Рут Ренделл
Демон в моих глазах
Посвящается Маргарет Раббс, с любовью
…Из потока, от истока,
…С красных круч горы высокой,
От светила на заре
В золотистом сентябре,
От зарницы озорной,
Пролетевшей надо мной,
Из грозы, под грома стук,
Да из тучи, ставшей вдруг
На лазурных небесах
Демоном в моих глазах
[1].
Эдгар Аллан По «Один»
Ruth Rendell
A Demon in My View
Copyright © 1976 by Ruth Rendell
The Author has asserted her right to be identified as the author of the work
© Петухов А. С., перевод на русский язык, 2014
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
* * *
Подвал был разделен на отдельные комнаты. Каждая из них, за исключением последней, была забита мусором, какой обычно загромождает подвалы старых домов. Здесь валялись сломанные велосипеды, старые, покрытые грибком кожаные чемоданы, деревянные ящики, деревянные стулья без ножек или подлокотников, разбитые китайские вазы, желтеющие старые газеты, или перевязанные веревками, или наваленные просто кучей. Все пространство было забито невероятным количеством коробок и тюбиков от пасты без каких-либо наклеек, удочками, железными кольцами и обрывками проволоки, которые когда-то, очень давно, свинчивали, скрепляли или привязывали что-то к чему-то. Все это было покрыто толстым слоем черной грязи, неизбежной в подвалах. Всюду стоял стойкий запах копоти и плесени. Среди всех этих груд мусора была расчищена узкая дорожка, ведущая от входных ступеней к первому дверному проему без двери, затем ко второму, такому же, и наконец в пустую комнату, расположенную прямо за ним. И именно в этой комнате, невидимая пока в этой кромешной темноте, к стене прислонилась женская фигура. Мужчина спустился по ступенькам с фонарем в руке. Фонарь он включил только после того, как аккуратно закрыл и запер входную дверь. Затем, в тусклом луче света, вошедший медленно пошел по дорожке, среди куч мусора. В подвале было не слышно абсолютно ничего, кроме шаркающих шагов по покрытому грязью каменному полу, однако, войдя во вторую комнату, мужчина убедил себя, что услышал, как впереди кто-то судорожно вдохнул воздух и издал приглушенный хрип ужаса. Улыбка появилась на лице вошедшего, хотя его била дрожь, а фонарь в его руке слегка подрагивал. У второго дверного проема он поднял фонарь и стал водить им по комнате, двигая луч широкими зигзагами от левого нижнего угла и дальше по направлению к правому верхнему. В луче фонаря были видны неровные стены и оштукатуренный потолок, покрытый паутиной старых трещин. С потолка свисали давно не используемые и проржавевшие электрические провода, а по стене текла струйка воды, спускавшаяся широкой дугой по раскрошенному кирпичу стены и исчезающая в полу. Наконец луч света осветил фигуру женщины.
Ее лицо было абсолютно белым, и ничто не портило его совершенной красоты – ни дефекты кожи, ни нарушенные пропорции. Женщина смотрела на него невидящими глазами. Но мужчине с дрожащим фонарем в руке казалось, что женщина извивается около стены, стараясь как можно глубже вжаться в нее всем своим телом, одетым в короткое черное платье. На ее руке висела дамская сумочка, а на ногах были надеты изношенные черные туфли.
Вошедший ничего не говорил. Он никогда не умел разговаривать с женщинами – он умел делать с ними только одну вещь, и сейчас, подходя все ближе и ближе, мужчина собирался сделать именно ее.
Прежде всего он укрепил фонарь на кирпичной стене на уровне своих колен. Теперь женщина находилась в тени, а комната стала напоминать темную аллею, освещаемую тусклым светом уличного фонаря. Когда вошедший подошел к ней, парализованной страхом, и не встретил никакого сопротивления – хотя ему хотелось бы, чтобы женщина отчаянно сопротивлялась, – он сомкнул пальцы у нее на шее. Сопротивления все еще не было, но то, что произошло в следующий момент, было не менее приятно. Руки мужчины сжимали горло несчастной до тех пор, пока его пальцы не сомкнулись полностью, и в этот момент прекрасное белое лицо изменилось – его исказила судорога, и оно провалилось внутрь. Вошедший издал хрюкающий звук, который должен был означать удовлетворение, когда женщина стала боком заваливаться на пол. Он отпустил ее шею, стараясь справиться со взрывом эмоций у себя внутри, и позволил телу упасть ничком на истоптанный грязный пол.
Мужчине понадобилось несколько минут, чтобы полностью прийти в себя. Он вытер уголки губ и руки чистым белым носовым платком. Закрыв, а затем вновь открыв глаза, глубоко вздохнул. После этого поднял пластиковый манекен и опять прислонил его к стене. Лицо манекена все еще было вдавлено. Он вытер его все тем же платком, а потом, просунув пальцы через дырку около шеи – дырку, которая с каждым посещением становилась все больше и больше, – аккуратно стал выдавливать изнутри ввалившиеся нос, глаза и подбородок до тех пор, пока лицо не приобрело свою первозданную красоту. Мужчина расправил платье и опять повесил упавшую сумочку на руку манекена. Женщина была опять готова к смерти. Может пройти неделя или две, а она все так же будет ждать его. Самым лучшим в его жизни было осознание того, что она там, в этом подвале, ждет следующей смерти…
Глава 1
Дома походили на садки для кроликов. Каждый из них, изначально предназначенный для одной семьи, теперь был разделен на четыре-пять отдельных квартир. Эта неприкрытая теснота подтверждалась наличием множества звонков – в восьмикомнатном доме их могло быть целых семь штук – на входных дверях и мусорными ящиками, заменившими розовые кусты в палисадниках. Медленное угасание было хорошо видно в забитых фанерой окнах, балконных решетках, связанных проволокой, и воротах без замков, монотонно хлопающих на своих столбах.
Дома, расположенные по четной стороне Тринити-роуд, были высокими, с поднятыми полуподвалами, поэтому ступени, ведущие на первый этаж, больше походили на осадные лестницы времен средневековых войн. Фасады домов смотрели на противоположную сторону улицы, где располагались более скромные трехэтажные здания из коричневого кирпича. Перед домом номер 142 была припаркована большая блестящая машина – зеленый «Ягуар». В заднее окно машины была видна фигурка собаки, которая радостно качала головой при малейшей вибрации корпуса, а с зеркала заднего вида в салоне свешивалась кукла-блондинка в раздельном розовом бикини.
На Тринити-роуд, которую все предпочитали проезжать даже не останавливаясь, такая машина выглядела как пришелец с другой планеты. За невысокой кирпичной стеной, отделявшей палисадник дома номер 142 от тротуара, росли два лимонных дерева с обрубленными верхушками. На обрубках уже были видны ростки с кожистыми листьями, делавшие их похожими на доисторические папоротники. За ними находилась крохотная земляная полянка, заросшая травой. В цокольном этаже располагалось эркерное окно, занавешенное оранжевыми занавесками; два окна на первом этаже закрывали поношенные шторы зеленого цвета с дырой в одной из них; окна последнего этажа были не до конца закрыты коричневыми шторами из вельвета, и между ними виднелись легкомысленные кружевные занавески, больше похожие на женскую ночную рубашку.
К передней двери вели пологие ступеньки, сделанные из розового гранита, но невероятно грязные. Сама же дверь могла быть зеленой, серой или коричневой – ее так давно не красили, что определить первоначальный цвет было невозможно. Стеклянные вставки в двери – те, которые еще не успели разбиться, – были двух цветов: тусклого зеленого цвета фикуса и темно-бордового цвета кислого вина; из-за этого входная дверь походила на мозаичные окна в церквах прошлого века.