Говоря все это, Коннор Ваалгор взирал на него выжидающе, ожидая от него взрыва, молний и грома в ответ. Акутагава Коеси на сей раз проиграл ему, а вскоре проиграет снова, на собрании Комитета, и поражение будет для него не менее оглушительным. Ваалгор был готов к тому, что Акутагава вновь бросится на него с кулаками, как тогда, на яхте - к счастью, ловкостью и физической силой он ничем не уступал ему… Но тот не сделал ни единого движения в сторону Ваалгора. Лицо Акутагавы разгладилось, утратив признаки бурных эмоций, став бесстрастным.

- Знаешь, какая у меня любимая поговорка? – поинтересовался он вдруг вполне обыденно.

- И какая же? – Ваалгор, слегка удивленный резкой переменой в настроении противника, наклонил голову чуть вбок, с любопытством рассматривая его.

- Ничто не может пахнуть лучше, чем труп убитого тобой врага.

Круто развернувшись, Акутагава направился к двери, ничего более не прибавив.

Акутагава, вернувшись в апартаменты, предназначенные для общего сбора членов Комитета, обнаружил, что все представители практически в сборе. Председатель Комитета – Джошуа Симон – так же прибыл, не хватало только самого Ваалгора. Акутагаве пришлось любезно поздороваться с теми, кто появился в номере во время его недолгого отсутствия, сказав каждому несколько дежурных фраз.

- Как вы думаете, в чем причина столь экстренного созыва Комитета? – гадали некоторые из представителей, не находя объяснения загадочному поведению американца. – Почему Ваалгор так настаивал на внеочередном собрании?..

Даже Джошуа Симон понятия не имел о том, что задумал американец, хотя и был главой сего сообщества. Однако старинные правила Комитета гласили, что собрание должно проводиться без отлагательств всякий раз, когда один из уважаемых представителей потребует этого – вот поэтому очередное собрание было созвано в кратчайшие сроки. Дожидаясь появления Ваалгора, презентабельного вида мужчины и женщины в дорогих нарядах, не стесняясь щеголять перед равными им людьми драгоценными аксессуарами, пригубляли изысканные напитки и наслаждались безупречным угощением. Здесь можно было увидеть, как двое людей – для публичного взгляда разделенных расовыми, политическими и религиозными распрями – ведут мирную и остроумную беседу за фужерами с шампанским и черной икрой. Тут же, у одной из стен, находился алтарь для даров, предназначенных Коннору Ваалгору – согласно еще одному старому, непререкаемому каждый участник тайного собрания должен был почтить хозяина дома подарком.

- Сын… Что там произошло? – обеспокоенно спросил Коеси Мэриэмон Акутагаву, заметив все же, что, несмотря на показательное спокойствие и любезную обходительность, в нем произошли какие-то изменения. Он тревожился за Акутагаву, когда тот ушел в номер Ваалгора и остался с ним наедине; после того, как тот вышел, Мэриэмон хоть и вздохнул с облегчением, однако ненадолго.

- Ничего особенного, отец, - сухо ответил тот. – Больше волнуйся не о произошедшем в его номере, а о запланированном им для собрания. Ваалгор, судя по всему, решил в открытую выступить против нас.

- Он не посмеет… - возмущенно начал было Коеси Мэриэмон, но Акутагава выразительно на него взглянул и он замолчал. Сын прав, сейчас не время возмущаться и строить теории, скоро они сами все узнают; и вот только тогда нужно будет строить свою дальнейшую стратегию.

Двери номера распахнулись и высокопоставленные гости отеля «Fairmont Copley Plaza» оглянулись, ожидая увидеть на пороге Коннора Ваалгора. Но они ошиблись в ожиданиях – в номер медленно прошла пожилая женщина в черном вдовьем платье, скроенным правда так, что сразу была видна рука виртуоза от мира моды. Она - высокая, сухощавая, седовласая - хоть и опиралась на трость с платиновым набалдашником, но шагала величественной поступью, невольно вызывая у стоящих на ее пути людей, желание почтительно расступиться перед нею. Глядела она на всех свысока, поражая не по годам молодыми и сверкающими синими глазами, а лицо ее - истончившееся, покрывшееся сеткой морщин – не утратило следов былой красоты и изящества: губы сохраняли горделивый рисунок, а резкий взмах бровей рассказывал об огненном темпераменте, скрытом в этой женщине.

- Княгиня Харитонова… – выдохнул Коеси Мэриэмон с досадой, завидев вошедшую женщину.

Появление княгини здесь и сейчас несказанно удивило собравшихся: разве Адель Харитонова, да и вся российская элита, не объявила бойкота Комитету? Разве она не заявила, что ноги ее больше не будет на собрании, пока там остается семья Коеси – нанесшая России и русской семье страшное оскорбление?… За семидесятисемилетней княгиней, уважительно отставая на два шага, ступала совсем еще молодая девушка – внешностью она так напоминала Адель Харитонову, что и не посвященному стало бы ясно, что они приходятся родственницами друг другу. Это была младшая внучка княгини, восемнадцатилетняя Наталия – наследница всего достояния клана Харитоновых. Не сверкающая драгоценностями и облаченная в прямое скромное платье темно-синего цвета, чем-то напоминающего школьную форму, девушка двигалась с грацией дикой лани.

- Приветствую вас, дамы и господа, – произнесла Харитонова, снимая с серебряного подноса шампанское. – Позвольте мне представить свою внучку Наталию. Уверена, что вы много слышали о ней, но сегодня она впервые сопровождает меня на собрание Комитета. Отныне она, как моя наследница, будет иметь в Комитете такое же право голоса, как и я сама – правила Комитета, как вам известно, допускают это.

Один за другим важные люди, во главе с Джошуа Симоном, начали подходить к княгине и ее внучке, соблюдая обязательный ритуал почтительного приветствия. Конечно, они были наслышаны о Наталии и о скандальном завещании Адели Харитоновой! Княгиня, стальной дланью державшая бразды теневого правления в России уже двадцать лет, назначила своим преемником не одного из сыновей или старших внуков-мужчин, а самую младшую внучку, только-только ставшей совершеннолетней! Сказать, что высший свет встретил этот экстравагантный поступок недоумением и насмешками – значило бы не сказать ровным счетом ничего. А теперь она привела свою наследницу на собрание Комитета, спеша познакомить ее со всеми тайнами и интригами делового мира… Члены комитета, однако, не отступали от этикета, не попуская и намека на неуважение или пренебрежение, понимая, что княгиня не нарушает не единого правила Комитета. Сразу понять, что за этим скрывалось – признак ли это старческого маразма или тонкий политический маневр – не мог, пожалуй, никто…

- Кого я имею удовольствие видеть! – ядовито проронила княгиня Харитонова, упершись взором в Коеси Мэриэмона и Акутагаву. – Господин Мэриэмон, господин Акутагава…

Коеси ограничился сдержанным приветствием, предпочитая не приближаться к княгине слишком близко; Акутагава же, в отличии от отца, приняв руки обеих женщин, коснулся их губами, присовокупив к этому такие слова:

- Рад, что вы вновь решили быть в составе Комитета, княгиня. Надеюсь, мы сможем оставить наши разногласия в прошлом.

- Должна вас огорчить. Я здесь не для того, чтобы оставлять наши разногласия в прошлом.

- Каждый может совершить ошибку, - возразил Акутагава, придерживаясь дипломатического тона. – И каждый должен иметь надежду на прощение, разве нет?

- Иметь надежду – да. Но не гарантию прощения.

- Даже если в будущем подобная бескомпромиссность может стоить поражения и различных бед?

Княгиня Харитонова улыбнулась, взирая на него как королева на разочаровавшего ее фаворита:

- Вы очень умны, господин Акутагава, и ваши слова всегда бьют в цель. Но это не исправит содеянного вами. И вы должны знать, что я всегда отдаю себе отчет в том, что делаю и всегда готова нести ответственность за принятые мною решения. Если я бескомпромиссна – это сделано сознательно.

- Я понимаю, - на губах мужчины появилась приятная улыбка, будто сейчас он услышал от княгини подбодряющие слова. – Что ж, пусть тогда каждый из нас несет ответственность за принятые решения, - сказав это, он хотел удалиться, но Харитонова остановила его: