За восемнадцать часов, что тащился теплоход к Колькиной деревне, Виктор Привалов успел пять раз раскаяться в своем опрометчивом решении и серьезно подумывал о том, чтобы пересесть на встречный транспорт и вернуться домой. Суровые скалы, пробуждающаяся к жизни тайга, проплывающие за бортом теплохода, очень мало занимали его. Все это он уже видел в кинофильмах, по телевидению и, надо сказать, там это выглядело куда впечатляюще. Кино- и телеоператоры выбирали для съемок самое значительное, яркое, задерживающее на себе внимание, стоящее его, а здесь надо было напрягать воображение, заставлять трудиться мозг. Зачем? И Виктор не утруждал себя понапрасну. Облюбовав кресло на корме теплохода, он безразлично и вяло смотрел прямо перед собой.

Но постепенно свежий воздух, который шел от могучей реки, ярко припекающее весеннее солнце, монотонная работа дизелей в утробе теплохода успокоили Виктора Привалова. Было даже одно мгновение, когда ему вдруг захотелось плыть на теплоходе бесконечно, ни о чем не думая, ни от кого не завися. Но мгновение это прошло, поселив в Привалове легкую грусть, сожаление о чем-то малопонятном и вряд ли доступном человеку.

Когда в пароходном динамике что-то защелкало, зашипело, и крутой бас сообщил, что сейчас будет пристань Голубичная, Виктор Привалов неохотно поднялся из кресла и пошел в свою каюту. Собрав вещи и аккуратно уложив их в небольшой чемоданчик, вышел на палубу, закурил и, щурясь от солнца, стал рассматривать пристань Голубичную. Это была небольшая, дворов на сто пятьдесят, деревенька, уютно расположившаяся в котловине между двумя сопками. В центре деревеньки стояли водонапорная башня из красного кирпича и два каменных двухэтажных дома. Остальные дома были деревянные, темные, с крохотными палисадниками под окнами. Высокие тротуары из плах тянулись вдоль всей деревеньки...

Теплоход мягко, борт о борт, притерся к дебаркадеру, подали швартовы, и уже через пять минут Виктор Привалов осторожно ступал по шаткому, без перил, трапу. Как Виктор ни вглядывался, он не разглядел в жиденькой толпе встречающих Кольку Петрова. Не было его и на берегу.

«Отдать швартовы»,— пророкотал динамик. Дебаркадер вздрогнул, напряглись троса, связывающие его с землей, и теплоход покатился дальше вниз по течению.

«Однако, — тихо раздражался Виктор Привалов, облокотившись на перила дебаркадера, — это уже свинство».

— Кто здеся Привалов? — услышал вдруг Виктор чей-то голос у себя за спиной. Он живо обернулся и увидел тощего длинного парня, с любопытством уставившегося на него. Парень часто замигал густыми рыжими ресницами и прежним тоном, немного нараспев, повторил:— Кто здеся Привалов?

Виктор огляделся — дебаркадер был пуст. Это его развеселило.

— Я здеся Привалов, а что?

— Пойдемте, — не меняя тона и выражения лица, сказал парень.

— Куда?

— В амбулаторию.

— Зачем?

— Там ждут.

У парня получалось «там ждють». Он подхватил чемоданчик Виктора и не оглядываясь потопал по сходням на берег. Привалову ничего не оставалось, как идти следом и смотреть на острые, шевелящиеся под рубашкой лопатки парня.

— Кто ждет-то?— спросил Виктор немного погодя.

— Николай Степанович.

— Он что, сам встретить не мог?

— Не.

— Почему?

— А у него прием сейчас.

Больше Виктор не спрашивал, и они молча пересекли улицу, миновали тополиную рощу и вошли в маленький, аккуратный дворик, в глубине которого стоял большой дом под железной крышей, с высоким крыльцом и широкой дверью, обитой красным дерматином. Над дверью была прибита небольшая табличка, которая сообщала, что это и есть амбулатория, ниже черной тушью были написаны часы приема.

Когда Виктор, минуя в коридоре какую-то женщину с ребенком, вошел в кабинет, Колька Петров, низко склонившись над кушеткой, щупал белыми короткими пальцами чей-то живот. Он так увлекся этим занятием, что в первую минуту не заметил Привалова, и тот вынужден был стоять у двери с чемоданчиком в руке.

— Коля, — тихо окликнула его девушка в белом халате, сидящая сбоку за столом, — к тебе пришли.

Все именно так и представлял себе Виктор Привалов. Крохотную комнатенку, старика с грыжей на кушетке, фамильярное «Коля» медицинской сестры, дефицит пятиграммовых шприцов, засиженное мухами окно, стол с прошлогодним перекидным календарем.

Когда старик вышел, застегивая на ходу штаны, а Виктор сел на высокий неудобный стул и полез за сигаретами, Коля Петров, все еще смущенный, тиская грушу Рива-Роччи шутливо говорил:

— Вот и все мои апартаменты. Есть еще больница на пять коек; это здесь же, только вход с другой стороны, но там почти никогда никто не лежит. У нас вообще-то редко болеют, а летом, когда работы по горло, сюда и калачом никого не заманишь...

— Скучно?— равнодушно спросил Виктор.

— Ну что ты! — Колька даже покраснел от мысли, что Виктор его неправильно понял. — Работы хватает. Ведь у меня еще три лесопункта в тайге. А туда добираться, знаешь... Впрочем, что это мы о работе. Как ты добрался?

— Хорошо.

— Я получил телеграмму и глазам своим не поверил. Как это ты решился?

— Просто.

— Ну и слава богу. Мы тут славно время проведем...

— Коля, — прервала его девушка в белом халате, — там еще Екатерина Пряслина с Анюткой дожидаются.

— Ах да, — спохватился Колька и виновато посмотрел на Виктора, — ты уж, брат, извини. Я сейчас, мигом.

После приема Колька потащил было Привалова осматривать больницу, но тот наотрез отказался. Тогда они завернули в магазин, взяли бутылку водки и пошли домой. День уже шел на убыль. Обмягшие солнечные лучи косо ложились на землю, рассеивая легкое, приятное тепло. От недавно зацветшей черемухи исходил плотный, густой аромат. Какие-то птахи, быстрые и суетливые, стремительно проносились над селом.

Встречные люди вежливо здоровались с Колькой, называя его по имени и отчеству, и с любопытством смотрели на Привалова. Колька суетился, забегая вперед, всматривался в Привалова добрыми, искренними глазами. От этой суетни, бестолковых Колькиных вопросов, чужого любопытства, Виктор Привалов начал постепенно раздражаться, а представив, что в обществе Кольки ему предстоит провести длинный и скучный вечер, обозлился совершенно и клял себя за эту поездку как только мог.

«Ну нет,— не слушая Кольку Петрова, зло думал Привалов, — завтра же обратно. К чертям эти деревенские прелести, довольно с меня городских. Дома, наверное, теснота, спать лишнего человека некуда положить, а тут он со своим чемоданчиком и расстроенными нервами. Вот же идиотство. Что называется — влип».

Но дом у Кольки оказался просторный и пустой. Стоял он в глубине небольшого садика, и вела к нему дорожка, аккуратно уложенная кирпичом, с цветочными клумбами по бокам.

— Мои хоромы, — гордо говорил Колька, — старики к сестре на свадьбу уехали, так мы вдвоем с Ленкой хозяйничаем.

— Ты разве женат? — удивился Привалов.

— Да нет. Это сестра, ты ее видел. Пока она придет, мы здесь сами распорядимся. Ты давай, умывайся, а я пока в погреб спущусь. Там у нас груздочки — у... у... у!..

В институте Колька был тихим, вечно запуганным предстоящими сессиями парнем. Учение ему давалось трудно и, прежде чем произнести клятву Гиппократа, пролил Колька семь потов. Он редко принимал участие в студенческих пирушках, девчат же чурался совершенно.

За пять лет Привалов узнал о нем только то, что живет он в деревне и любит кинокомедии. Теперь Колька Петров представал перед ним в новом качестве, а потому казался немного странным и неестественным...

Когда сели за стол, был уже вечер, и Виктор Привалов украдкой следил за тем, как снова с необычайной резвостью несется красный шар к земле. Что было ему в этом шаре? Какая его муха укусила? Привалов не понимал.

Они уже выпили по второй, когда пришла Лена. Привалов с удивлением узнал в ней девушку из амбулатории. Но как странно преобразилась она, и как варварски, оказывается, не шел ей белый халат. Он делал из нее сухую и строгую девушку, с претензией на ученость. А вот веселое, яркое платье открывало в ней то, что и было на самом деле: привлекательность, стройную фигуру и добрую, беззащитную улыбку.