ОН вопит и воет, хрипит и мычит, но ОНА будто не слышит, продолжает бесконечный танец Вселенной…
И это длиться вечно… И это продолжается миг…
Из темноты возникает рыжеволосый незнакомец, одетый в серый камзол из шотландской шерсти, мятую фетровую шляпу и высокие кавалерийские ботфорты. Руки, затянутые в золотые парчовые перчатки, покоятся на эфесе длинной шпаги из испанского города Толедо.
Незнакомец не подходит, а подплывает, подлетает к танцовщице и протягивает руки. Одно движение, и он вливается, вклинивается в ураган ЕЕ движений, гармонично заполняет собой пустоту, существовавшую не более секунды назад…
Теперь они танцуют вместе!
Женщине симпатичен партнер. ЕЕ взгляд, ЕЕ движения и жесты, ЕЕ запах… Каждый компонент утверждает о жгучем желании, о стремлении к близости, о жажде плоти и лавоподобной страсти. ОНА то прижимается, то игриво отстраняется. Завлекает и дразнит. Рыжий чувствует обстоятельства. Он смел и весел. Он готов к продолжению и начинает приставать к танцовщице. Жадные золотые руки бесстыдно шарят по прелестному телу, оглаживают округлости и изгибы…
ОН бешено ревет и порывается броситься на соперника, но движения теряют силу, замедляются, становятся тягучими и вязкими, как патока. ОН ощущает себя мухой, залипшей в сладком кленовом сиропе! ОН может лишь наблюдать, в бессильной ярости прокусывая губы и захлебываясь собственной кровью…
Незнакомец продолжает ласкать танцорку, и та охотно отвечает, выгибаясь и постанывая от наслаждения. ОНА готова на все! Любая прихоть, любое желанием и каприз рыжеволосого будут исполнены с охотой и радостью…
Вдруг что-то неуловимо меняется. Дрожь пробегает по спине незнакомца, и он резко отталкивает танцовщицу. Женщина неуклюже падает. Молниеносным движением рыжеволосый обнажает шпагу. Клинок зловеще сияет, подсвеченный изнутри мрачным багровым огнем. Лазурные искорки юркими змейками пробегают от изукрашенного драгоценностями эфеса до жалообразного острия. Незнакомец небрежно отводит руку, размахивается и… изо всех сил вгоняет шпагу между влажных от предвкушения близости бедер женщины! Стон сплетается с хрустом. Брызжет карминовая кровь. ОНА кричит, но это не крик боли, а вопль удовольствия…
Еще, еще и еще! Глубже, еще глубже, до конца! Клинок тверд и красен от крови. Он проникает в плоть по самую рукоять. ОНА захлебывается воплем и откидывается на серые камни плиты. Незнакомец подходит к поверженной танцовщице, презрительно смотрит, склоняется. Рука в золотой перчатке срывает с ЕЕ лица измятую полу маску.
Глаз нет… На их месте зияют два бездонных провала, сочащиеся черными и смолянистыми, тягучими, как деготь слезами. Из промежности женщины бьет фонтан густой, алой крови…
Пустота заполняется запахом корицы и жасмина…
ОН дергается, кричит…
***
ОН проснулся от холода, что пронзал до начинки костей, наплевав на лето и духоту прокуренной квартиры. Капли пота рваным ожерельем покрывали лоб, в горле скрипела сухость пустынь, а вопли мочевого пузыря были способны перепугать до икоты половину квартала.
Мужчина вскочил с дивана, смерчем пронесся в уборную и с наслаждением помочился. Открыл холодную воду, сполоснул руки и лицо. Шумно прочистил нос и хорошенько обтерся полотенцем. Еще не до конца проснувшийся, но несказанно довольный, ОН прошел на кухню, распахнул дверь холодильника и достал коробку нежирного кефира.
Зеленые электронные часы пропикали четыре. ОН сидел на подоконнике и глотал кефир из высокого богемского бокала. Мелко дрожали руки. Черноволосый нервно курил и пытался собрать в кучу расползающиеся мысли. Увиденный сон, подобно бугристому рабскому тавро, намертво пропечатался на шероховатых стенках сознания. В душе надоедливой осенней моросью висела тревожная муть.
«Что это может означать? – думал ОН, попеременно прихлебывая и затягиваясь. – Можно ли верить снам? Сколько в них правды, а сколько лжи? Да и вообще, что, собственно говоря, было показано?! Ерунда, мелочи! Вполне возможно, что сон правдив. Да, ОНА где-то и с кем-то встречалась. Возможно, встречается до сих пор! Возможно, уже живет! И, что?! Ты ведь знал об этом! Знал давно! Именно в этом заключалась проблема ваших отношений! Именно эта правда ежедневно убивала, высасывала капли твоей крови и крохи сил! Из-за этой жестокой правды ты и хотел расстаться! Хотел, но не мог. А ОНА смогла! ОНА собралась и ушла! Теперь твоя женщина свободна! Свободен и ты, но что тебе в этой свободе?! Что тебе в ней, если применить ее сомнительные дары нет ни сил, ни желания?»
Размышляя, ОН не стремился найти точных ответов или докопаться до сомнительных истин. Ответов не было, а истин не существовало. Риторические измышления давно превратились для черноволосого в привычку, непременный атрибут частых депрессий и добровольного заключения в тюрьме внутреннего одиночества.
Подгоняя результаты измышлений, ОН вел монолог, пытаясь приблизиться к набору сомнительных выводов:
«Можно воспринять сон, как данность. Можно – наплевать и забыть. Можно сломать голову, захлебываясь желчью и ревностью…»
Вырисовывалась банальная схема отношений к происходящему, но факт, равнодушная реальность не давал уйти от главного:
ОН в полном одиночестве и понятия не имеет, где в настоящий момент обитает ОНА…
Так мужчина и сидел. Чего-то ждал, до конца не понимая предмета ожидания. О чем-то думал, затрагивая лишь верхние мыслительные слои. Поглощал кефир, беспрерывно курил и забивал голову мерзкими картинками.
Измена, подлость, ложь, обман и фальшь фотографическими слайдами вспыхивали перед глазами. Обрывки подслушанных фраз и куски странных разговоров. Необоснованные опоздания и обоснованные подозрения. Частые задержки на работе, мужские номера в списке вызовов мобильного телефона… Результаты проверок и проверки по результатам. Фотографии, видеозаписи, снимки… Много их набралось, но еще больше возникло из темной мастерской воображения, охваченного комплексами и убийственной ревностью…
ОН развивал, скручивал в плотный клубок нити реальных и воображаемых преступлений красавицы-зеленоглазки. ОН был жесток к себе и послушен чужой воле. Будто на левом плече вольготно расположился маленький, краснокожий чертик. Эта тварь держала в своей чертенячьей жопке крючковатый пальчик, мерзко хихикала и шептала на ухо различные пошлости. Бурное воображение, – этот параноидальный порнохудожник, вникало в сказанное. Оно приступало к работе, яркими мазками набрасывало отвратительную череду гадостных сцен.
