Остается с большей или меньшей достоверностью предположить, что мы не уловили момента прикосновения лота к грунту и продолжали его травить, когда он уже лежал на дне. При этом образовались петли, или же, говоря морским языком, шлаги, которые при выбирании превратились в те самые злосчастные «колышки», которые уже подвели нас 29 октября: трос работал на излом, а не на растяжение, и в результате произошел обрыв. Надо было во что бы то ни стало придумать какое-то новое приспособление, которое точно сигнализировало бы нам о моменте касания дна. Для этого потребовалось еще несколько месяцев.
Пока же вторичный крах подействовал на нас крайне удручающе. Люди проклинали коварный океан. Я записал в вахтенном журнале:
«Ввиду того, что для изготовления троса для измерения глубин употребили второй швартовный конец, больше подходящего материала нет. Так как оставшиеся стальные концы имеют много колышек и перебитых прядей, а также по толщине прядей и проволок не подходят для изготовления лотлиня, попытки измерения глубины прекратить».
Весь вечер люди злились и ссорились из-за пустяков. Даже в кают-компании, где обычно после чая начиналась бесконечная болтовня о всякой всячине, разговор как-то не клеился. Все мы старательно обходили тему об измерениях глубин, хотя только она и была у каждого на уме. Вероятно, именно поэтому беседа получалась вымученной и искусственной. Мне стало тоскливо, и я ушел к себе в каюту.
Усевшись за стол, я начал набрасывать схемы и размышлять над ними, пытаясь найти ответ на волновавший всех нас вопрос: почему все-таки рвутся тросы? Но вдруг в дверь постучали, и за спиной у меня послышался знакомый сконфуженный кашель. Можно было безошибочно угадать по этим признакам появление боцмана.
- Дмитрий Прокофьевич?
- Есть! - откликнулся, как эхо, боцман.
- Что скажете, Дмитрий Прокофьевич? - спросил я, поворачиваясь к нему.
Боцман нерешительно потоптался на месте, что-то обдумывая, потом заговорил:
- Вот у нас, Константин Сергеевич, каждый день непредвиденный момент получается. Да... Все некогда да некогда... А в трубах, небось, опять сажи на палец наросло. Да... Почистить бы время...
- Завтра у нас санитарный день, Дмитрий Прокофьевич. Тогда и почистим...
По глазам боцмана я видел, что он пришел вовсе не за тем, чтобы напомнить о чистке труб. Он и сам прекрасно знал, что на девятнадцатое число назначен санитарный день. Я ждал, что будет дальше.
Буторин, как и следовало ожидать, не уходил.
- Вот и хорошо, - тянул он, - значит, почистим. Да...
Буторин осторожно взял своими потрескавшимися, исколотыми проволокой пальцами папиросу, и я с невольным сожалением посмотрел на его руки. Перехватив мой взгляд, он улыбнулся:
- Совсем рябые руки стали... Ну, ничего, до свадьбы-то, говорят, заживет...
Он помолчал и потом, решившись наконец, заговорил:
- Слыхать, Константин Сергеевич, хочешь ты отставить глубину-то мерить?..
- Да, пока что думаю отложить, - ответил я.
Боцман затянулся папиросой, выпустил клуб дыма и с горечью произнес:
- Нехорошо получается. Столько трудов положили, столько керосина опалили, и все, выходит, зря. Ну, позвольте, мы еще один раз попробуем. Только один раз, а? Все наши стремления - довести до конца это дело. А что руки мерзнут - это ничего. Ребята все согласны, я уж с ними договорился. Порядок будет...
Честное слово, мне хотелось в эту минуту обнять и расцеловать боцмана! Он глубоко растрогал меня своей преданностью науке, о которой еще недавно у него было самое смутное представление. Но не будет ли и на этот раз труд напрасным? Имею ли я моральное право заставлять людей продолжать мучительно трудную эту работу, не будучи уверенным в успехе? Не лучше ли отложить ее до наступления теплого времени? И, наконец, из чего мы сплетем третий трос? Ведь в нашем распоряжении остается лишь самый ненадежный, изношенный материал...
Я спросил:
- А из чего плести?
Боцман нерешительно напомнил:
- А что, если нам все ж таки взять вон ту проволоку от вантов? Мы с Токаревым прикидывали, - должна выдержать...
Я хорошо знал, о какой проволоке идет речь. Этот проект уже давно дебатировался в кают-компании и был отставлен как не внушающий доверия. У нас в твиндеке № 4 лежала большая бухта трехдюймового стального троса, приготовленного для смены стоячего такелажа. Этот трос был сплетен из двухмиллиметровой стальной проволоки. Вить из этой проволоки лотлинь нельзя, - он был бы слишком тяжел, да и сама она не поддалась бы кручению. Можно было лишь ограничиться спайкой отдельных кусков ее в одну длинную стальную нить.
Но выдержит ли собственную тяжесть такая тонкая нить, если ее растянуть на 4-5 километров? Это было более чем сомнительно.
Буторин пытливо глядел на меня, повторяя:
- Один только раз... Ну, в последний раз. День и ночь будем работать... Попробуем, а?..
Лицо боцмана сразу посветлело, когда я согласился с его предложением.
- Есть, - сказал он, - будет сделано!..
Он повернулся и неуклюже, бочком выскользнул из каюты. Слышны были его торопливые шаги, - боцман спешил порадовать своих сообщников в новой затее хорошим известием...
* * *
Третий трос пришлось изготовлять в самый разгар полярной зимы. Но работа шла бесперебойно. Вахтенные отмечали в судовом журнале:
«22 декабря. Боцман Буторин подбирает стальной трос для наращивания. Температура воздуха упала до 28 градусов мороза. Северо-восточный ветер усиливается.
23 декабря. Буторин и Гетман разматывают стальной трехдюймовый трос для наращивания троса глубоководной лебедки... Температура воздуха минус 28 градусов.
28 декабря. Гаманков, Шарыпов и Гетман разматывают стальной трос. Температура воздуха минус 37,7 градуса... Слышно частое потрескивание от мороза в деревянных частях судна.
29 декабря. Гаманков, Шарыпов и Гетман разматывают трос. Температура воздуха минус 35,1 градуса...»
Шестнадцать дней проработали Буторин, Гаманков, Шарыпов и Гетман с неподатливым стальным тросом. Оперировать с тугой и толстой проволокой на морозе весьма затруднительно. Все же в конце концов удалось распустить трос на проволоки. Каждая из них была смотана в отдельную бухту.
Теперь решающее слово за механиками. Надо было найти надежный способ соединить все проволоки воедино. Наш старый метод сращивания теперь не годился, так как на этот раз мы имели дело только с одной нитью. Одной пайки тоже мало. Следовало применить какой-то комбинированный прием сцепления. И Сергей Дмитриевич Токарев разработал обстоятельный технический процесс приготовления проволочного лотлиня.
Аккуратный механик во всякой работе любил последовательность. И на этот раз Сергей Дмитриевич в первую очередь заготовил необходимый инструмент.
На длинной доске он укрепил двое тисков для зажима соединяемых концов. Затем была изготовлена особая трубочка, отверстие которой было чуть-чуть шире, чем диаметр проволоки. Конец одной из проволок Токарев пропускал в эту трубочку. Накручивая проволоку вокруг второй, зажатой в тисках, он укладывал один за другим около десяти витков. Затем та же процедура проделывалась с концом второй проволоки, - она обвивалась вокруг первой. Получалось два аккуратных замка, которые тут же окунались в ванну с расплавленным оловом. После этого легче было разорвать проволоку по целому месту, нежели разъединить наш самодельный замок.
Спайка нового лотлиня производилась в кубрике, у раскаленного докрасна камелька, на котором стоял противень, налитый жидким оловом. Я помню десятки авралов на дрейфующем корабле. Но ни один из них не был таким веселым и боевым, как этот проведенный по инициативе самой команды. В кубрике все было перевернуто вверх дном. В открытый иллюминатор клубами валил пар. Было отчаянно жарко. Клубился синеватый дымок. Пахло соляной кислотой, окалиной. Лампы горели тускло. Однако никто не обращал внимания на все эти мелочи.
