Когда за окном рассвело, Юки задремал, опустошенный своими размышлениями.

Тогда он еще не знал, как все повернется: что через три месяца бабушка Мика умрёт, а через четыре – он узнает, что Акутагава спит с Ивом.

________________________

* Ну, конечно, я иду. И, конечно, выиграю. (бенгальский, гос.язык Бангладеша)

________________________

7

Бабушка Мика умерла в конце декабря.

Как же странно было находиться на кладбище в католическое рождество! Юки, закутанный в шарф и спрятавший руки в глубокие карманы пальто, поднял на мгновение глаза к небу – сверху сыпались мелкие снежные крупинки, похожие на кусочки льда. Они припорошили тонким хрустящим слоем все вокруг: голые ветви деревьев, надгробия, газоны и бордюры. Гроб с телом бабушки Мики могильщики аккуратно опустили в яму, выкопанную в мерзлой почве, затем начали забрасывать её землей. Промерзшие комья гулко ударялись о гроб раз за разом.

«Вот и все, - думал Юки отстраненно. – Месяцы борьбы с болезнью, месяцы надежд – теперь всё это в земле… Ушло навсегда… Теперь бабушка присоединилась к деду Сугияме и родителями. Одна дружная семья, все мои родные теперь там – только меня не хватает, один я здесь остался…»

К его локтю мягко прикоснулись, приглашая обратить внимание на того, кто стоял рядом с ним. Юки посмотрел на Акутагаву – чьи волосы тоже припорошили снежинки.

- Пойдем, - сказал юноша. – Ты уже замерз.

- Ну и что? - прошептал в ответ Юки, снова упираясь взглядом в могильную яму.

Могильщики энергично махали лопатами, стараясь быстрее справиться с работой. Земля уже скрыла недорогой гроб и самый обыкновенный, непритязательный погребальный венок на его крышке. Акутагава предлагал Юки устроить более богатые похороны, но тот отказался – к чему ненужная пышность? Родственников на свете у него и бабушки Мики больше не было, друзей – тоже, кому пускать пыль в глаза?… Поэтому её хоронили скромно и тихо – на похоронах был только буддийский священнослужитель, прочитавший над покойницей священные сутры, Юки и Акутагава.

- Пойдем, - повторил Акутагава. Его пальцы скользнули по руке Юки вниз, добрались до ладони и сжали её. – Хватит. Ты и сам понимаешь, что хватит.

Юки устало подчинился ему. Они прошли по кладбищенской дорожке, выйдя к парковке; там, у внедорожника, стояли, согреваясь курением Тэкесима и Ботаник. В холодную безветренную погоду сигаретный дым зависал над их головами сизым облачком. Увидев приближающихся юношей, они вздохнули с облегчением – им уже надоело торчать тут и отмораживать уши.

- Мы с Юки едем в «Сэкиа» - сообщил телохранителям Акутагава, когда они залезли в комфортабельные недра автомобиля.

- Как скажешь, - кивнул Тэкесима, заводя мотор.

В «Сэкиа» Юки и Акутагава уже бывали несколько раз. Так назывался маленький киотский ресторанчик, расположенный неподалеку от императорской виллы Кацура Рикю. Уютный и рассчитанный на крайне состоятельных посетителей – он гарантировал уединение, покой и конфиденциальность своим клиентам.

Юки было наплевать, куда его везет Акутагава. Он глядел в окно – за ним проносились городские улицы, где царило оживление: ведь католическое рождество в Японии превратилось практически в национальный праздник. Деревья украсили гирляндами и волшебными фонарями, на витринах магазинов висели объявления о рождественских распродажах, люди сломя голову носились в поисках подарков.

Ботаник потянулся было к автомагнитоле, но Тэкесима выразительно на него глянул: мол, дурак, совсем забыл, что Юки едет с похорон?! Ботаник скорчил виноватую физиономию – он и вправду подзабыл.

Юки считал их своими друзьями – и они оба, памятуя об этом, уже высказали ему свои соболезнования. Юки принял их с благодарностью, но, по мнению телохранителей, как-то… надломлено что-ли. И это настроение не было вызвано только горем по умершей бабушке. Тэкесима и Ботаник не были слепцами – они отлично видели, что отношения Юки и Акутагавы дали трещину, продолжающуюся с переменной скоростью разрастаться до размеров каньона. Вмешаться и дать добродушно-шутливый совет они, даже и видя грозовые тучи на небосклоне, уже не могли. Слишком поздно. Слишком далеко всё зашло.

В ресторанчике юноши уединились в одном уголке, защищенном от зала витражными перегородками. На столе горела миниатюрная лампа с абажуром, ненавязчиво благоухал сухоцвет на стене. Они расположились друг напротив друга.

- Давай я закажу выпивку, - произнес Акутагава, обрывая долгую-долгую паузу. – Чай сейчас не поможет. Нужно что-то покрепче.

- Тебе еще семнадцать, как ты закажешь?

- А вот так, - Акутагава снисходительным жестом подозвал официанта и попросил мартини с водкой. Когда заказ принесли, Юки молча пригубил напиток: ему действительно сейчас хотелось напиться. Акутагава понаблюдал за ним немного, потом протянул через стол руку и накрыл ею ладонь Юки.

Юки посмотрел на длинные и изящные пальцы Акутагавы, поглаживающие его кожу, чувствуя физическое тепло чужой плоти. Что это, ласка? Жест утешения?.. Когда стало известно о смерти бабушки, Акутагава сказал только, что утрясет всё с похоронами. Он не сказал: «Мне очень жаль, Юки», он принял эту смерть как нечто неизбежное, нечто закономерное. И в этом был весь Акутагава! Расчетливый, хладнокровный, непредвзятый…

«…Как так получилось, что мы потеряли связь друг с другом? Или, быть может, мы и никогда не были по-настоящему вместе? Это была просто юношеская иллюзия – и всё. Гормоны плюс полёт фантазии. Мы еще слишком молоды, чтобы уметь строить настоящие, прочные отношения – да он и я слишком различаемся между собой к тому же… И вот мы сидим рядом, но я взираю на него как на незнакомца, потому что осознаю, что на самом деле не знаю его. Сначала я влюбился в него без памяти, а, когда нас разлучили – был готов выпрыгнуть из окна от тоски. И вот теперь, когда мы вместе – когда, казалось бы, исполнилась моя мечта - я снова готов выпрыгнуть из окна от тоски. Акутагава как сильнодействующий наркотик – сначала чертовски хорошо, и привыкание происходит моментально, но потом… Потом - состояние одержимости, боль, ломка и неизбежное осознание того, что этот наркотик выжигает в тебя изнутри, лишает воли, и подводит к роковой черте…»

- Мы в последнее время мало говорим, - негромко сказал Акутагава, глядя ему в лицо. - Ты перестал рассказывать мне о своих раздумьях, идеях…

«О чем мне тебе рассказывать, Акутагава? О том, что мои чувства к тебе НЕ заглушили во мне голос разума? О том, что мой разум говорит мне: у вас нет будущего, да никогда бы и не могло быть! О том, что я пошел на сделку с совестью, решив не говорить с тобой на «опасные» темы даже после появления Ива, решив не подавать вида – чтобы ты, не дай бог, не отказался платить за лечение бабушки? О том, как я себя чувствую из-за этого? О чем же мне рассказывать?! О том, что я теряюсь в догадках: уступил ли ты домогательствам Ива или нет? О том, что я вполне серьезно думаю уйти от тебя? Уйти, потому что бабушка мертва и меня ничто уже не держит. Уйти, потому что любовь к тебе делает меня больным, превращает в беспомощного калеку. Уйти, потому что наша разлука неизбежна в любом случае - поскольку я не тот, кто тебе нужен!..»

- Давай не сейчас, а? Мы только что с кладбища, - проговорил Юки и как-то тупо, безысходно уставился в стол.

- Нет, сейчас! Вообще, ты должен отвлечься от своих мрачных мыслей. Юки, послушай меня, смерть неизбежна, она везде и повсюду. Твоя бабушка прожила долгую, насыщенную жизнь - она многое видела, совершала те или иные поступки, ошибалась или была правой, дышала и думала - как и ты сейчас. Но пришел её час. Смирись с этим. В конце-концов, там, куда она ушла, нет боли, нет страданий, нет горечи.

Юки вырвал свою ладонь и порывисто закрыл лицо руками. Акутагава терпеливо ждал, пока он не успокоился и, шмыгая носом, не открыл лицо. До этого момента он старался не показывать своих слез Акутагаве. Ревел где-нибудь в углу и в одиночестве, как и полагается мужчине, а после выбирался оттуда, стараясь поддерживать сосредоточенно—спокойный вид. Но Акутагава… Акутагава задел ноющие от боли струны в его душе и он не совладал с собой.