Леонора.
А дом кто будет охранять? На июнь месяц назначен съезд, ежегодник еще не отпечатан: кто это сделает, кто обо всем позаботится? Я! Только я! Ты думаешь, Фридрих мне хоть сколько-нибудь помогает, принимает хотя бы изредка посетителей? Напротив: я всегда должна сглаживать его резкости. Волком ходит он по комнатам, ни одному гостю не скажет приветливого слова. К произведениям отца он так же равнодушен, как и ко всем нам.
Кларисса.
Что ты говоришь, мама! Просто, как всякий деятельный человек, он занят своею внутреннею жизнью, и у него много времени отнимает преодоление трудностей, которые он встречает. Да и все вы обращаетесь с ним неправильно: вы хотите из него сделать то, чем он сам быть не хочет; вы не даете ему расти свободно, все время втискиваете его в форму его отца, а это может надломить и более сильного человека.
Леонора.
Ты его не знаешь. Он стал совсем другим за последние два года.
Кларисса.
Я его понимаю. Я умею с ним говорить, потому что ни в чем его не уговариваю и ни от чего не отговариваю. И он это знает. Но вы, Бюрштейн и ты, вы хотите его переделать и не чувствуете, что он уже перерос ваше влияние. Он хочет жить своим будущим, а не вашим прошлым. Впрочем, это всегда так бывает: сначала дети не дают родителям свободы, а потом родители — детям… Надо было тебе видеть, что вытворял Лотар, когда услышал, что я собираюсь уехать… О, господи, уже начало одиннадцатого!.. Мне надо ехать… У меня нет больше времени… Где же Фридрих?
Леонора.
Да, у вас нет времени, никогда ни у кого нет времени…
ВТОРОЕ ЯВЛЕНИЕ.
Иоган входит.
Леонора.
Иоган, сейчас же попроси сюда Фридриха. Сестра его уезжает и не может дольше ждать.
Иоган.
Молодого барина нет дома.
Леонора.
Вот видишь, как я его связываю… В десять часов утра он берет шляпу и пальто и уходит без церемоний… Притти сказать мне доброе утро или попрощаться со своей сестрою — это ему даже в голову не приходит… Его эгоизм…
Кларисса.
Не вини его, мама, не вини! Я лично охотно его прощаю. Скажи ему только, чтобы он поскорее приехал к нам и передай ему мой поцелуй… Ну, вот, теперь мне пора! Не провожай меня, пожалуйста… внизу на лестнице так холодно.
Леонора.
Только до дверей.
Провожает ее.
Будь здорова.
Кларисса.
До свиданья, дорогая.
Обнимает ее и быстро уходит.
ТРЕТЬЕ ЯВЛЕНИЕ.
Леонора.
Когда ушел Фридрих?
Иоган.
Я молодого барина сегодня еще не видел.
Леонора.
Что это значит? Когда ты принес ему завтрак?
Иоган.
Я… я… Молодого барина сегодня не было к завтраку.
Леонора.
Не было?.. Что ты плетешь!.. Значит ли это, что он сегодня не ночевал дома?..
Иоган.
Не могу знать.
Леонора.
Не можешь знать!.. Это еще что за новости!.. Фридрих не возвращается домой, и мне об этом ничего не говорят!.. Когда ты его видел в последний раз?
Иоган.
Вчера днем молодой барин ушел и с тех пор не возвращался.
Леонора.
И ты мне об этом не доложил?
Иоган.
Я позабыл… я…
Леонора.
Ты все забываешь… или хочешь забывать… Коли ты слишком стар, чтобы помнить свои обязанности, или думаешь, что можешь сам все решать, то… то… я этого не потерплю. Как только Фридрих придет, ты сейчас же пришлешь его ко мне наверх.
Ходит взволнованно взад и вперед. Иоган продолжает стоять в ожидании.
Ну что? Что тебе еще?
Иоган.
Я собирался доложить вам кое о чем… Но лучше в другой раз… вы очень встревожены.
Леонора, останавливаясь.
Нет! Совсем нет! Что ты хочешь сказать, Иоган?
Иоган.
Не извольте гневаться на меня, сударыня… Позвольте мне просить вас… Вы, сударыня, правильно сказать изволили… голова моя уже плохо работает, я чувствую сам… Третьего дня сорок лет исполнилось с тех пор, как я поступил в дом к вашему батюшке… Мне скоро семьдесят стукнет… Я уже третьего дня собирался это сказать… но хотелось мне еще быть на первом вечере молодого барина.
Леонора.
Не собираешься ли ты уйти, Иоган?
Иоган.
Я вижу сам, — не клеится у меня больше дело… Все мне так трудно дается… Иногда я засыпаю, сидя; стар я становлюсь, сами видите, сударыня, а молодому барину я больше не нужен… Я, разумеется, здесь останусь, в этом городе, и всегда, когда большой будет вечер, буду приходить помогать… Но так, мне кажется, дальше дело не пойдет.
Леонора.
Полно, Иоган! Вчера я тебе сказала неласковое слово, так ты, видно, из-за этого… Но ты ведь знаешь, у меня не было в мыслях обидеть тебя… Столько на меня теперь сразу обрушилось неприятностей… Ты прав, мне следовало помнить этот день… Сорок лет!.. Ты видишь, я тоже стала забывчива… Но это не может служить причиною, Иоган…
Иоган.
Нет, сударыня, вы не подумайте… Я только чувствую, что стал стар и ненамногое годен… Так уж лучше не ждать, пока тебе это скажут. Сам чувствуешь лучше всего, когда начинаешь другим становиться поперек дороги…
Леонора.
Сам чувствуешь лучше всего, когда начинаешь…
Со вздохом.
Ты, пожалуй, прав, более прав, чем думаешь. Нужно уметь во-время кончать; это большое искусство… Но, что тебя касается, дело не так спешно. Мы об этом потолкуем с тобою. Поверь мне, Иоган, это мне будет очень тяжело. Я не могу себе представить этот дом без тебя… Несколько дней оставайся еще со мною, — теперь у меня столько неприятностей… А потом посмотрим… Итак, еще несколько дней…
Иоган.
Разумеется, разумеется, сударыня! Мне ведь и самому так тяжело. Когда я подумаю…
ЧЕТВЕРТОЕ ЯВЛЕНИЕ.
Входит Бюрштейн, очень спокойно и медленно. У него необычайно серьезное и почти торжественное выражение лица.
Леонора разу же становится энергичной, как и раньше.
Вот и вы, Бюрштейн! Наконец-то! Со вчерашнего дня вы без вести пропали. Я сидела с Гровиком одна за столом, сын мой тоже не соблаговолил пожаловать. Положение было до-нельзя неприятное: я уж и не знала, что сказать. Но уж вы такие люди! Все исчезают, когда нужны… все покидают меня… Вот теперь и Иоган туда же: говорит, что хочет уйти.
Бюрштейн.
Что ты, Иоган! Что случилось?
Иоган.
Мне скоро семьдесят лет. Третьего дня исполнилось сорок, что я в доме… так уж пора…
Бюрштейн.
Семьдесят лет! По тебе нельзя сказать. Странно, никогда не замечаешь по другим, а только по самому себе, что время проходит… Но неужели нельзя иначе?. Это так досадно… Дом без старого Иогана!
Иоган.
Когда-нибудь надо ведь… Так уж лучше во время…
Бюрштейн.
Как жаль! Но мы останемся, конечно, добрыми друзьями,
Жмет ему руку.
мой славный старик!
Иоган.
конечно, господин доктор, конечно…
Леонора.
Не правда ли, когда Фридрих придет, ты пришлешь его ко мне сейчас же.
Иоган.
Слушаю, сударыня!
Уходит.
ПЯТОЕ ЯВЛЕНИЕ.
Бюрштейн, глядя ему вслед.
Жаль! В самом деле, жаль! У меня такое впечатление, как если бы часть стены обвалилась в доме…
Леонора.
Я не могу его за это порицать. Он стар, почти неспособен работать и не хочет жить из милости. Этот простой, тихий человек сказал мне только что правдивое слово: «Лучше всего знаешь сам, когда начинаешь становиться другим поперек дороги». Я это так хорошо понимаю, так чувствую на самой себе, что испытываешь, когда все вокруг делается чужим… Здесь, в доме, все становится пустее, все холоднее… Это, в самом деле, музей, как сегодня сказала Кларисса, — комнаты, сплошь уставленные мертвыми вещами… И, может быть, сама я с ними вместе уже умерла и только не знаю этого… Но оставим это, есть вещи поважнее меня… Послушайте, Бюрштейн: Фридрих сегодня не пришел домой ночевать, и я его с того вечера больше не видела. Я перестала понимать, что с ним происходит, но чувствую, что его возмущение против меня все усиливается и начинает переходить все границы приличия. Не знаете ли вы случайно, где он? Вы говорили с ним?
