Голос Отца, о котором говорит Орфей, это не кто иной, как Логос, всегда существующий вместе с Отцом.

Еще ниже (II 18 и сл.) Кирилл полемизирует с Юлианом, который противопоставлял научное изъяснение Платона касательно происхождения мира, соответствующему изъяснению Моисея, изложенному в Книге Бытия. В заключительной части (II 24) своего ответа Юлиану, Кирилл показывает, что если Моисей и выражался просто, то это потому, что он был движим учительными и этическими, а не чисто научными намерениями: но как разнятся между собой простая, но ясная космология Моисея и сумбурная космология Гесиода! В этом утверждении заключено неодобрение «Теогонии» языческого поэта, которая цитировалась с целью осмеяния (стихи 108—137) в II 25.

После свидетельств поэтовтеологов Греции в поддержку христианской истины рассмотрению подвергаются свидетельства философов. В этой области наш писатель проявляет общирную осведомленность, даже если эти знания получены им из вторых рук, к примеру, из доксографий. В I 38—39 Кирилл приводит извлеченные из какого–то учебного пособия различные учения о боге, сформулированные Фалесом, Демокритом, Анаксимандром, Аристотелем и стоиками. Для ознакомления с этими философами (прямой доступ к которым, к сожалению, стал невозможен) Кирилл, судя по всему, базировался на сборнике «Учения философов», ошибочно приписывавшемся Плутарху.

Что касается Пифагора (142), Кирилл прибегает к тексту, нам неизвестному, но восходящему к ранним временам апологетики: действительно, содержащиеся в нем сведения пребывают в согласии с теми, которые поставляет нам анонимный автор «Увещания к эллинам» (гл. 11). А значит, даже Пифагор является авторитетным языческим свидетелем существования единого бога:

«Бог един; он не пребывает, как полагают некоторые, вне мира, но есть всё во всём, круг мира, надзиратель за всем творением, соединение всех веков, свет своих собственных сил и своих собственных дел, начало всех вещей, светоч неба и отец всего, ум и одушевитель мира и движение всех [его] сфер».

В тексте Кирилла можно также обнаружить (I 43) знаменитую фразу Платона («Тимей», 28с), к которой обычно прибегали как платоники, так и христиане начиная со II в.:

«Конечно, творца и родителя этой вселенной нелегко отыскать, а если мы его и найдем, о нем нельзя будет всем рассказывать» [119].

Это утверждение могло бы уходить своими корнями в христианское учение, утверждает Кирилл. «Слава Божия крыет слово» [120], действительно заявляет Священное Писание (Притч. 25, 2), а также в 1 Кор. 13, 12 говорится, что Бога можно видеть только в зерцале и гадательно.

Не исключено происхождение из доксографического источника также и другого знаменитого места Платона, часто встречающегося в сочинении Кирилла для опровержения того, что боги, традиции которых Юлиан намеревался защитить, суть не боги, но могли бы быть «произведением» верховного бога, а потому не являлись бы истинными богами (см. II 31–33). Речь идет о «Тимее», 41аb: «Боги богов! Я — ваш демиург и отец вещей, а возникшее от меня пребудет неразрушимым, ибо такова моя воля, […] А потому, хотя вы, однажды возникнув, уже не будете совершенно бессмертны и неразрушимы…» (курсив принадлежит нам и служит для выявления того доктринального аспекта, который вызывал у Кирилла наибольший интерес). Таким богам, или демонам, Бог не мог доверить свои собственные прерогативы — такие, как прерогатива стать творцом мира: см. II 40–41; 45; 48–49).

Далее, начиная с И 13, обсуждается сотворение мира, исходя из повествования Книги Бытия. Также и в этом случае Кирилл прибегает к «Учениям философов», чтобы перечислить различные точки зрения, выдвинутые на этот счет (Пифагор, Демокрит, Эпикур и другие). Еще ниже (II 22, см. также II 52) он неизменно обращается опять–таки к творчеству псевдо–Плутарха, ради доказательства того, что идея Бога проистекает от восхищения, испытываемого перед красотой мира.

Позиция Кирилла выражена в главе 16. Как он обошелся с учением о существовании единственного Бога, то же самое он теперь повторно делает в связи с учением о сотворении мира, то есть он утверждает, что Платон и Пифагор являлись теми языческими философами, которые придерживались самых правильных представлений, поскольку они долго проживали в Египте: итак, наш писатель воспроизводит вульгаризированные сведения, относящиеся к их биографии. Проживая в Египте, они имели возможность осуществить свой «плагиат», так как примкнули к учению Моисея, не заявляя об этом открыто.

В заключительной части одной доксографии, отражающей различные мнения греков о боге, наряду с некоторыми цитатами, почерпнутыми из «Герметического корпуса» (I 43—44 и другие места, которые мы рассмотрим позже, стр. 782), встречается место из Софокла (TGF 10 25):

«Только один, воистину только один есть Бог, сотворивший небо и пространную землю, зеленовато–синее бурление моря и мощные порывы ветра; мы же, многочисленные смертные, блуждая в нашем сердце, воздвигли статуи богов, сделанные из камня и дерева, ради утешения в наших горестях».

Этот текст, несомненно, извлечен из какого–то апокрифического фрагмента; он обнаруживается также в «Увещаниях к эллинам», гл. 18; у Климента Александрийского «Протрептик», 7, 74,2 и «Строматы», V 14, 113; у Евсевия, «Евангельское приуготовление», XIII 13, 40; у Феодорита, «Врачевание эллинских недугов», VII 46.

В равной мере в 144 цитируется Ксенофонт (ср. «Воспоминания о Сократе», IV 3, 14):

«Итак, тот, кто сотрясает всякую вещь, оставаясь, однако, прочным в качестве великой и могущественной сущности — выявлен; но темным остается то, каким образом он пребывает в своей форме. Но несомненно даже солнце, которое, как представляется, освещает всякую вещь, несмотря на это не позволяет судя по всему видеть себя, но если кто–то дерзновенно вперит в него свой взор, он теряет зрение».

Речь идет о месте, деформированном из ясных апологетических соображений: оно встречается также у Климента Александрийского («Протрептик», 7, 71, 3 и «Строматы», V 108,5).

Ведь, как известно, в те времена циркулировали цитаты из классических авторов, приспособленные к целям апологетики, либо откровенные фальсификации.

Помимо контекстов доксографического типа, Кирилл задерживается на платонических концепциях, два места из которых мы считаем интересными. В III649 АС два раза цитируется Платон. Первая цитата приводится после изложения знаменитого места из Рим. 1, 2, в котором говорится, что невидимые реальности Бога, сушествуюшие с начала сотворения мира, могут созерцаться совокупно с Его вечной силой и божественностью благодаря чувственным вещам: это хорошо известный мотив познания Бога через красоту сотворенного. Ради подтверждения этого места из апостола Павла Кирилл цитирует место из Платона, которое, однако, не принадлежит ему; более того, исследование на материале Thesaurus Linguae Graecae в Высшем Педагогическом Училище Пизы, проведенное нами с целью уточнения автора этой цитаты, оказалось бесплодным. Но в любом случае место это гласит следующее:

«Двигаясь от красоты вещей чувственных, будет необходимо взойти к умопостигаемой красоте Бога, и, если отталкиваться от красоты, обретающейся в законах и в добрых нравах, должна открыться для созерцания его добродетель».

Судя по всему, это концепция некоего среднего платоника: в ней улавливаются отголоски Алкиноя, «Дидаскалия», главы 5 и 10, который, в свою очередь, парафразирует знаменитое место из Платона, «Пир», 210 bс.

Непосредственно после приведения этого места, Кирилл продолжает ход своих рассуждений, отмечая, что дорога, ведущая к созерцанию Бога, исходя из чувственных реальностей, приводит нас к познанию не только Отца, но также и Сына. Причем и Платон, «несмотря на то, что он поместил первого бога, как он выражается, в одном месте, в область покоя и неподвижности, осознавал, что в другом смысле, то есть через второго бога, первый пребывает в движении демиургической активности». И Кирилл еще раз цитирует Платона, где тот еще отличает первого бога от второго бога, утверждая, что первый неподвижен, а второй пребывает в движении и оба суть разные роды жизни, которые с ними соединены. Итак, это место, хотя и не принадлежит Платону, принадлежит, однако, среднему платонику, а точнее — Нумению: и действительно, речь идет о фрагменте 15 des Places, который, следовательно, цитировался не только Евсевием, «Евангельское приуготовление», XI 18, 20—21, как полагали до сих пор, но также и Кириллом. Можно было бы предположить, что Кирилл извлек этот фрагмент из Евсевия; но затруднительно так считать в силу того факта, что Евсевий открыто приписывает его Нумению (см. XI 18, 13), в отличие от Кирилла.