Наста поморщилась - громкие голоса вдруг резанули по слуху, отдавшись болью в мозгу. Она приподнялась было - собираясь все же завязать этой солдатне яица морским узлом – потом медленно осела обратно в кресло. Перед глазами все поплыло, но это произошло отнюдь не из-за травмы головы, нет…

Внезапно перед внутренним взором женщины всплыло что-то темное, пахнущее кисловатыми испарениями спиртного и источающее шум, гвалт, топот многочисленных ног. Она почувствовала грязный городской мороз, щипающий кожу лица, а спустя мгновение вспомнила проплывающие над головой уличные фонари и свою усталость, свое бессилие… Наста вспомнила, как быстро шагала, ведомая братом, боясь споткнуться – а за ворот наспех застегнутой куртки заползал ноябрьский холод. Он крепко держал ее за руку, шагая размашисто, вынуждая ее семенить как маленького ребенка. Было темно, стоял поздний вечер и от того, что узкий переулок, по которому они шли, был совершенно пуст, становилось еще холоднее. Рядом горели окна квартир и свет этот усиливал ощущение нелюдимости, одиночества.

- Сейчас мы согреемся и поедим, - сказал ей Иврам, чуть оглянувшись на нее. – Еще немного.

Его зеленые глаза мерцают, в них отражаются огни фонарей и зимние звезды. Он одет еще небрежней, чем она, даже без шапки, но вроде и не обращает на это никакого внимания. Еще несколько поворотов и проулков и они вышли к одноэтажному приземистому зданию с растрескавшейся облицовкой. Окна здания, светящиеся разноцветными огнями, забраны ржавыми решетками, а над заплеванной деревянной дверью висит блеклая вывеска «Бар «Мидия». Они входят внутрь, их останавливает грузный охранник с лицом старого пьяницы:

- Эй, малолетки, вам сюда нельзя! Пошли вон!

Иврам бросает ему несколько крупных купюр и вход в бар оказывается открытым. Внутри темно, душно и тесно. Сверкает цветомузыка, рвано освещая чащобу движущихся в такт громыхающей музыки тел. Здесь пахнет алкоголем, сигаретным дымом и сальным человеческим потом. Все посетители одеты дешево и крикливо, особенно молоденькие девушки, размалеванные как проститутки. Не отпуская ее руки, Иврам прошел через толпу танцующих к бару - тот состоял из стойки, стеллажей с дешевым спиртным и витрины, на которой были разложены закуски: бутерброды, хот-доги, какие-то салаты. Брат, делая заказ и расплачиваясь, продолжает прикасаться к ней, будто опасаясь, что она попытается сбежать.

Им удалось найти место в углу зала. Иврам усадил ее за стол – такой же грязный, как и все в этом месте. Перед Настой появилась пластиковая тарелка с хот-догами, залитыми кетчупом, и бутербродами. И банка «Пепси».

- Ешь, - сказал ей брат, откупоривая пластиковою бутылку с джин-тоником и прикладываясь к ней. Себе он ничего не купил, кроме спиртного, хотя Наста не видела, чтобы он ел. Когда она потянулась, чтобы взять у него бутылку и тоже сделать глоток, он оттолкнул ее руку: - Нельзя. Сначала поешь.

Еда отвратительна на вкус, однако Наста послушно ест, потому что понимает – ей нужны силы. Брат поглощает спиртное и курит, щурясь при этом на дергающихся под музыку людей. Ни его взгляд, ни лицо не становятся хмельными, как если бы он пил чистую воду. Он взирает пристально, выискивая подвох и опасность, хотя в этом месте до двух четырнадцатилетних подростков никому нет дела, никто их ни в чем не заподозрит. Наста постепенно согревается, перестает мелко дрожать, к ней возвращаются силы, утерянные было ею где-то в закоулках холодного вечера.

- Дай, - шепчет она, вновь требуя спиртное.

На этот раз брат позволяет ей сделать несколько глотков. Спиртное согревает желудок, растекается по жилам приятным теплом. Она дышит носом, прикрывая глаза, пытаясь сосредоточится в этом шуме и вони, наваливающихся на нее со всех сторон. Что это за дрянное место!.. Висок еще слегка болит от удара, коим ее наградил брат. Но когда он ее ударил? Сегодня, вчера, позавчера?.. Наста не может собраться с мыслями. Она думает о Владлене, но спросить о нем Иврама не решается. Она вспоминает о том, как брат ударил Панова ножом и её желудок невольно сжимается, подкатывая к горлу. Сердце у нее ноет, вздрагивает, как продрогшая птица.

- Дай еще, - просит она опять. Иврам молча вручает ей бутылку, сосредоточив свое внимание теперь на сестре. Он не говорит ни слова, просто смотрит, а Наста больше всего на свете сейчас не хочет встретиться с ним взглядом.

Между тем ударные звуки танцевальной композиции стихли и перетекли в медленную мелодию, сдобренную гитарными семплами. Надрывно плачущий голос Майкла Джексона, поющий «Give in to me», наполнил душное пространство зала, призывая танцующих разбиться на пары. Неловко закидывая руки на плечи мужчинам, женщины принимали приглашения к медленному танцу, вульгарно двигаясь и не соблюдая ритм. В движениях танцующих пар не было красоты, только животная рефлексивность, пахнущая примитивным сексом и помоями.

«…Ты всегда как камень холодна,

Потому что хочешь отвергать меня.

А я готов потратить всю жизнь

На поиски Тебя…

Любовь – это чувство,

Дари его, когда мне это нужно…»

Насте почудилось, что она в одно мгновение лишилась и прошлого и будущего. Осталось только это настоящее – здесь, в этом богом забытом притоне, где собрались объедки человеческой цивилизации. И все тут выглядело одинаково глупым и бессмысленным. И самым жестоким было то, что брат, увидеться с которым она так хотела все эти три года, внушает ей страх, вызывает ноющую боль в душе… Это было невыносимо! Ей хотелось вскочить и убежать от него прочь, освободиться от этой боли…

Но убежать она не могла. Словно уловив ее настроение, Иврам пододвинулся ближе и обхватил руками ее талию. Наста невольно зажмурилась – для нее в этот миг его объятия были подобны смертельной петле, накинутой беспощадным палачом. Брат прижался губами к ее волосам, опаляя их дыханием, а она, теряясь от его прикосновений все больше, позволила ему стиснуть себя. Она не знала, для чего и почему он обнимает ее, и чего ей следует ожидать: ласкового слова или удара. Ее нутро не чувствовало, не находило в том, кто находился подле нее, брата – зато оно явственно и отчетливо ощущало в нем угрозу. К ней прижимался хладнокровный убийца, хищник, зверь, способный в следующий миг бросить на нее и растерзать…

«Любовь – это чувство,

Дари его, когда мне это нужно.

Весь в огне я пылаю,

Дай мне то, что я желаю!

Дари мне это, когда мне это нужно,

Говори со мной, женщина!

Уступи мне, стань моей…»

- Мэм, вам совсем нехорошо? – озабоченно обратился к ней радист, склонившись над креслом. Его голос оборвал в Насте цепочку воспоминаний, которая выглянула из мрака ее беспамятства. Видение раскололось на осколки и вновь утонуло в бездне бессознательного, где долгие годы хозяйничал ее муж, Владлен Панов. - Вы очень бледны…

- Со мной все в порядке, - ответила зеленоглазая женщина, облизывая пересохшие губы и выпрямляясь в кресле. – Возвращайтесь к своим делам.

Солдаты продолжали шуметь. Наста не стала подниматься с кресла, и все же достала сигареты и закурила, пытаясь справиться с волнением. Никотин ударил в мозг, слегка взбодрив ее. Она не пыталась дать объяснения своим воспоминаниям, это было бы бесполезным занятием. Она вспомнила, как брат прыгнул из вертолета, увидев, что «Майбах» ушел ко дну реки. Удар о воду, наверное, отчасти его оглушил, потому что он не сразу смог нырнуть на нужную глубину, а когда нырнул – ее и Канасо там не было… Ударься она об руль чуть сильнее или прыгни Иврам с меньшей высоты – уйти от преследования ей бы не удалось…

Сказав брату, что счет ведет она, а не он, Наста блефовала. Ей удавалось идти впереди Иврама всего лишь на сотую долю секунды - а когда тот раскусит ее стратегию, он ее, без сомнения, обыграет. Она, при всем своем авантюризме, не тешила себя иллюзиями о том, какая судьба будет ожидать ее, когда брат возьмет реванш. Так что, пока у нее есть хоть какой-то перевес – она должна решить, как использовать свое преимущество.