— Три-четыре! — скомандовал Дынин.

началась нестройная декламация.

Из раздаточного окна умильно внимали искусству чтецов поварихи, судомойки и мужчина из обслуживающего персонала.

— Стоп! — скомандовал Дынин. — «Бодры» надо говорить бодрее, а «веселы» как?

— Веселее.

— Молодец, понял. Вот так и продолжайте, — сказал Дынин и направился к выходу.

— Марат идет! — шепнул Венька.

Марат подошел и, не глядя на ребят, нерешительно остановился возле вожатой.

— Стань на свое место, — приказала она.

Марат стал.

— Иуда, — прошептал ему Шарафутдинов. — Продал свой талант за тридцать сребреников.

— Врешь! Ничего я не получал!

Все развели руки в стороны, а Димка и Шарафутдинов сжали при этом кулаки и с обеих сторон тиснули Марата под ребра. Марат крякнул и перешел на другое место.

— Двурушник! — шепнул ему Венька. — Сам в крапиву прыгал, а сам…

За раздаточным окном, прикрывая рты, одобрительно хохотали поварихи.

— «Кто не ест — мы стыдим» — продекламировал маленький мальчик.

— «По-ху-деешь — ему говорим!»

На последней строчке все показали на Марата, а Шарафутдинов развернулся и звезданул ему по шее. Марат съежился и принял удар как справедливое возмездие.

Свинья перестала копать и улеглась в вырытой яме. Улеглась, поджав под себя ноги, смежила белесые ресницы и ровно засопела.

— Эта свинья готова, — сказала Нелька. — Давайте другую.

Но свинья ни за что не хотела уступать место. Она, как пробка в горлышко бутылки, плотно вошла в яму и заполнила ее всю.

Девочки и деревенские ребята пытались выковырять свинью, но пальцы скользили по щетинистому боку. Свинья подрагивала кожей и довольно похрюкивала — ей было приятно.

Костя через щель проталкивал на нее маленькие черепки от валявшихся под трибуной битых цветочных горшков и даже — «тьфу, тьфу!» — плевал на нее. Но ленивая тварь не шевелилась.

— Сейчас я ее!.. — пригрозил один из деревенских и набрал пригоршню гравия.

— Не смей бить животное! — строго прикрикнула на него Митрофанова. — Ее надо лаской! — и, присев перед свиньей на корточки, нежно захрюкала.

Все присели вокруг свиньи и тоже захрюкали. Свинья положила морду на рыхлую землю, закрыла глаза и снова засопела.

Подошел скучающий парень с профилем Гоголя.

— Чего это вы делаете?

— Сыпь отсюда, — сказали ему.

Парень ушел.

— По упрямству, — сказала Лера, — это какой-то осел, а не свинья.

— Да, — согласилась Нелька и, поднявшись, отряхнула коленки. — Со свиньей по-хорошему нельзя. Бей! — приказала она.

Деревенский размахнулся и влепил всю пригоршню гравия свинье в бок. Свинья выпорхнула из ямы, как вспугнутая куропатка, и, пронзительно вереща, бросилась по аллейке. Девчонки — за ней. Деревенские бежали по кустам — выходить на открытое место им было небезопасно.

— Чунька, чунька!.. — звали они вполголоса, но ошалевшая скотина и ухом не вела.

— «Лагерь — наша большая семья» — выкрикивали мальчишки третьего отряда, доводя декламацию до предельной выразительности.

— «Мы бодры, веселы…» — На «бодры» они вздрагивали, как под холодным душем, на «веселы», широко улыбаясь, отбивали чечетку.

И вдруг в комнату что-то влетело.

— Кабан! Дикий кабан! — завопил Шарафутдинов.

Обезумев от страха и резко изменив курс, свинья рванулась назад. За ней — толпа преследователей. Свинья шарахнулась было влево — там завизжали девчонки, вправо — наткнулась на деревенских. А сзади в два пальца свистел Шарафутдинов.

Путь был один — к трибуне. Свинья рванулась туда со скоростью мотоцикла, на вертикальной стене. Подбежав к вырытой яме, она юркнула в нее, напряглась, закопошилась, заерзала задними ногами и, пронзительно хрюкнув, проскочила под трибуну.

— Тихо, тихо ты, — шепотом увещевал ее Иночкин.

Запыхавшиеся преследователи столпились вокруг ямы.

— Шарафутдинов, — сказала подошедшая Валя. — Сбегай к завхозу, пусть придет с ключом.

Шарафутдинов не двинулся с места.

— Ты слышал, что я сказала?

Все взгляды были обращены на Шарафутдинова.

— Я не пойду, — сказал Шарафутдинов.

— Почему?

Мальчишки из-за Валиной спины грозили девчонкам кулаками, девчонки зло смотрели на мальчишек.

— Я… я ногу подвернул, — нескладно нашелся Шарафутдинов.

— Вот новости, — сказала Валя. — Тогда ты сходи, Веня.

— Не могу.

— Почему?

— Не могу, и все.

— У него гланды, — сказал Стасик Никитин.

— Ой, ребятки, — покачала головой Валя, — что-то мне это все не нравится.

— Валя, — решилась Лера. — Дайте честное комсомольское, что никому не скажете…

Дынин стоял на табурете возле висевшего на стене большого разграфленного листа: «Движение привеса по отрядам». Слева — надпись «С чем приехали?», справа — «С чем уехали?» Слева изображен костистый мальчик с изможденным печальным лицом, справа — румяный, улыбающийся бутуз с пухлыми, как у младенца, щеками и с бицепсами гиревика.

От левой графы к правой струились цветные нити: «1-й отряд», «2-й отряд» — и так далее. Нити дружно шли вверх.

Дынин заглядывал в какую-то ведомость и переставлял булавки, отмечая результат последнего взвешивания.

— Можно к вам? — спросила Валя, входя в кабинет начальника лагеря.

— Мхм, — промычал Дынин, у него в зубах были зажаты булавки с цветными стеклянными шариками вместо головок.

— Товарищ Дынин, — сказала Валя, — у меня к вам серьезный разговор.

Она была собрана, напряжена и решительна.

— Давно пора. Ты смотри, что делается. Ай-яй-яй!..

— Товарищ Дынин…

— Сиди, сиди, сейчас разберемся, — Дынин скорбно поцокал языком и сказал: — Придется завтра перед родителями ответ держать. Ай-яй-яй!.. У всех привес, а третий отряд на месте топчется. С чем приехали, с тем и уедут… А в других-то отрядах что ни день — сто грамм, что ни день — сто грамм, а то и сто пятьдесят! — Он показал на высоко задравшуюся нитку.

— Товарищ Дынин!..

Текст отсутствует

Она слезла со стремянки и стояла теперь рядом с Гусем. Запрокинув голову, глядела она вверх, на деревянную девушку. Гусь снова вскочил на ящик.

— И не надо, — басил он, ударяя киянкой по резцу. — Не надо, не надо…

Костя оторвался от окна, подошел к двери мастерской и решительно взялся за ручку.

Надпись на экране:

Так Костя Иночкин сменил квартиру.

Родители приехали на трех грузовиках и привезли с собой духовой оркестр. Музыканты долго вытряхивали слюну из труб и вдруг заиграли: «Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет мама…» А родители сразу же начали развязывать узелки, растащили детей по кустам и принялись втихую кормить их пирожками, яблоками и конфетами. Только бабка Иночкина металась в поисках внука от одного куста к другому, от одной группы к другой.