Она повернула вначале в один переулок, потом в другой и вдруг поняла, что идет в обратную сторону. Она замедлила шаг и оглянулась. Это был один из старых кварталов города, какие в последние годы беспощадно сносили, застраивая стереотипными угловатыми современными коробками, здесь она никогда не бывала. Неподалеку, взвизгнув тормозами, остановилось такси. Женщина в форменном костюме открыла водительскую дверцу и, забежав с другой стороны, стала бережно помогать старику в помятом бежевом плаще выйти из машины. Старик поправил широкополую выгоревшую шляпу, взял из рук таксистки корзинку и, церемонно поклонившись, ушел по переулку. Галя вскинула руку и спросила:
— Свободны?
— Да! — Женщина улыбнулась и, прежде чем сесть за руль, вынула из карманчика форменного пиджака малиновый футлярчик, заглянула в зеркальце, поправила белые осветленные локоны, выбившиеся из-под фуражки. — Садитесь, девушка, сейчас поедем.
Галя с трудом улыбнулась, и ей вдруг захотелось рассказать этой веселой приветливой таксистке, у которой, должно быть, был в этот день какой-нибудь праздник, дома или на душе, рассказать обо всем, что случилось с нею сегодня и что было, что осталось там, в далеком теперь уже лете, которое перевернуло все в ее жизни, переполнив сердце и радостью, и печалью, и счастьем на миг, и горечью на года, и болью. Но когда таксистка захлопнула за собой дверцу и поставила ноги на педали, ей уже не захотелось говорить об этом. Потому что, вдруг поняла она, кроме того лета, ничего в жизни у нее не было. Пусть это останется, думала она, пусть, во мне, пусть болью, воспоминанием, пусть, пусть, пусть хоть это...
— Вам, девушка, куда? В центр? Или, может, на вокзал?
— Мне?
— Да. — Таксистка снова улыбнулась. — Адрес назовите.
— Ах, да... Простите... Горького, семнадцать... Мне — на Горького, семнадцать. Угловой дом. Возле кинотеатра «Спартак».
За боковым стеклом промелькнули желтые облупленные стены старой улочки, колеса такси дробно застучали по бугристой булыжной мостовой с черными полыньями выбоин, заполненных водой. Потом начался ровный асфальт, и таксистка переключила скорость. Скоро будет площадь, подумала Галя, и через минуту, непроизвольно коснувшись пальцами холодного стекла и с трудом сдерживая в горле подступивший крик, она увидела в дальнем конце площади человека, стоявшего на тротуаре возле троллейбусной остановки; человек был неподвижен, одинок, глубоко засунув руки в карманы светлого плаща, он пристально смотрел в пустоту смежного переулка. Галя закрыла глаза и вся сжалась, напряглась, стиснув побелевшими пальцами сумочку на коленях.
— Что, — когда миновали площадь, спросила таксистка и переключила скорость, — простились? — Она вздохнула и посмотрела на Галю; в ее глазах был столько понимания и сочувствия, что Галя восприняла ее вопрос как огонек в ночи и готова была потянуться, пойти к нему, но что-то ее удерживало, какая-то надежда или, наоборот, отупляющая безнадежность.
— Да, простились, — ответила она чуть погодя. — Несколько лет назад. — И удивилась, какой спокойный, ровный и даже холодный у нее голос. Наверное, там, в душе, все закаменело, подумала она.
— А я, дуреха, адрес спрашиваю...
— Нет-нет, везите домой, — встрепенулась Галя.
— А может...
— Нет-нет — домой.
Таксистка покачала головой, снова вздохнув, и не проронила больше ни слова.
Галя расплатилась и торопливо вышла из машины, которая долго еще стояла возле фонарного столба, равномерно постукивая мотором, должно быть, таксистка снова поправляла перед крохотным зеркальцем свою прическу или просто смотрела ей вслед.
Вдоль улицы от реки потянуло влажным прохладным ветерком, и это подействовало
на Галю ободряюще. Но слезы все же потекли по холодным щекам, а в горле стыли слова:
«Девушка! Вы — Галя? Вы — Галя?»
— Боже мой! — Она сжала виски. — Когда же это кончится!
Мимо проехал утренний автобус, должно быть, один из первых. Она посмотрела ему вслед, машинально прошептала номер маршрута, наклеенный на заднее стекло, и это, как ни странно, стало возвращать ей чувство реальности. Ах, мне ведь на телеграф, вспомнила она и оглянулась, стоит ли еще там, возле старого фонарного столба, такси, которое она только что отпустила. Машина только-только начала отъезжать. Галя махнула рукой и побежала наперерез.
— Что-нибудь забыли, девушка? — беспокойно посмотрела на нее таксистка.
— Да, я совсем забыла — у меня сегодня переговор. Я ведь шла на телеграф, а там, на площади, встретила... Вот, мама прислала телеграмму: двадцать шестого в шесть тридцать... — И она зачем-то вытащила и показала таксистке телеграмму.
— В шесть тридцать, говорите?
— Да, в шесть тридцать.
— Так еще семь минут! Ну, держитесь крепче!
— Вы думаете, успеем? — Голос у Гали дрожал, она едва держалась, чтобы снова не заплакать.
— Э, какая вы... — Таксистка мельком взглянула на нее и, сбросив газ, переключила скорость. — Нынче посмелее надо быть. Потверже. А то они и лепят из нас... кукол.
— Он из меня куклу не лепил.
— Ну уж?
— Так получилось.
— Получилось... Вот-вот, так все и получается. У нас получается, а им хоть бы что.
— Да, так все сложилось, — не поняла хода ее мыслей Галя.
— А на переговор вы не опоздаете, — неожиданно переменила тему разговора таксистка. — Пока соединят, пока то да се...
Боковое стекло было немного опущено, прохладная чистая струя воздуха, пахнущего утром и рекой, то и дело врывалась в салон, Галя вдыхала ее жадно и с каждым мгновением, которое стремительно сокращало путь к новой встрече, чувствовала себя свободнее и светлее.
