Наконец на горизонте показалась облитая лучами утреннего солнца гигантская статуя Свободы.
26 апреля Петр Ильич Чайковский вступил на американскую землю.
И начались бесконечные интервью, файв о’клоки, то есть чаепития, визиты, знакомства…
"Карнеги-холл" потряс Чайковского не столько своими грандиозными размерами, сколько великолепной акустикой. Оркестранты, репетировавшие под управлением Вальтера Дамроша Пятую симфонию Бетховена, встретили русского композитора настоящей овацией, репетиция Третьей сюиты прошла легко и непринужденно, ибо оркестр оказался просто превосходным.
Чайковского полюбили все — хор, оркестр, служащие гостиницы, где он жил, и, разумеется, публика. Вальтер Дамрош вспоминал, что за весь свой долголетний опыт ни разу не встречал такого милого, такого скромного, даже застенчивого человека, как он, который к тому же был великим композитором. Хотя, признаться, был удивлен постоянным налетом печали, чувствовавшемся и в разговоре, и в манерах русского музыканта.
Дамрош не мог представить, что, несмотря на более чем восторженный прием за океаном, Чайковского ни на единую секунду не покидала тоска по Родине.
"Мысли и стремление одно: домой, домой!!!" — вырвется у Петра Ильича в письме к племяннику Володе.
Америка удивляла, настораживала, изрядно утомляла.
"Громадный город, скорее странный, чем красивый, — напишет Чайковский в нью-йоркском дневнике. — Расти в ширину он не может, поэтому он растет вверх. Говорят, что лет через 10 все дома будут не меньше, как в 10 этажей".
Вскоре он стал сетовать на "американскую усталость": уж больно непохожа была жизнь в Новом Свете на привычную европейскую, а тем более российскую. Люди передвигались не на извозчиках, а конкой или по железной дороге, разветвлявшейся по всему городу; и кормили слишком изысканно — мороженое в живой розе, соус из маленьких черепах…
Нет, русского человека не удивишь зрелищем мешков с золотом в подвалах Государственного казначейства — Чайковскому они попросту напомнили "мешки с мукой в амбарах", как не удивишь роскошью, комфортом и всем тем, что называется немелодичным, даже режущим слух словом "просперити" — процветание.
Пятитысячная толпа, заполнившая в день открытия "Карнеги-холл", устроила настоящую овацию и музыке, и ее исполнителям (Чайковский сам дирижировал и своей Третьей сюитой, и Торжественным маршем), газеты назвали выступление русского композитора сенсацией, по поводу чего Петр Ильич не без иронии спросил самого себя: "Может, американцы пересаливают?"
И. П. Чайковский, отец композитора, 1848.
Л. А. Чайковская, мать композитора, 1848.
Фанни Дюрбах.
Семья Чайковских на фоне Воткинского дома. Сидят: Александра Андреевна; Илья Петрович, Александра и Ипполит; стоят: Петр, Зинаида и Николай. 1848.
Александринский театр в Петербурге.
А. Н. Апухтин, поэт, одноклассник Чайковского.
П. И. Чайковский-правовед (1860) на фоне Министерства юстиции.
Р. Кюндингер, учитель Чайковского.
Училище Правоведения.
Большой театр в Петербурге (существовал до 1889 г.).
П. И. Чайковский при поступлении в консерваторию. 1862.
Г. А. Ларош.
Н. И. Заремба.
А. Г. Рубинштейн, основатель первой в России Петербургской консерватории.
И. Штраус. Концертная эстрада Павловского вокзала, где впервые прозвучала публично музыка П. И. Чайковского.
М. И. Глинка.
Н. Д. Кашкин.
А. Н. Островский.
Дезире Арто.
С. И. Танеев.
П. И. Чайковский. 1877.
В. В. Стасов.
М. П. Мусоргский.
Н. А. Римский-Корсаков.
Ц. А. Кюи.
А. П. Бородин.
Л. Н. Толстой.
М. А. Балакирев.
Большой театр в Москве. Черновик балета П. И. Чайковского "Лебединое озеро".
П. И. Юргенсон, музыкальный издатель.
П. И. Чайковский. 1868.
Магазин Юргенсона в Москве.
П. И. Чайковский (1874) на фоне дома в Каменке.
Н. Ф. фон Мекк.
П. И. Чайковский с женой, А. И. Милюковой. 1877.
