А что в этом плохого то?

Что в этом неправильно?

А в том то и дело что ничего.

Нет на свете правильных или не правильных вещей.

Если это возможно, если природа это допускает, значит это правильно.

И даже самое плохое и ужасное что может быть на свете.

Если это есть, значит это зачем то нужно миру.

Пускай ты даже не можешь это принять.

А правильность и не правильность.

Заключается только во мнении, причем не твоем, других людей.

Которое почему то важнее для вас, вашей собственной жизни.

Причем все исправить можно в любой момент, как по взмаху волшебной палочки.

Раз и готово.

Но почему то, все мы, или как минимум подавляющее большинство – рабы этой ловушки.

Которую делаем, создаем мы самостоятельно.

Не имея никакой цели и никакого смысла.

Когда я дошел до конца своего узкого и темного коридора, я понял, что Сталин никого не убивал.

Вернее он убил только одного человека.

Самого себя.

Примерно в это же время, сердце Сталина остановилось.

И на календаре как не странно было первое число.

На следующее утро, в 9 утра я уже был на почте.

Исполнял последнюю волю Сталина.

Хотя и не полностью.

Всех вычеркнутых лиц в списке, я всем им отправил похоронку.

Не знаю правильно я поступил или нет.

Просто бывает, что некоторые, очень важные решения, на них не хватает нашей жизни.

И было бы здорово, если эти решения, эти дела кто-то мог за нас доделать.

Я бы хотел, чтобы кто- то доделал мои дела, если я чего-то не успею.

А я обязательно не успею.

Дохлый.

Второй мой клиент, о котором пойдет речь, был уже совершенно из другой эпохи и совершенно другой фармации.

В паспорте он значился как Андрей Владимирович Синицын.

Но большинство знакомых этого представителя вида хомо сапиенс, знали его под именем Дохлый.

Дохлый был таким же типичным представителем нашего заведения, как и тараканы на нашем пищеблоке.

Полный антипод моего первого героя, как в той песне …мама анархия, папа стакан… сами знаете чего.

Дохлый был абсолютно свободной личностью.

Не смотря на довольно академическое происхождение, папа был профессором словесности, а мама играла на скрипке в местной филармонии, Дохлый всю свою сознательную, если конечно ее можно так назвать жизнь был панком, наркоманом, и полнейшим распиздяем.

Прекрасным в своей философии отрицателем всего чего только можно отрицать, включая собственную жизнь, как и право и желание на нее.

Собственно благодаря именно этим взглядам он и оказался в нашем замечательном заведении.

Десять лет на дезоморфине сделали свое дело, и Дохлый целиком и полностью оправдывал свое название.

За всю мою практику в медицине, наверное это первый и единственный такой случай, когда я как доктор, не понимал почему этот человек еще жив.

У него практически были разрушены все органы и системы в организме.

А на руках и ногах плоти почти не осталось.

Вы не ослышались, некроз уничтожил почти все мышцы и кости, в буквальном смысле кое-где можно было увидеть в свободном доступе.

Как будто Дохлого обглодали собаки.

Жуткое зрелище даже для врача.

Самое ужасное, что в ввиду многолетнего употребления наркотических средств, Дохлый практически не был восприимчив к обезболивающим, которые также были основаны на препаратах класса А.

Поэтому, ему было больно. Очень больно.

Так добрый день. Как себя чувствуете?

Да пошел ты! – стиснув зубы тявкнул Дохлый.

А что такой грустный?

Еще раз идите на… доктор.

Да ладно тебе Дохлый.

Я тебе укольчик принес классный.

Сейчас полегчает.

Сестра сделала укол.

И я увидел как постепенно вены и жилы на лице и шее Дохлого снизили свое напряжение и поменяли цвет.

А ты когда не лысый был, ирокез носил?– спросил я.

А тебе-то нахера это знать Айболит?

Ну если не хочешь я пойду дальше.

Да не, останься, скажу.

Наркоманов и бомжей всяких не очень-то жалуют в подобных заведениях. Да и в других наверное то же, поэтому за всей бравадой, Дохлый искал общения хоть с кем то.

Милосердие где – скажете вы?

А разве не знали, что большинство людей плывут по жизни не в своей лодке?

Тут таких большинство, как и везде.

А в меньшинстве, к сожалению, еще более интересный вариант. Это те, кому нравиться копаться в смерти и дерме. Такие то же среди нашего брата не редкость.

А милосердие то есть спросите вы?

Да, но таких мало, и они как правило не задерживаются. Милосердие это слабость. А слабость убивает точность и трезвость. Хотели бы чтобы вас резал слабый хирург с дрожащими руками?

Вот вам и ответ про милосердие. Оно интересно только со стороны, пока не коснулись.

Было когда то, но быстро закончилось (это я про себя).

А что касается нарков, то они как правило к финалу своего существования, то же (да как и все) производят переоценку ценностей.

Наверное, время на подумать появляется что ли.

Оценить и взвесить свой собственный жизненный опыт.

Вот их и тянет на поговорить, пообщаться.

А мне это интересно сугубо из корыстных целей.

Я как самка богомола, которая головы откусывает.

Еще я заметил, что не важно кем не был человек при жизни и чего не достиг, перед самой смертью, у него как третий глаз открывается.

Начинают очень умные мысли толкать.

Ну а я тут как тут.

С блокнотиком.

А что, и им хорошо. Я уши бесплатные.

И мне интересно.

Вернемся к Дохлому.

Ирокез то у тебя был? – хлопнул его по плечу.

Ай сука.

Больно.

Был ирокез, был.

Зеленый такой.

Постоянно им в трамвае об потолок терся.

Круто – оценил я.

А что потом случилось?

Хм…– довольно усмехнулся Дохлый.

А потом мне его подожгли кореша – Дохлый расплылся в блаженной частично беззубой улыбке.

Видишь шрам.

Дохлый повернул тощую макушку и на затылке действительно был шрам от старого ожога.

Ну это нормально.

Почему бы не поджечь макушку лучшему другу.

Добавил я.

Да я не в обиде, меня тогда этот ирокез уже достал.

Больно но прикольно как говориться.

Ну ты даешь, хотя чему удивляться.

Как сегодня настрой? Боевой?

Ага, как у зека в штрафбате перед атакой.

Доктор, зачем глупые вопросы задавать?

Ну как зачем, для глупых ответов. Нужно же как то разговор завязывать.

Ну да, ну да.

Док, а есть вариант? какой?

Опять за старое Андрей?

Ты когда злишься меня всегда по граждански называешь – сказал Дохлый.

Мы тему закрыли.

Нет у меня ни полномочий таких ни желания.

Ну и не в Нидерландах мы, или где там можно.

Ну тебе же самому противно на меня смотреть, да и я непонятно зачем здесь болтаюсь.

Ну как зачем, чтобы я зарплату получал, зачем же еще.

Ага, пи…дец как смешно Док.

Док, мне больно. Мне очень больно.

А сдохнуть не могу.

Ну всему свое время, твое значит не пришло.

А зачем оно мне надо.

Я ни там ни здесь, я уже скоро из кожи вылезу от этого всего.

Дохлый стал биться в истерике, дергаться, благо он почти не мог ничего, да и руки были бинтами привязаны к кровати.

Тише, тише, успокойся. Прижал его за грудь к кровати.

Успокойся Андрей.

Я тебе только по секрету скажу, тебе осталось недолго.

Сколько доктор??? – крикнул мне прямо в лицо Дохлый, уставившись в меня.

Не знаю почему, или для чего, но я тогда ему как мне казалось, абсолютно точно ответил – максимум еще три дня.

Видишь вот тут у тебя в анализах вот этот показатель повысился резко, ткнул ему в лицо бумажкой, а это верная смерть.

Не знаю почему, но дохлый тогда мне поверил.

Он улыбнулся, и отпустил меня.

Мне даже жутко тогда стало.

Настолько, что я отошел к окну, чтобы Дохлому не показывать то ли свой ужас, то ли удивление, то ли жалость.