Они не случайно разделили обязанности. Зик боялся, что не сможет все время следить за Челси. Во всяком случае, каждый раз, когда он смотрел на нее, его охватывало неодолимое желание.
Стиснув зубы, он пытался уверить себя, что рано или поздно яркие воспоминания об их любовной близости померкнут, и кровь не будет закипать в жилах всякий раз, когда он думал об этом. Он ведь уже не мальчик и знает, как нужно унять сексуальное влечение к женщине. Да, он не мальчик и должен, черт побери, знать, что делает.
Но проблема состояла в том, что дело не ограничивалось одним физическим влечением. К нему примешивалось непреодолимое, необъяснимое чувство.
Зик хотел ее постоянно. Он мечтал о том, как медленно, глубоко, раз за разом будет овладевать ею, пока оба в полном изнеможении не откинутся назад, зная, что больше нет способов доставить друг другу наслаждение. Он желал раствориться в ней — в ее теле, в ее мыслях, в ее душе, — слившись воедино так, что уже невозможно будет разобрать, кто где.
А что будет, когда твой ангелочек поймет, что ты не собираешься вручить свою бессмертную душу в ее очаровательные, талантливые пальчики? — зло огрызнулся он про себя.
Зик залпом осушил банку содовой и, раздавив ее в руке, вышвырнул на обочину. Это действие, дав выход скопившейся злости, немного успокоило его.
Спустя час он увидел вынырнувший из-за поворота серебристый седан Челси. Она повернула голову, и блики, отбрасываемые уличными фонарями, скользнули по ее темным волосам. Черт побери, где же Эдди?
Рядом с пешеходной дорожкой, которая вела к ее дому, находилась автостоянка, но, как только она направила к ней машину, ехавший навстречу микроавтобус отрезал ее и прижал к тротуару. Оцепенев от удивления, Зик выпрямился на сиденье джипа.
Вспыхнули фонари сзади, и, дав задний ход, серебристый седан двинулся вдоль по улице, к перекрестку.
Выбравшись из микроавтобуса, женщина средних лет заперла дверцу и направилась поперек улицы к одному из стоявших вдоль нее жилых домов.
Выругавшись сквозь зубы, Зик выскочил из джипа, с силой хлопнул дверцей и направился к Челси.
Если ты проводишь ее до двери, то не ограничишься тем, что поцелуешь ее, пожелав спокойной ночи. А разве кто-нибудь говорил, что этим следует ограничиться?
На мгновение Зик потерял Челси из виду, но вот она выбралась наружу со стороны водительского места и сунула руку в салон, чтобы взять что-то, лежавшее на сиденье. Вытянув шею, Зик видел, как она обошла машину спереди.
Звук хлопнувшей дверцы другой машины пронзил его, словно предупредительный выстрел. Он миновал уже почти половину улицы, когда заметил человека, бежавшего к ней со стороны припаркованной неподалеку машины, которая, судя по всему, преследовала ее. Испустив вопль, Челси рванулась в сторону от мужчины. Когда нападавший схватил ее за руку, она оступилась и чуть не упала. Из рассыпавшихся по тротуару сумок выпали листы бумаги и разлетелись в разные стороны. Челси упала на мостовую, пытаясь сопротивляться человеку, который одной рукой заломил ей руку за спину, а другой — зажал рот.
Сапоги Зика гулко стучали по мостовой, его прерывистое дыхание отдавалось у него в ушах. Мужчина наклонился к лицу Челси, его гладко зачесанные волосы, схваченные в хвостик, растрепались, и несколько прядей выбилось наружу. Услышав приближающиеся шаги Зика, он неуклюже встал и, резко развернув Челси, поставил ее прямо перед собой. Зик слышал, как у нее от боли вырвался судорожный вздох, но, заскрежетав зубами, она сильно лягнула нападающего в голень.
Зик размахнулся и ударил мужчину по лицу. От неожиданности тот крякнул. Зик оторвал его от Челси, не чувствуя ничего, кроме слепой ярости. Она вырвалась, и Зик снова врезал своему сопернику по челюсти. Падая, тот ухватился за куртку Зика, потом вскинул руки, словно защищаясь. Повернувшись, он бросился к своей машине, припаркованной позади автомобиля Челси.
Зик подождал, пока он завел двигатель и отъехал от тротуара. Резко повернувшись туда, где находилась Челси, он двумя размашистыми шагами подошел к ней и, присев на корточки, заключил ее в объятия.
Обхватив больную руку, она прерывисто дышала и так дрожала, что он засомневался, смогла бы она встать самостоятельно, если бы у нее возникло такое желание.
— Господи, ангелочек, — пробормотал Зик срывающимся голосом, в котором еще чувствовались остатки гнева и возбуждения, охвативших его во время драки. — С тобой все в порядке?
У нее вырвалось сдавленное всхлипывание.
— Он сделал тебе больно? — Погладив черные волосы, он прижал ее к груди, словно мог защитить от насилия, которое ей только что пришлось пережить. Челси покачала головой, но дрожь не унималась, и, встав одним коленом на мостовую, Зик усадил ее к себе на другое колено.
— Бог мой, — пробормотал он сдавленным, хриплым голосом. — Почему ты поехала на машине одна? Ты же, черт побери, должна была быть вместе с Эдди.
— Он… ему позвонили. У него что-то стряслось в семье. Я его отпустила. — Она запнулась, и Зик рукой обнял ее еще крепче. У него вырвалось односложное ругательство.
— Какого черта я вообще втянул тебя в это дело, Челси? Ты же предназначена для другого. Господи, ты предназначена совсем не для… этого. — Он перешел на глухое бормотание, с усилием выдохнув последнее слово под наплывом охватившего его волнения.
— Я… не знаю, что ему было нужно, — с усилием выговорила Челси. — Он только сказал что-то насчет моего… друга…
— Ш-ш… Ни о чем не думай. Я обо всем позабочусь. Не надо снова об этом думать.
— Но… ты же был прав. — От того, с каким усилием далась ей эта фраза, она получилось какой-то скомканной. — Он хотел отомстить тебе.
— Ш-ш… — снова принялся успокаивать ее Зик. — Я знаю, что был прав. Я этого не забуду. А вот ты должна все забыть. Забудь. Забудь это все.
Она по-прежнему крепко сжимала кисть другой рукой. Накрыв ее руку своей, он нежно взял ее за запястье, слегка надавив, повернул к свету и принялся рассматривать.
— Что он тебе сделал, Челси? — пробормотал он.
Она снова покачала головой.
— Ничего. Ничего особенного. Ничего.
— Черт побери, если он сделал тебе больно, я…
Но, пристально поглядев на ее запястье, Зик запнулся, и от неподдельного удивления у него вырвался глубокий вздох. Большим пальцем он дотронулся до частой сети давнишних шрамов, покрывавших ее руку. Начинаясь с внутренней стороны запястья, у основания большого пальца, они шли дальше, к ладони.
Все еще не в силах опомниться от изумления, он повернул вторую ее руку ладонью вверх. Здесь повторилось то же самое, старые шрамы зарубцевались и поблекли, но были все еще заметны даже в тусклом, рассеянном свете, падавшем от фонаря, висевшего над входом в дом.
В голове крутилось с десяток вопросов, но он не стал их задавать. Перед его мысленным взором отчетливо, словно отражение, проецируемое на экран, возник образ Челси, сидящей в джипе с прижатыми к ветровому стеклу руками, и он сразу все понял.
— Разбитое стекло, — сказал он тоном, не допускавшим возражений. — Ты сунула руку в разбитое окно, да?
Он поймал устремленный на него взгляд широко раскрытых, доверчивых глаз.
— Да.
Сжав обе ее руки в своей, он наклонил голову и, закрыв на секунду глаза, с усилием выговорил:
— Ты что, пыталась спасти родителей, Челси? Когда случился пожар?
Она не ответила. Да и не нужно было ничего отвечать. Зик и так знал, каким будет ответ. Он еще крепче прижал ее к себе, спрятав ее руки у себя на груди.
После непродолжительного молчания она заговорила тихим голосом, отчетливо произнося слова:
— Когда окно разбилось, пламя разгорелось еще сильнее. Потому что из окна потянуло сквозняком. Я ничего не знала ни о пожарах… ни о воздушных потоках. Когда приехала пожарная команда, было уже слишком поздно. Они так и не смогли проникнуть в дом.
Глубокая грусть, сквозившая в воспоминаниях Челси, тронула Зика до глубины души. Он попытался что-то сказать, но дыхание перехватило, и он промолчал.
