27 ноября. 9 часов 30 мин. Подвижка льда. 21 час. Незначительное сжатие.

28 ноября. Произвели взрыв льда по правому борту параллельно судну.

29 ноября. Произвели новый взрыв льда по правому борту, что бы остановить наступление льда.

2 декабря. 16 часов 30 мин. Начало разводить лед у судна по левому борту.

3 декабря. 9 часов 30 мин. Во льду значительные разводья. 9 часов 35 мин. В направлении «Садко» слышен крик о помощи. Высланы на крик два человека - радист Курсеев и гидролог Чернявский. 9 часов 37 мин. «Садко» выпустил ракету. 9 часов 50 мин. Гидролог Чернявский и радист Курсеев возвратились на судно. Кричал упавший в разводье магнитолог Фоменко. Весь промокший, он доставлен на «Садко».

5 декабря. С 17 до 22 часов незначительное сжатие льда.

19 декабря. Производится взрыв льда аммоналом по левому борту.

24 декабря. 6 часов 30 мин. Большое разводье во льду с левого борта, в направлении с севера на юг. 10 часов 10 мин. Происходит сжатие льда.

25 декабря. В течение суток образуются значительные разводья.

30 декабря. Периодические подвижки льда.

31 декабря. С 16 часов до 17 часов 30 мин. происходило сжатие льда. Вызвана команда и экспедиционный состав для оттаскивания катеров дальше от наступающего тороса».

Но все это было лишь прологом к грозному испытанию, которое Арктика исподволь готовила для нас.

Началось оно в новогоднюю ночь, и ни одна встреча Нового года за всю мою жизнь не врезалась в память так резко и отчетливо, как эта.

К празднованию нового, 1938 года мы готовились заблаговременно. Хотелось провести эту ночь в тесном дружеском кругу, повеселиться, вспомнить о наших близких, празднующих Новый год, - одним словом, хоть на несколько часов забыть о том, что творится по ту сторону тонкой металлической стенки корабля.

В глубокой тайне от всех изобретательные научные сотрудницы Елтышева и Пергамент мастерили подарки каждому участнику праздника. В кубрике изготовлялся самый сложный предмет, необходимый для празднования Нового года, - елка. Ближайший колхозный рынок, где мы могли бы приобрести настоящую елку, находился в 2000 километров от нас. Поэтому пришлось мастерить ее искусственным способом. Ствол елки сделали из старого весла. В нем просверлили отверстия, куда вставили прутья от метел, выкрашенные в зеленый цвет.

Несколько дней работал «цех елочных украшений». Профессора и их ассистенты выудили из моря актиний, гигантских морских тараканов и ежей, морских лилий. Все это было высушено, покрыто золотой и серебряной краской и водружено на елку. На самую вершину поместили великолепную морскую звезду, пойманную еще в Карском море. Из этикеток от консервных банок наделали флажков. Механики приготовили елочные свечи. Одним словом, елка получилась хоть куда.

31 декабря мы были на широте 78°20' и долготе 141°43'. Вечером у дверей кают-компании столпились все садковцы, расфранченные настолько, насколько это возможно в ледовом дрейфе.

Нас долго не пускали. Наконец улыбающиеся женщины распахнули двери, грянула музыка, послышались шутки, зазвенел смех, и стало так весело, как давно уже не было на корабле.

Рядом со столовым прибором у каждого лежал остроумный подарок. Ловко сделанные из тонкой проволоки дружеские шаржи, веселые карикатуры и прочие сувениры переходили из рук в руки под дружный хохот собравшихся.

Капитан получил целую скульптурную группу, в которой без труда узнал самого себя, восседающего на груде угля с бутылкой керосина в руках, - недвусмысленный намек на его бережливость. Румке преподнесли гигантского морского таракана, тянувшего огромный воз дел корабельной канцелярии. Любителям пива были вручены игрушечные бутылки. Одним словом, никто не остался в обиде.

За прекрасно сервированным столом у всех быстро развязались языки. Читали стихи, написанные в честь Нового года. Под губную гармошку, на которой играл профессор Жонголович, двое научных сотрудников исполняли частушки.

Прибыл на вторую гастроль джаз малыгинцев во главе с капитаном дальнего плавания, случайно зазимовавшим на «Малыгине». Чтобы не сидеть без дела, капитан организовал джаз и сам дирижировал оркестром; один из научных сотрудников экспедиции под аккомпанемент джаза пел песни из кинофильмов.

* * *

Я вышел из кают-компании и направился в радиорубку спросить, нет ли телеграмм из дому. Дежурный радист протянул мне пачку радиограмм. Родные, друзья и знакомые слали хорошие пожелания, передавали задушевные, полузабытые нами в этой суровой жизни слова. Немного взгрустнулось. Возвращаться в кают-компанию не хотелось, да и как-то неловко было покидать радиста, встречавшего Новый год в одиночестве. Мы разговорились и так незаметно провели часа два.

Вдруг дверь с треском распахнулась. «Уж не Машка ли?»- мелькнуло в голове. Я обернулся. Нет, это была не Машка, а третий помощник капитана. Всклокоченный и красный от напряжения, он крикнул мне:

- Да где же вы пропадаете? Я с ног сбился, вас разыскивая! Вы назначены руководителем аварийной бригады в помощь «Седову». Там у них такое делается...

И он, не договорив, исчез. Я попрощался с радистом, застегнул ватник и бросился на палубу. Ветер, донимавший нас все эти дни, утих. С черного, аспидного неба валил мягкий снег, бесшумно укрывавший пухлым покровом льды и корабли. Сквозь густые хлопья снега были видны какие-то красные кляксы, - это суетились вокруг «Седова» факельщики. Оттуда доносился яростный гул. Со всех кораблей к «Седову» торопились люди, перекликаясь впотьмах.

Вот тебе и праздничек!..

Когда я добежал до «Седова», сжатие льдов достигло критической точки. Гигантский вал ломал метровые плиты льда, словно куски стекла. В течение нескольких минут он измял огромное поле, сплющивая и растирая в пыль многолетние торосы. Точно пресытившийся зверь, он с ленивым, глухим ворчанием подползал к самой корме «Седова».

Большой ледокольный пароход казался беспомощной игрушкой рядом с этим злым детищем арктической ночи. Словно мухи, ползали по льду подрывники, пытаясь остановить движение огромного вала.

На палубе корабля люди спешно готовили аварийные грузы к спуску на лед. Садковцы и малыгинцы помогали морякам «Седова» отталкивать в сторону от наступающих торосов катера и карбасы, стоявшие на льду.

Мы цепляли за них трос длиной метров в сто, люди разом хватались и под звуки «Дубинушки» тащили катера подальше от грозного ледяного вала. А с этого вала на нас уже сыпались со стеклянным звоном обломки голубого льда, сверкающие в отсветах факелов.

Над морем все гремело. Поля льда с грохотом трескались, их обломки переворачивались и со свистом и шипением лезли друг на друга. Порой раздавалась трескотня, похожая на пулеметную очередь. Потом словно палили батареи дальнобойных орудий. И вдруг в наступившей тишине опять раздавался тонкий свист вползающих друг на друга ледяных плит.

У «Седова» было очень мало шансов на спасение. Если бы этот грозный ледяной вал продвинулся еще на два метра вперед, от кормы судна осталась бы груда измятого железа. Но, по счастливой случайности, четырехметровая гряда торосов, завалив рулевое управление, остановилась, словно в раздумье,- губить или не губить корабль. На этом сжатие окончилось.

Всю ночь мы не спали, ожидая каких-нибудь новых неприятностей. И действительно, наутро все повторилось сызнова. Новый год начинался самым сильным сжатием льдов, какое мы когда-либо испытывали.

Сжатия 2—3 января 1938 года, когда, как мы предполагаем, и был изогнут руль «Седова».

Вот как описаны дальнейшие события в вахтенном журнале «Седова», который больше всех страдал от сжатий:

«1 января. С 4 часов до 6 часов 30 мин. происходило сжатие льда. Вызвана команда и экспедиционный состав для оттаскивания шлюпок от наступающего тороса в сторону. С 16 часов до 17 часов ввиду происходящего сильного сжатия команды «Малыгина» и «Седова» и экспедиционный состав оттаскивали пловучие средства «Седова» от торосящегося льда. Торосится лед толщиной до 1 метра. 18 часов. Происходило сильное сжатие. Гряда торосящегося льда подошла к борту судна и, упираясь в подзор, выжала кверху корму.