Если речь идет о поэте Божией милостью, – а Рубцов именно такой поэт, – то большинство определений, характеристик в общем-то не очень существенны. Ибо когда мы имеем дело с совершенством художественным, да и не только художественным, а с чем-то идеальным, то к нему нечего добавить, не о чем говорить: все получило волшебную завершенность. Кто умеет слышать, умеет видеть – все почувствует сам, если он соприкоснется с искусством совершенно исключительным, редкой силы, подлинности, чистоты. И при всей тонкости стихов, при всем музыкальном их изяществе всегда есть ощущение душевной и духовной мощи. Здесь заключено и особое видение мира, истории. И это не просто приношение на алтарь любви к Отечеству, не просто рифмованное и ритмическое объяснение в любви к родному пространству, вологодским далям, к холмам, рекам, полям, лесам, облакам, к удивительным лицам живущих здесь людей, и старых, и совсем-совсем юных. В высших созданиях Рубцова эти начала обретают огромность, причем тихую, чарующую огромность. За простотой, за чем-то пустяшным светится небывалость. Как в стихотворении «В горнице».

Или в исключительной лирической вещи, посвященной другу поэта, недавно ушедшему гениальному художнику, вологжанину Василию Белову, – «Тихая моя родина…».

Это уже нечто молитвенное – «Свете тихий»… Можно, конечно, указать на чудную простоту и гармонию стихотворения, но суть в ином. Вот при такой тихости, таком спокойствии, при ритмических повторениях рождается чувство, что вот сейчас сюда ворвется нечто небывалое и огромное. То множество смыслов, которые в слове и за словом, как в колыбельном напеве. В стихах раскрывается то, что русский мыслитель назвал «внутренней формой слова», что несет слово сквозь века. Конечно и безусловно, при создании подобных вещей необходимы талант, мастерство, своя, по слову Есенина, «словесная походка». Но прежде всего нужно волшебное устроение души автора, которое преобразует и одухотворяет то, с чем она соприкоснулась в каждодневном жизненном и житейском опыте. А такое душевно-духовное устроение связано с тем, как складывалась жизнь и судьба поэта, с ранних лет и до зрелых, каким был мир, в котором он жил (страна, история, вера, нравы, взаимоотношения с другими людьми, природа, народное искусство). Здесь разгадка очень многого. И не только в судьбе художника, но и вообще в человеческой судьбе. Как гласит поговорка: «Каков в колыбельку, таков и в земельку».

Но порой красота мира и безмерность человека вступают в мучительные взаимоотношения. В гармонично совершенных вещах Рубцова всегда присутствует «трагический надрыв» (по Достоевскому), напряжение, с которым преодолевается «сиротство» – сиротство во всех смыслах, от материально-социального до глубинного. Загнанность человека и спасительность для мытарствующей души песни. Где-то здесь обретается и причина того, почему Рубцов среди стихов различного достоинства оставил в русской поэзии несколько ослепительных шедевров, которые мы вправе, даже внеэстетически, называть классическими – имея в виду все, с чем связано это определение в великой русской литературе. Это и приведенные здесь «В горнице» и «Тихая моя родина», «Русский огонек» и «Родная деревня», «Памяти матери» и «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны…», «Звезда полей» и «Видение на холме», «Добрый Филя» и «Окошко. Стол. Половики…», и еще, и еще…

О трудах и днях Рубцова написано очень много. Здесь хочется привести поминальные слова о поэте хорошо его знавшего Виктора Астафьева, выдающегося писателя и мудрой личности: «Душа его жаждала просветления, жизнь – успокоения. Но она, жизнь… плохо доглядывает талантливых людей. И Господь, наградив человека дарованием, как бы мучает, испытует его им. И чем больше оно, дарование, тем больше муки и метания человека».

Так как же и во что сложились «муки и метания» Рубцова? Поэт родился 3 января 1936 года в поселке Емецк Архангельской области. Туда переехали из вологодских краев его родители – отец Михаил Андриянович и мать Александра Михайловна. То были, как принято ныне говорить, простые люди. Николай был четвертым ребенком в семье, после него родилось еще двое детей. В 1937 году семья обосновалась в Няндоме, где получил новую работу отец, который вскоре был арестован и почти год пробыл в заключении. В 1940-м семья вернулась в Вологду. С началом войны отец был призван в армию. Мама, на которую свалились непосильные заботы, умерла в июне 1942 года. Отсюда начинаются пути и перепутья, времена сиротства и мытарства, мучений и радостей. В поздние годы у Рубцова появится гениальная, среди прочих, строка, где время сжато до жуткой формулы: «Сиротский смысл семейных фотографий». Точнее и сильнее не скажешь.

Автор «Жизнеописания Николая Рубцова» – вологодский писатель и краевед Вячеслав Белков считал, и не без основания, что первое стихотворение поэта относится к лету 1942 года. Сам Рубцов в одной из своих автобиографий писал: «С пяти лет воспитывался в различных детдомах Вологодской области, в частности Никольском Тотемского района. Там закончил семь классов, и с тех пор мой, так сказать, дом всегда находился там, где я учился или работал. А учился в двух техникумах – в лесотехническом и горном, работал кочегаром тралового флота треста „Севрыба“, слесарем-сборщиком… в городе Ленинграде, шихтовщиком на Кировском (бывшем Путиловском) заводе, прошел четыре года военной службы на эскадренном миноносце Северного флота». Кстати, хотя Рубцов родился и жил среди северных лесов и деревень, его всегда тянуло море и все, что с морем романтически связано. Позднее он говорил близкому человеку: «В моих стихах две стихии. Стихия моря и стихия поля. О поле я много написал, а о море мало. К нему еще вернусь…» Не пришлось.

Следы его трудов и дней – это одновременно летопись бездомности и приобретений, тесноты общежитий, чужих углов и простора морей и больших городов. Все это ломало и ковало душу. Отсюда необыкновенная жизненность всего, что написал Рубцов, даже самого раннего или случайного. И вся огромность чувствований, переживаний, мыслей этих лет живет в его поэзии.

Когда Рубцов служил на флоте, то в Североморске («столице Северного флота») он посещал литературное объединение и начал довольно регулярно публиковаться во флотской печати. После демобилизации в 1959 году поэт жил и работал в Ленинграде. Там он также печатался, познакомился со многими молодыми ленинградскими поэтами. Среди них – Глеб Горбовский, Александр Кушнер, Виктор Кривулин. Там же он подготовил свою первую книжку стихотворений. Она называлась «Волны и скалы», в нее вошло тридцать восемь произведений. А главное, у нее был «грандиозный» тираж – 6 экземпляров. Но это тоже очень значительная веха.