Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Ничего не стоило зайца убить: сидит на месте, ждет и что-то жует.

Хозяин прицелился.

Вдруг Авдотья Ивановна – бац в зайца с печки валенком. Руська – под печь, а хозяин весь заряд в печь влепил.

– Ты баба неглупая, – сказал он.

И с ружьем догонять Филата Антоновича.

– Убил? – спросил тот.

– Слышали? – ответил хозяин.

– Вредная тварь в доме, – сказал Филат Антонович, – а жалко чего-то, никогда не было со мной такого на охоте, то ли, может, время такое: сегодня ты зайца, а завтра самого тебя, как зайца. Ну, ладно, убил и убил, больше он у тебя в доме не будет вредить. А ружье сам на память возьми от меня, может быть, и не увидимся, помнить будешь меня, а мне теперь уже не до охоты. Прощай.

И ушел.

В тот же день немцы пошли в атаку, и полетели у нас из окон стекла со всеми своими наклеенными бумажками с крестиками и в елочку. Все бегут из деревни в лес, кто с чем.

– А мы с женой, – рассказывает Иван Яковлевич, – дружно взялись за лопаты: ямы у нас были уже заготовлены, картошку, зерно – все закопали. Утварь хозяйственную тоже зарыли. Кое-что взяли с собой необходимое для жизни в лесу. Со скотиной чудеса вышли, у нас вся скотина – коза да корова. Ну, конечно, скотина по-своему тоже понимает: война. Прижались в углах, трепещут и не хотят выходить. Зовем – не слушают. Пробовали тащить – сопротивляются. А уже не только снаряды рвутся – начинают и пчелки свистеть. Пришлось бросить скотину: самим бы спастись. И только мы со двора – им без людей страшно – они к нам и выходят из ворот: коза вперед, а за ней и корова. Да так вот и пошли в порядке: коза впереди, корова позади, а посреднике заяц любимый.

Так пришли мы в партизанский овраг и заняли пустые землянки. Вскоре снаряды и бомбы со всех сторон весь лес нам изломали, мы же сидим ни живы, ни мертвы в своих землянках. Недели две прошло, и мы уже и смысл потеряли и не знаем даже, немцы ли у нас в Меринове или все еще наши держатся.

Однажды утром на рассвете глядим, а краем оврага идет наш весь партизанский отряд и впереди Филат Антоныч, весь ободранный, черный лицом, босиком, в одних американских голенищах, и на месте стеклянного глаза дыра.

– Живо смывайтесь, – кричат нам, – немцы далеко, деревня цела, идите, очищайте нам землянки!

Мы, конечно, радешеньки, живо собрались, идем в прежнем порядке: коза впереди, корова позади, у меня за плечами дареный дробовик, у Авдотьи Ивановны заяц.

– Стой, любезный, – дивится Филат Антоныч, – да никак это ты, Руська?

И только назвал «Руська», заяц повернул к нему голову и заработал губами.

– Я же велел тебе застрелить его, – сказал Кумачев, – и ты мне соврал, что убил?

– Не соврал, Филат Антоныч, нет, – ответил я, – ты меня спросил тогда: «Убил?» А я ответил вежливо: «Вы слышали?» И ты мне: «Да, слышал».

– Ах, ты, плут, – засмеялся Филат Антоныч.

– Нет, – отвечаю, – я не плут, а это вот она, супруга моя, по женскому чувству к домашней скотине валенком в Руську – он шмыг под печь, а я весь заряд ввалил в печь.

Посмеялись, тем все и кончилось.

После этого рассказа председателя Авдотья Ивановна повеселела и говорит:

– Вот ты бранил меня за ружье, что не могла я, баба, понять неоценимую вещь. А Руська? Не кинь я валенком, ты бы, по мужицкому усердию своему, убил бы его. Бабьим умом, а все-таки лучше тебя, мужика, сделала. Ружье неоценимое. Нет, батюшка, ружье – вещь деловая и наживная, а заяц был – и нет. И другого такого Руськи не будет. И никогда на свете такого зайца не было, чтобы охотнику ружье приносил.

2
{"b":"22397","o":1}