- Да. Он зовет сестру-близнеца, - подтвердил второй сотрудник. – В досье написано, что ее зовут Наста.

Панов протянул руку и на ладонь ему легла папка с документами. Он дал знак выключить звук и устроился за одним из столов, неторопливо принявшись изучать собранную информацию. С удовольствием покуривая крепкие сигареты без фильтра, он прочитал все имеющиеся документы, затем поднял взгляд на Иврама, уже не скрывая своего интереса.

- Любопытно, любопытно… - Панов начал постукивать кончиками пальцев по лакированной поверхности стола.

- Судя по всему, у него очень крепкая психологическая связь с сестрой, - рассудительно заметил мужчина в клетчатой рубашке. – И не удивительно, ведь после того как их мать убили, а отца отправили в тюрьму, им пришлось туго. Поведение, которое он сейчас нам демонстрирует, реакция на стресс.

- Я не думаю, что потеря родителей могла вызвать столь сильную зависимость от близнеца, - Панов перестал стучать по столу, поднял палец и отрицательно покачал им в воздухе. – Нет-нет! Тут другое – и это весьма любопытно.

- Вы думаете, он сумасшедший?

- Нет, не думаю. Судя по предварительным тестам, которые провели наши рекрутеры, нервная система и психика у него очень крепкие. А если учесть его физиологические данные и уровень интеллекта, то, скажу я вам, природа не создает подобные экземпляры со склонностью к сумасшествию. Впрочем, я это еще проверю в будущем.

- А что делать с ним сейчас?

- Вколите ему успокоительного, пусть отдохнет пока, - Панов захлопнул папку и небрежно отодвинул от себя. – Я тем временем распоряжусь, чтобы сюда привезли его сестру.

- Но зачем? – удивился его коллега. – Судя по тестам, она весьма заурядна, обыкновенный ребенок. Она недостаточно хороша для нашей системы обучения.

- Она мне нужна, чтобы проверить мою догадку.

___________

____2____

- Тебе нравится здесь, Наста?

- Нет, - проговорила девочка, вяло водя расческой по волосам куклы, и не глядя на мужчину.

Они были одни в большой комнате, полной игрушек и детских аттракционов. Наста сидела на пушистом ковре, окруженная красивыми куклами – большими и маленькими – одетыми в великолепные наряды. Она с аккуратно заплетенными волосами и в бледно-зеленом платьице с кружевной оторочкой, сама походила на очаровательную куколку. Владлен Панов, скрестив руки на груди, стоял у подоконника и наблюдал за нею. Рассеянный дневной свет, ударяя ему в спину, обвевал его фигуру собою и тек дальше, вглубь комнаты

- Почему не нравится?

- Здесь скучно.

- А как же все эти игрушки и конфеты?

- Я не хочу их. Я хочу к Ивраму.

- Скоро ты его увидишь, я ведь тебе обещал, - он сделал несколько шагов и присел на ковер рядом с девочкой. Коснувшись указательным пальцем ее подбородка, он приподнял ее лицо, заставив посмотреть на себя. В водянистых глазах Панова появилась нежно-отеческое выражение: - Я обязательно отведу тебя к нему, только потерпи немного. Хорошо?

Наста согласно кивнула головой, доверчиво глядя на него. Панов заботился о ней и опекал, и ее сердце, тоскующее по ласке, потянулось к этому человеку, казавшемуся ей невероятно добрым и безобидным. Она находилась уже три дня в этой странной школе, где ее всюду окружали сладости, игрушки и никто не ругал за шалости. Каждый день к ней приходил Панов, которого она, по его просьбе, называла «дядя Владлен» - и каждый день она надеялась, что увидит своего брата…

- Возможно, ты увидишь Иврама уже сегодня, - словно бы по секрету добавил он, прежде чем подняться на ноги.

- Да?! – Наста встрепенулась, в уголках ее губ затеплилась улыбка.

Панов заговорщицки подмигнул ей и приложил палец ко рту, как бы давая обет молчания; потом, помахав рукой на прощание, он оставил девочку одну, скрывшись за бронированной дверью. Наста, еще немного поиграв с куклой, отложила ту в сторону – ей было неинтересно. До этой поры она росла без кукол, ее игрушками были вещи, попадавшиеся в руки во время бесконечного кочевья, она привыкла совсем к другой жизни… Пододвинув стул к подоконнику, Наста забралась на него и выглянула через стекло, забранное решеткой, на улицу; там светило пасмурное солнце, желтели деревья и ветер гнал опавшие листья по асфальтированным дорожкам. Прижавшись к стеклу щекой и испытывая надсадную грусть, она прошептала:

- Иврам…

Иврам сидел в звуконепроницаемой комнате с зеркальными стеклами, стянутый ремнями на специальном кресле, чем-то напоминающем стоматологическое. Он даже не мог оторвать головы от дерматина, коим было оббито кресло, этому препятствовали два ремня - один из них фиксировал шею, а другой обхватывал голову в районе лба. Мальчик дышал часто, по его коже ползли капли пота, смачивая хлопчатобумажную майку и шорты, в которые он был одет. К вискам и груди у него были приклеены датчики, записывающие на приборы его пульс и сердцебиение. На его запястьях и лодыжках виднелись кровавые синяки, он натер их за последние четыре дня, пытаясь освободиться всякий раз, когда его привязывали к креслу. За эти дни он ужасно похудел – кожа стала прозрачной и облепила кости, щеки Иврама ввалились, а под глазами появились фиолетовые тени. Теперь он не кричал, теперь он хранил молчание, упрямо кусая истончившуюся нижнюю губу.

- Как он? – поинтересовался Панов, входя в лабораторию.

Сейчас тут находилась старший врач спецшколы: Татьяна Богомольцева и ее помощник, а так же штатный психолог Давид Брумберг – тот самый потливый и слегка полноватый мужчина, который привязывал Иврама к креслу в первый раз.

- Как и прежде. Бунтует, - ответила Богомольцева, сминая бумагу папиросы и закуривая от спички. – Сегодня он тоже отказывается от еды, а если мы кормим его силой, то вызывает у себя рефлекторную рвоту. Общий физиологический тонус значительно снизился, его организм истощен. Еще немного – и он может впасть в кому или умереть.

- Впервые сталкиваюсь с подобным упрямством, проявляющимся в таком юном возрасте, - пожал плечами Брумберг, грязным платком полируя стекла своих очков. – Все эти дни его пытались сломать, накачивали успокоительным и подвергали гипнозу, но он по-прежнему сопротивляется. Его нервная система настолько крепка, что лично я не вижу способа ее сломить и при этом не покалечить мальчика фатально.

- И это замечательно, - улыбнулся холодной улыбкой Панов, - такие, как он, огромная редкость. Поразительная удача, что он попался на глаза рекрутерам. Когда он закончит эту школу, ему не будет равных.

- У него большой потенциал, это да, - промолвила Богомольцева с философской ноткой, - но он не сможет порадовать нас успехами, если не согласится подчиниться нам и умрет на этом кресле.

- Он не умрет, - возразил Панов самоуверенно. – Сделайте ему укол успокоительного, и я проведу с ним еще один сеанс гипноза.

Увидев, что в комнату входит врач со шприцов в руке, Иврам задрожал, но не издал ни звука. Богомольцева, деловито смазав кожу на предплечье спиртом, сделала укол и ушла. Он прикрыл глаза, чувствуя, как внутри нарастает слабость, голова становится тяжелой, а мысли притупляются и теряют всю значительность. Тело начало остывать и перестало потеть, дыхание замедлилось, стало ленивым… Он ненавидел это состояние! Иврам знал, что произойдет дальше: сейчас войдет этот человек с лягушачьим ртом, заговорит с ним и ему станет плохо от звука его голоса и слов!..

- Здравствуй, Иврам, - Владлен Панов вошел и плотно прикрыл дверь за собой. – Как твое настроение сегодня? Не отвечаешь? Похоже, ты все еще сердишься на меня. Но я не понимаю, почему? Ведь мы могли быть хорошими друзьями…

Мальчик зажмурился; сейчас, как и каждый день до этого, голос мужчины сливался для него в сплошной гул, бьющий по сознанию, по воле. Иврам как будто засыпал, но при этом оставался в сознании. Ему казалось, будто этот человек пытается вскрыть ему череп чем-то острым и проникнуть внутрь… Это причиняло ему мучительную боль, голова начинала раскалываться и звенеть! И тогда Иврам, пытаясь не упасть в черную бездну бессознательности, начал кричать. Он повторял только одно – то имя, которое давало ему надежду и силы бороться: