Каюсь, меня тоже посещала мысль родить ребенка в надежде, что Они откажутся от меня, но не смогла переступить через себя. А вдруг Они все равно забрали бы меня, оставив ребенка матери? Я этого не смогла бы пережить. Я не такая, как другие и не смогла бы притворяться равнодушной к собственному ребенку.

- Ешь, - на стол со стуком опустилась миска с едой.

Я застонала и ткнулась лбом в сложенные на деревянной столешнице руки. Не удивлюсь, если мать сама сдала меня стражам. Не в первый раз уже. Взвыв, я запрокинула голову и часто заморгала, пытаясь прогнать из глаз никому не нужные слезы. Справа хлопнула дверь: мать опять пошла к соседке жаловаться на свою судьбу.

Утро решающего дня началось тоскливо: хмурое небо плакало, действуя на меня удручающе. Все тело ныло после вчерашней пробежки. Хотелось просто повеситься, но, наверное, я слишком люблю себя. Хотя кто знает? Если там будет слишком страшно, может, и поднимется рука на себя любимую. Хоть так обрету свободу.

Зевая, я выглянула в окно. Как и предполагала, на уровне подоконника маячила макушка Вереска.

- Ну что, охранничек? Охраняешь? - насмешливо поинтересовалась я. - А под дверью кого поставили? Мира?

- Нет, Варика, - хмыкнул он.

- Че-то ты веселый в последнее время. Никак радуешься, что не придется больше за мной по лесам бегать?

- А с чего ты, красавица, взяла, что тебя выберут? - поинтересовался он, обернувшись ко мне.

- Так ты же сам, закадычный друг, назвал меня красавицей, а еще спрашиваешь. Ведь они самых симпатичных отбирают, ироды.

- Ну, и наглая же ты, Маринка. Не смогли из тебя дурь-то выбить.

- Если б били, может, чего-нибудь и получилось. А то берегут, как ценную гусыню, боясь шкуру подпортить.

- Хватит уж болтать. Иди платье разглаживай.

- Это подвенечное что ли? - Вереск поморщился от того, как я назвала белое ритуальное платье, которое надевали на всех избранниц. Парней тоже одевали нарядно, но девушкам уделяли больше внимания, так как их чаще забирали. - Так ведь это матери нужно, чтоб меня Они забрали, вот пусть и старается. Я и пальцем не пошевелю ради того, чтобы запаковать себя в этот саван и перевязать подарочной ленточкой. Не удивлюсь, если она всю ночь отглаживала его у соседки.

В этот момент хлопнула дверь, и мать зашла в дом, бережно неся в руках белое платье.

- Вот, я же говорила, - мать с укором глянула на неблагодарную дочь, не оценившую ее старания.

На самом деле никто в деревне и не сомневался, что меня выберут. Вздыхая, я рассматривала свое отражение в мутном поцарапанном зеркале. Золотистые волосы по правилам были распущены и ровной светящейся волной спадали до талии, идеально гармонируя с белоснежной тканью платья, мягкой и шуршащей. Меня не особенно волновал покрой жертвенного наряда. Была б моя воля, вообще носила бы не платья, а штаны и туники. Помню, когда появилась Хельга, я была в восторге от ее наряда, состоящего из черных кожаных брючек и красивой туники. Едва нас научили сносно кроить и шить одежду, я стащила учебный реквизит в виде серой ткани и сшила себе плохонькие штанишки и кособокую рубаху. Целый час я щеголяла в обновке, пока меня за ухо не оттащили в школу и не заставили сто раз написать фразу: “Девушкам положено носить платья”. Стоит ли говорить, что после этого я означенную одежду возненавидела пуще прежнего. Хотя платья мне шли. Кость у меня изящная, тонкая, шея довольно длинная и выглядит очень трогательно и беззащитно особенно когда ворот такой открытый. Кожа довольно смуглая. Наверное, от того, что я все время в бегах. Я невольно улыбнулась этой мысли. Только на душе так горько и муторно, и глазищи кажутся на симпатичном лице огромными мятежными провалами и горят, словно угли. Густые черные ресницы и прямые брови вразлет придают мне решительный вид. Хотя чего я сейчас не испытываю, так это решительности. Хочется поджать хвост и сбежать куда подальше. Если отпустят.

- Мариша, может, все не так уж плохо? - возникшая, словно не откуда, мама, внезапно погладила меня по поникшим плечам. - Может, там не то, что ты думаешь. Да еще и вернуться сможешь. Ты не упрямься, главное, больше шансов будет вернуться. Делай все, как Они тебе скажут. Дочка, ради меня.

И с каким-то сдавленным всхлипом она вдруг кинулась ко мне в объятия.

- Мама? - я в растерянности тихонько гладила ее подрагивающую спину, не решаясь ни оттолкнуть, ни обнять по-настоящему.

Наверное, слишком поздно что-то менять. Слишком долго мы были чужими друг другу, чтобы перед разлукой вдруг стать родными людьми. Сердце заболело, словно просыпаясь от спячки. Захотелось прижаться, обнять… Но не сейчас. Раньше надо было. Сейчас поздно.

Чтобы не обидеть ее, я слегка приобняла родные плечи, не позволяя себе большего. И так к горлу подкатил огромный комок, мешающий дышать. В момент, когда в носу уже начала немилосердно щипать, дверь открылась, и Вереск молча кивнул, приглашая на выход.

Мой личный страж. Пожалуй, я буду скучать по нему.

Я осторожно отстранила мать.

- Да, все, нужно идти, - она улыбнулась мне дрожащими губами, и мы вышли на непривычно людную улицу.

Праздничные песни для меня в этот день всегда звучали кощунственно, а наигранное веселье односельчан - радостью сумасшедших. Так, должно быть отчаянные люди отрываются перед лицом неизбежной смерти.

Я глянула на небо: солнце уже готовилось скатиться за горизонт, чтобы опалить напоследок закатом верхушки деревьев. К месту встречи с проклятыми пришельцами я подходила последней. И Лизка была уже там.

- Смотри, как староста вырядился, - зашептала она мне, едва я присоединилась к компании облаченных в белоснежные одежды парней и девушек. На головах некоторых даже венки красовались. - Прям петух.

Лизка захихикала, прикрывая рукой рот. Она ужасно стеснялась своих желтых кривых зубов и верила, что ее уж точно не выберут. И была в этом права. Ведь косолапых и рябых полных девчонок Они обычно сразу же отправляли обратно в деревню.

- Да и плевать на этого подхалима, - угрюмо проворчала я, из-за Лизкиного плеча поглядывая на молчаливую маму. Как-то постарела она за сегодняшний день.

- Марин, не расстраивайся, - она взяла меня за руку, преданно заглядывая в глаза, - может, все обойдется.

И она туда же. На этот раз глаза сильно защипало, и я испугалась, что позорно разревусь при всех, и потеряю свое лицо. Хотя какая разница, если односельчане меня больше не увидят? И я приготовилась впервые в жизни открыто лить слезы, но в этот момент из леса показались всадники. Они, словно тени, выскользнули из-за деревьев, такие же бесшумные и черные. Черные кони плавно скакали по траве, будто не касаясь ее копытами, высокие фигуры закутаны в черные плащи с капюшонами. Вот и сбывался мой самый страшный сон.

Женщины затянули протяжную песню-прощание, и стражи вывели претендентов вперед, выстроив в линию. Вереск крепко держал меня за руку, как будто боясь, что я снова убегу. Ну, уж нет! Я сначала использую последний шанс остаться здесь, а потом уже буду испытывать терпение этих гадов.

Песня, словно по заказу оборвалась.

Староста выступил вперед с приветственной речью, но был остановлен властным взмахом руки в черной перчатке. Очевидно, сегодня Они были не в настроении выслушивать его бред. Взмахнувший рукой, видимо, был главным, так как именно он плавным движением спрыгнул с коня и подошел к нашему строю.

В этот раз семнадцатилетних было десять человек. Шесть девушек и четыре парня. Из парней выбрали лишь Арсения, который покорно поплелся в сторону заранее приготовленной открытой повозки, украшенной белыми цветами. Остальные парни, не сдержав счастливого вздоха, присоединились к зрителям. Черная фигура двинулась к девушкам и одну из нас сразу же отправила прочь, посчитав непригодной. Меня же он только мазнул странным взглядом из-под надвинутого на глаза капюшона и велел лезть в повозку. Почувствовав новый прилив паники, я забилась в руках Вереска, но была бережно подхвачена этими самыми руками и под неодобрительные возгласы всех присутствующих водружена на скамейку рядом с Арсением. Вереск, сложив руки, встал рядом с повозкой, давая понять, что не сводит с меня глаз. С сильно бьющимся сердцем я оглянулась на маму, но увидела лишь ее застывший профиль. Все правильно. Для нее это обычная реакция.