своими традициями, благоустроенный, с высоким молитвенным духом насельников, торжественностью служб, обилием святынь, – укреплял в юном Герасиме религиозное настроение. По мере того как к десяти годам для него Афанасиева обитель становилась вторым домом, где в соборном храме Покрова Божией Матери он простаивал все службы, интерес к миру постепенно отдалялся от него, чаще – раздражал. Его влекли: уединение, молитва, притягательность храмов, свет и тепло чтимых чудотворных икон. Струилось из Высоцкой обители неповторимое русское церковное пение – поющая душа народа, – купеческий Серпухов дышал Святой Русью. Жизнь текла мирно, чтимо, с видением будущего, в проявлении интереса к духовной литературе… Усердно читалась Библия, Четьи-Минеи, Прологи, Творения Святых Отцов и учителей церкви. Учительские классы монастырской школы вели дьяконы, начинали с Часослова и Псалтири. Ученики легко воспринимали все возвышенное и прекрасное, что оставалось и закреплялось в душах молодых людей на всю жизнь.

Большая семья Зыряновых жила одним хозяйством. С первым благовестом шли к заутрени. После обедни обедали, отдыхали: с умилением пели псалмы. Пели разливно, строго, гармония звучала стройно и мягко переполняла радостью души – все плакали. Пели и – плакали.

Важным событием в жизни семьи Зыряновых было посещение московских святынь и паломничество в Лавру Преподобного Сергия Радонежского. Сборы на богомолье были волнительными. В путь выходили с утренней звездой. Шли пешком, чтобы потрудиться для поклонения чтимому во всех концах земли Русской преподобному Сергию. Рака с нетленными мощами, великолепные храмы, целые лики черноризцев поражали юного паломника своей неземной стороной этой дивной обстановки, а рассказы о первоначалии обители, из жития Сергия, вдохновляли душу и влекли воображение к пустынникам, лесным дебрям и отдалённым от путей мира сего святым обителям.

Родители воспитывали будущего святителя в благочестии, заботясь о его образовании. Поклоняясь святоотеческим святыням, соприкоснувшись с духовной жизнью Высоцкого монастыря, – убеждались в истинности правильного пути.

Их радовало возрастающее стремление богоизбранного сына к монашеской жизни. Отец – человек созревшего, духовного патриотизма, внушал своему сыну, что подлинным украшением Русской Православной Церкви во все времена были её подвижники, призванные проповедовать миру Христа распятого и воскресшего: «Будь образом для верных в слове, в жизни, в любви, в душе, в вере, в чистоте» (1 Тим. 4, 12), – поэтому, когда Герасим возгорелся желанием посетить, по приглашению близкого родственника отца, Саровскую пустынь в Темниковских лесах, то возражений не было.