В 1970-е годы страна переживала не лучшие времена, и влиятельные экономисты, озадаченные застоем в экономике и неукротимой инфляцией, предложили для описания такой ситуации новый термин: стагфляция. В конце 1970-х и начале 1980-х, когда я работал в Конгрессе, мне доводилось общаться с несколькими председателями Федеральной резервной системы: Артуром Бернсом, Вильямом Дж. Миллером и Полом Волкером.
Из этих троих теснее всего я взаимодействовал с Волкером. Он был адекватнее и проницательнее остальных, в том числе последних председателей ФРС Алана Гринспена и Бена Бернанке. Во время моего второго пребывания в Конгрессе с 1997 года я имел возможность беседовать и с ними.
В 1980 году в Конгрессе был принят важнейший закон о дерегулировании депозитных учреждений и денежно-кредитном контроле; многие посчитали, что именно он положил начало ссудосберегательному кризису того десятилетия. На слушаниях я выразил Волкеру свои опасения о том, что резервные требования могут снизиться до нуля, а ФРС станет выкупать любые активы, включая внешний долг.
Волкер предложил мне побеседовать в неофициальной обстановке, за завтраком, с целью переубедить меня в моей трактовке. Лью Роквелл, начальник моего секретариата, пошел со мной. Мы пришли пораньше и разговаривали с помощником Волкера, когда тот вошел. Что любопытно, прежде чем поприветствовать меня и Лью, Волкер подошел к своему помощнику с вопросом: «Какая сегодня цена на золото?»
В то время цена на золото была очень высокой, и вопросы инфляции и стоимости доллара на международных валютных рынках вызывали глубокую тревогу. Уверен, представители центрального банка всегда обращают внимание на котировки золота, ведь им прекрасно известно то, что знает большинство из нас: в долгосрочной перспективе лучшим мерилом крепости любой валюты служит золото.
Но они ошибаются, считая, что если цену на золото держать под контролем, пусть даже искусственно, можно быть уверенными в своей валюте и банковской системе. Искусственное противостояние рыночным силам, которые требуют более высоких цен на золото, имеет лишь временный эффект. Рынок – или черный рынок, если хотите, – на все установит правильную цену. В конечном счете искусственная фиксация цен на золото потерпит крах.
Так и произошло в 1971 году. Продажа почти 500 миллионов унций золота по демпинговой цене в 35 долларов за унцию в 1960-х так и не остановила обесценивание доллара. Но центральный банк по-прежнему хотел сдерживать рост котировок. Волкера пригласили в ФРС, чтобы остановить инфляцию, и он, очевидно, был очень заинтересован в цене на золото. Этот показатель был для него важнейшим, поскольку на тот момент ФРС давно уже перестала притязать на то, что способна «зафиксировать» цену на золото навсегда. Она оставила эти попытки в 1971 году, закрыв «золотое окно».
Волкер, в 1971 году занимавший должность помощника министра финансов, выражал большие сомнения в мудрости такого хода. В нашей частной беседе в 2008 году он их подтвердил, но заверил меня, что золотой стандарт все равно не помог бы справиться с вызовами сегодняшнего дня.
Завтрак прошел замечательно, Волкер был довольно искренен. С Гринспеном подобного общения у меня не было ни разу, а от Бернанке приглашений на неофициальную встречу я даже не жду. Ближе к концу завтрака Волкер согласился с тем, что моя трактовка формулировки закона имеет под собой основания, но уверил меня в том, что он никогда бы не снизил резервные требования до такого уровня и не стал бы покупать обесцененные активы. Его аргумент заключался в том, что ФРС этот рычаг нужен для того, чтобы свободно поднимать резервные требования по своему усмотрению, как произошло в случае с процентной ставкой, что переломило хребет безудержной инфляции 1970-х.
Когда мы расставались, я выразил уверенность в том, что он не воспользуется этими широчайшими полномочиями, но подчеркнул: кто знает, не сделает ли это в будущем кто-нибудь другой? Сейчас это будущее наступило.
В действительности при Бернанке ФРС еще больше узурпировала власть, о чем Конгресс говорит очень мало. Сегодня ФРС обладает грозной силой, которую Конгресс вряд ли осознает. Нет ни надзора, ни аудита, ни контроля над ее деятельностью. И она защищена Законом о Федеральной резервной системе. Вот почему председатель ФРС не обязан отвечать на вопросы, связанные с Федеральным комитетом по операциям на открытом рынке ФРС и действиями, совершаемыми в сговоре с центральными банками. ФРС может напечатать и влить в экономику триллионы долларов, не объясняя, кто от этого выигрывает. Судебные иски и требования предоставить информацию не изменят ничего.
Назвать позицию тех, кто контролирует нашу денежную систему, высокомерной было бы слишком мягко. Когда Бернанке попытались заставить объяснить, куда ушли триллионы долларов из ФРС, он достаточно ясно ответил: «Мы думаем, разглашать такую информацию контрпродуктивно»[30].
Знакомство с трудами австрийской экономической школы я начал с книги Фридриха фон Хайека «Дорога к рабству» в начале 1960-х. В 1974 году Хайек, в самый разгар финансового хаоса, который последовал за разрывом Бреттон-Вудского соглашения, получил Нобелевскую премию за работу об экономических циклах. Сегодня хорошо известны его исследования в области конкуренции валют и идея о том, что в качестве резервов может выступать валютная корзина. Идея валютной корзины мне никогда особенно не нравилась, но я всегда соглашался с тем, что если ее формированием честно занимаются негосударственные структуры, пусть она будет. Это все лучше, чем бумажные деньги государства.
Через много лет после прочтения «Дороги к рабству», примерно в 1980 году, я имел удовольствие присутствовать на лекции Хайека в Вашингтоне. После нее мы вместе пообедали и несколько часов погуляли. Этот вечер, который я помню как вчера, еще больше укрепил мой интерес и доверие к австрийской экономической школе.
Вскоре мне довелось послушать лекцию Людвига фон Мизеса в Хьюстонском университете. Кажется, это было в 1972-м, за год до его смерти. В то время я очень плотно занимался врачебной практикой, но, к счастью, заметил объявление в одной небольшой газете о том, что на выходных в университете будет выступать Мизес. Я знал, что в городке Лейк-Джексон кроме меня есть только один врач, которого могло бы заинтересовать столь нетривиальное событие. Я позвонил ему с вопросом, готов ли он проехать полсотни миль, чтобы послушать Мизеса. Мы изменили свой график и отправились в путь.
Мизес в то время был уже стар, но остроты ума совсем не утратил. Он говорил о социализме и в своей лекции объяснял, в чем причина извечной несостоятельности этого строя: в отсутствии свободного рыночного ценообразования на средства производства. Это была его последняя лекционная поездка по Соединенным Штатам, и Хьюстон легко мог стать ее последним пунктом (Мизес скончался 10 октября 1973 года в возрасте 92 лет).
Мы не удивились тому, что университет не организовал ему достойного приема. Лекция проходила в средней по размерам аудитории, которая, впрочем, была переполнена. В те годы популярность австрийской экономической школы еще только набирала обороты, но уже тогда остро ощущалась жажда экономической истины. В начале 1970-х страну действительно лихорадило, и поскольку цены на золото взлетали, а доллар падал все ниже, люди пытались найти какое-то решение. Конечно, современные проблемы куда хуже, а потребность в ответах еще настойчивей.
Без всякого преувеличения могу сказать, что личное присутствие на лекции Мизеса меня вдохновило. Когда будет написана история XX века, пожалуй, Мизес будет назван одним из величайших экономистов столетия, если не самым выдающимся. Это осознание придет нескоро, ведь не могут же те, кто в ответе за нашу экономическую катастрофу, признать, что они, теперь пытающиеся спасти систему, сами же и привели ее к краху. В университетах, например в Вашингтонском, все еще толпятся кейнсианцы и социалисты, для которых ликвидация центрального банка и бумажных денег – идеи просто немыслимые. Но все меняется, и через пятьдесят лет, если не наступят темные времена в результате нашего отказа вновь утвердить принципы свободы, экономисты австрийской школы, в частности Мизес, получат, наконец, заслуженное признание.
