И все-таки к сообщению Лубянова следует отнестись с повышенным вниманием. Дело в том, что в ночь с1-го на 2-е июля при эвакуации катерами и тральщиками из района 35-й батареи, катер командира группы капитан-лейтенанта Глухова проследует в Казачью бухту с «особой» задачей эвакуации партийного актива города. Другое дело, что никого из партийных работников катерники Глухова в районе причала Казачьей бухты не обнаружили. К этому эпизоду мы еще вернемся.
Но самой печальной и трагической была судьба десятков тысяч раненых. Лидер «Ташкент» был последним большим надводным кораблем, который забрал в ночь с 26 на 27-е июня более трех тысяч раненых, эвакуированных женщин и детей, а также рулоны обгоревшей, панорамы «Оборона Севастополя 1854–1855 гг., а в ночь на 29 июня быстроходные тральщики «Взрыв» и «Защитник» вывезли еще 288 раненых. После этого раненые вывозились только самолетами транспортной авиации и подводными лодками. Тиражировать замшелую версию о том, что не было ни малейшей возможности вывозить раненых после 29 июня, рука не поднимается. Что же касается рулонов обгоревшего полотна панорамы, то была бы моя воля, то всех политработников армии и флота, эвакуированных вместе с Кулаковым и Чухновым я бы заставил сжевать этот холст, запивая морской водой… Вместо того, чтобы вывести очередную сотню раненых бойцов спасали обгоревшие отсыревшие лоскуты полотна, которые потом три года гнили в пакгаузе новороссийского порта… Немцы, захватившие эту часть Новороссийска, этим «стратегическим» грузом даже не заинтересовались…
Согласно обобщенной сводке по деятельности медико-санитарной службы, в СОРе имелось 16 медучреждений армии и флота, в том числе в Приморской армии: 7 медсанбатов (по одному в каждой стрелковой дивизии), два эвакогоспиталя, два полевых подвижных госпиталя; у Черноморского флота: 2 военно-морских госпиталя и один инфекционный, в которых, согласно сводкам на 28 июня, находилось всего 11500 раненых.
В процессе немецкого наступления с 29 июня и до 1 июля 1942 года все лечебные учреждения и раненые были перебазированы в район западного побережья Херсонесского полуострова. У Камышовой бухты находились ППГ-316 и ЭГ-1428, в штольнях Георгиевского монастыря ППГ-76 и ППГ-356, медсанбаты в щелях, окопах, траншеях у берега Камышовой бухты, южного берега Херсонесского полуострова, районе 35-й батареи. Распределение раненых по госпиталям и медсанбатам по состоянию на 28 июня показано в примечании к Сводке, но такие подробности нам не требуются для оценки общей обстановки на Херсонесском плацдарме.
В условиях непрерывных бомбежек и артобстрелов немногочисленный медперсонал самоотверженно оказывал помощь раненым бойцам и командирам. Большое количество раненых, могущих передвигаться самостоятельно, скопилось к концу дня 30 июня на берегах Камышовой и Казачьей бухт, на Херсонесском аэродроме в надежде на эвакуацию. Они самостоятельно покидали медсанбаты, госпиталя, так как подчас не было автотранспорта, чтобы перебазировать их из города к бухтам. В эти два последних дня июня из Георгиевского монастыря были отправлены пешим порядком несколько групп раненых по 50–60 человек с сопровождающими в районы Камышовой и Казачьих бухт для эвакуации. Об этом имеются воспоминания краснофлотеца М.Е. Чеснокова из химроты ЧФ и начальника штаба инженерного батальона 25-й дивизии, находившихся на излечении в госпитале Георгиевского монастыря.
Что касается количества раненых, оставленных в Севастополе, то цифры эти весьма приблизительные. Согласно последнему боевому донесению Военного Совета СОРа и флота по состоянию на 24.00 30 июня 1942 года в Москву и Краснодар невывезенных раненых осталось 15 тысяч. Но уже в 1961 году в докладе Октябрьского на военно-исторической конференции их количество «увеличилось» до 23 тысяч. В 1968 году в Матросском клубе при открытии конференции по обороне Севастополя 1941-42 гг. Октябрьский назвал цифру в 36 тысяч человек. Эта цифра в большей мере соответствовала фактическому числу раненых бойцов и командиров, скопившихся на Херсонесском плацдарме в ожидании обещаной эвакуации.
Ряд авторов, как например, полковник Пискунов, указывают, что к 4 июля 1942 года раненых было не менее 40 тысяч, из них только в госпиталях Приморской армии 36 тысяч. Военврач 2 ранга 12-й авиабазы ВВС ЧФ И.П. Иноземцев написал, что «…днем 30 июня 1942 года он расписался на приказе начальника штаба ВВС ЧФ, запрещавшего эвакуацию медперсонала. В приказе было разъяснено, что «в окрестностях Севастополя остается большое количество раненых, более 30 тысяч человек, а средств эвакуации нет».
Сколько же раненых было в Севастополе по состоянию на 3 июля 1942 года? Анализ документов и воспоминаний очевицев показывает, что все сведения на этот счет весьма условны, что точных данных нет и быть не может, так как в ходе боевых действий с 29 июня по 3 июля был потерян всякий учет поступления раненых в госпитали и медсанбаты частей. По данным краткого отчета штаба СОРа и итогам обороны Севастополя за июнь раненых в СОРе было с 7 июня (начало 3-го штурма немцев) по 3 июля 1942 года 53 626 человек. Эвакуировано до 30 июня 17 894 человека. Эвакуировано с 30 июня по 3 июля 99 раненых.
По данным I тома отчета по обороне Севастополя от октября 1946 г. раненых в СОРе с 21 мая по 3 июля было 55 289 человек. Эвакуировано с 21 мая по 3 июля – 18734 человека.
Согласно отчету медико-санитарной службы число раненых, находящихся в лечебных учреждениях армии и флота на 28 июня, было 11500 человек. Согласно журналу боевых действий войск Приморской армии, оперативного отдела потери ранеными только за 29 июня составили по армии 1470 человек. Если среднее количество раненных за сутки принять за 2500 человек с учетом раненых флота, то с 29 июня по 3 июля число раненых должно было составить не менее 12500 человек. В общей сумме это составило бы порядка 34 тысячи человек. По данным I тома отчета на 3 июля их было 37555 человек. Конечно, эти данные условны и не отражают фактической действительности, но других сведений нет. Видимо, при подсчете исходили из расчета снижения общей численности войск боевого состава.
Надо отметить и то, что большинство легкораненых по воспоминаниям участников обороны были активными бойцами, участвовали в атаках, отражении врага, в попытках прорыва в горы к партизанам.
Утром 30 июня вражеская авиация разбомбила здание эвакогоспиталя № 1428 в Камышовой бухте. Под обломками стен погибло много раненых. К вечеру 30 июня берег Камышовой бухты в районе пристани, состоящей из двух барж у берега, оборудованных настилом и сходнями, был сплошь забит носилками с ранеными и ходячими ранеными в ожидании эвакуации. Там же находилась масса неорганизованных военных, отбившихся от своих частей и много гражданского народу – женщин с детьми, стариков. Люди метались по берегу, но никто толком не знал ничего об истинном положении с эвакуацией. Подходили из города все новые группы и одиночки военных и гражданских лиц. Подобная ситуация исключала возможность организованной эвакуации. Эту картину массового бедствия наблюдал И.А. Заруба: «...вместе с комиссаром отдела пошли в Камышовую бухту. То, что там я увидел меня поразило. Толпы людей, солдаты, матросы с оружием и без. Все чего-то ждут. К пристани не подойти. Тысячи людей, шум крики. Решил пойти на 35-ю батарею. Это было в 1 час 35 минут 1 июля. Придя на 35-ю батарею к ее главному входу, увидел еще худшее. Весь дворик и коридоры навеса были переполнены комсоставом Приморской армии. Двери на запорах. Здесь я узнал, что 29 июня было дано распоряжение по армии всему старшему офицерскому составу оставить свои части. Части остались без управления. Все это было похоже на панику в полном смысле слова...».
