Я присмотрелся и увидел вместо «уезжай», как прочел с лету, «уезжал».

— Либо это ошибка, либо автору письма не попалось нужное слово, и он вставил похожее. Мисс Кастон, вы сохранили конверт?

— Да, вот он.

— Какая жалость, штемпель размазался и ничего не разобрать! Наверное, от снега или дождя.

— В тот день шел мокрый снег.

— Конверт дешевый, как и сам листок. Адрес написан незнакомым вам почерком, иначе вы уже сделали бы вывод. Почерк определенно изменили. — Холмс бросил конверт на стол и двинулся на Элеонор, как хищник на жертву.

— Уверяю, мистер Холмс, это письмо меня сильно не расстроило. Ведь известно: люди бывают так злы и завистливы.

— Мисс Кастон, у вас есть враги?

— По-моему, нет. Но ведь мне несказанно повезло. Случается, испытываешь сильные чувства к человеку, прочитав о нем, например, в газете. Я разбогатела внезапно, не приложив ни малейших усилий. Возможно, кто-то мне завидует, даже не зная меня лично.

— Вижу, мисс Кастон, вы и тайны человеческой натуры изучаете.

Элеонор зарделась. С Холмсом никогда не понятно, хвалит он или насмехается.

— Письмом дело не закончилось. Случилось еще кое-что.

— Будьте любезны, расскажите.

Холмс сверлил Элеонор взглядом, но она говорила без запинки.

— Слякоть в наших краях сменилась долгим, на несколько дней, снегопадом. Вчера на свежем снегу у террасы появились буквы — Э, Н, Р и странная У. Следов рядом не было. Сегодня утром я вошла в кабинет и увидела на стене большую красную пятерку. Я сплю в смежной комнате, но ничего не слышала, хотя слуги твердят, что дом полон скрипов и шорохов.

— А белая лиса? Ее тоже видели.

— Да, мистер Холмс, но не я, а кухарка и лакей — весьма здравомыслящий парень. За минувшую неделю он видел ее дважды. Наверное, вам мои страхи кажутся напрасными, но я чувствую, как что-то неотвратимо ко мне приближается. Можно уехать, но с какой стати? Я так долго не имела практически ничего, даже приличной крыши над головой, и вдруг получила настоящее сокровище. Каждое Рождество сбегать из дома, как моя тетя, а потом умереть мучительной смертью — это было бы ужасно. И сочельник уже послезавтра.

После ухода мисс Кастон Холмс погрузился в размышления. Наша гостья хотела купить в магазине «Лайтлос» на Грейт-Орм-стрит несколько редких книг — этим она время от времени занималась по приезде в Лондон. Мы договорились встретиться на вокзале Чаринг-Кросс и вместе сесть на шестичасовой кентский поезд.

— Ну, Ватсон, что вы об этом думаете? — наконец спросил Холмс.

— Все кажется чересчур просто. Как и предполагает мисс Кастон, некто позавидовал ее везению, а услышав легенду о биче Кастонов, решил запугать и выкурить хозяйку из дома.

— И кто же этот некто?

— По ее словам, им может быть кто угодно.

— Да, Ватсон, вполне вероятно, но, мне думается, дело куда определеннее. Пахнет местью.

— Мстит кто-то претендовавший на наследство?

— Скорее всего, да.

— Тем не менее жуткого в деле немало. Буквы на снегу — ЭНРУ. На слух что-то французское и средневековое, в стиле сэра Хью. Плюс цифра пять на стене кабинета. И еще лиса.

— Пожалуйста, скрипы и шорохи тоже не забывайте.

Я оставил моего друга наедине с размышлениями и спустился на первый этаж.

Миссис Хадсон была в полном смятении.

— Мистер Холмс уезжает? А как же праздничный ужин?

— Боюсь, мы оба уезжаем. Нам нужно в Кент.

— Но я купила гуся!

Вечер выдался холодный, а из-за вечного лондонского смога еще и сумрачный. Снега пока выпало немного, но тяжелые облака сулили продолжение снегопада.

Мисс Кастон со свертком из книжного магазина мы нашли на платформе.

Во время поездки Холмс не удостаивал нас вниманием — погрузился в размышления, словно сидел в вагоне один. Я с удовольствием беседовал с мисс Кастон, которая, вопреки обстоятельствам, казалась спокойной и не подавленной. Разговор получился интересным, даже забавным, ее высказывания о классической музыке вполне могли заинтересовать Холмса, прислушайся мой друг к ним. Не раз и не два Элеонор тщетно пыталась прервать его молчание, тем не менее чувствовалось, что само присутствие Холмса придает ей уверенности. Мне она очень понравилась.

На станции Чизлхерст нас ждал экипаж. До Крауби добирались долго: здесь снег лежал давно, и покрывший его наст сделал дороги опасными. Как отличался кентский вечер от лондонского! Под светом холодных белых звезд все вокруг казалось ослепительно сверкающим.

Наконец мы въехали в открытые ворота, украшенные древним гербом. От них к дому бежала короткая дорожка, обсаженная лаймами. Я догадался, что со временем поместье потеряло значительную часть земель, хотя сохранило и пышные сады, и небольшое пастбище. Дом окружали вековые дубы в белом убранстве. Само здание тоже почти утратило свой первоначальный облик из-за реконструкции и гирлянд плюща. В высоких окнах горел свет.

Немногочисленные слуги мисс Кастон постарались на славу: зажгли лампы, растопили камин и проводили нас с Холмсом в смежные комнаты, оказавшиеся весьма уютными. Современные обои и газовое освещение в коридорах не избавляли от ощущения старины — щербатые полы и низкие потолки напоминали о пятнадцатом веке.

Чуть позже мы спустились в столовую. Очевидно, именно ее считали сердцем дома. Широкий, с высокими потолками обеденный зал украшали резные дубовые колонны, красно-коричневые стены и тяжелые плюшевые портьеры. Повсюду висели вещи, напоминавшие о других веках, — саксонские топоры и мечи, потускневшие картины в золоченых рамах. В большом камине полыхал огонь.

— Ватсон, хватит любоваться огнем, пойдемте на террасу!

Без особой охоты я двинулся за Холмсом, который распахнул дверь и вышел навстречу зимней ночи.

Мы стояли позади дома. Припорошенные снегом сады тянулись до полей и пастбища с темными островками деревьев.

— Не там, Ватсон. Вниз посмотрите. Видите?

За ступеньками террасы — теми самыми, на которых смерть настигла французскую мадам Кастон, — лежал толстый слой почти нетронутого снега. Свет из окна падал на четыре четкие буквы: Э, Н, Р, У.

Холмс тем временем сошел по ступенькам, опустился на колени и стал внимательно изучать.

— Снег покрылся настом, вот буквы и схватились, — проговорил я, но вдруг увидел другие отметины. — Холмс, тут следы!

— Обувь женская. Это следы мисс Кастон, — отозвался Холмс. — Думаю, она занималась тем же, чем я сейчас.

— Конечно. Какая отважная!

— Да, Ватсон, она женщина решительная и, по-моему, очень проницательная.

Кроме цепочки женских следов, ничего не было видно.

— Эти буквы как с неба свалились.

Холмс поднялся:

— Отвага — это хорошо, но мисс Кастон зря сюда выходила. Возможно, она ненароком стерла улики. — Его взгляд скользнул к садовым деревьям и кустарникам, затем дальше, к границам поместья. — Ватсон, перестаньте дрожать, мне это мешает. Идите в дом!

Уязвленный, я вернулся в столовую, где застал мисс Кастон в бордовом платье.

— Сейчас подадут ужин, — объявила она. — Подождем мистера Холмса или оставим ему горячее?

— Мисс Кастон, пожалуйста, простите моего друга. У него дела всегда на первом месте. Он человек рассудочный.

— Знаю, доктор. Ваши прекрасные истории очень точно его описывают. Мистер Холмс — воплощение логики и рациональности. Но при этом, — мисс Кастон улыбнулась, — он крайне опасен. Не человек, а леопард с интеллектом бога.

Потрясающе! В яркой образной фразе я действительно разглядел Холмса. И таким, как описывал, и таким, как видел — уникумом.

Тут в столовую вошел Холмс, и мисс Кастон, украдкой на него взглянув, отстранилась.

Ужин оказался прекрасным. Блюда подавали две проворные служанки и куда менее проворный лакей Вайн, мрачный парень лет восемнадцати. Мисс Кастон пояснила, что уволила всех слуг, кроме этой троицы, садовника и кухарки.

Чувствовалось, что Холмс приглядывается к слугам. Когда те удалились, он выразил желание по очереди их опросить. Мисс Кастон заверила, что все, кроме уехавшего на Рождество садовника, в его полном распоряжении, и оставила нас в компании сигар.