Сашке опять не удается досказать свой сон: по палубе грохочут сапоги, и в кубрик скатывается Митька.

— Легок на помине! — усмехнулся Карцов, исподлобья разглядывая рулевого.

Вид у Митьки довольно неприглядный: штаны заляпаны грязью, бушлат помятый, наверное, на ночь клал под голову, на «Вышибале» для него подушку вряд ли припасли. Из-под шапки торчит свалявшийся чуб, лицо тоже помятое. «Небось вчера выпили, дружки у него там все пьющие». Черные, цыганские глаза смотрят настороженно то на Карцова, то на Сашку.

— Явление пятое, картина вторая. Те же эм Савин, — торжественно объявляет Сашка. — Откуда изволили возникнуть?

— Много будешь знать, скоро состаришься. — Митька садится на край рундука, поодаль от стола.

— Штаны-то хотя бы почистил, — неодобрительно говорит Карцов.

Митька смотрит на свои штаны с деланым удивлением, будто только сейчас замечает, что они грязные.

И тут же пренебрежительно бросает:

— Грязь — не сало, потер — и отстало.

Сашка достает из тумбочки одежную щетку, молча протягивает Митьке. Тот вырывает щетку у Сашки из рук и сердито топает по трапу. Сашка достает из рундука еще одну тарелку, накладывает в нее картошки и, когда Митька снова спускается в кубрик, делает полупоклон, широким жестом обводит стол и любезно приглашает:

— Прошу! Вам котлету «де валяй» или судака «орли»?

По части всяких названий блюд Сашка крупный специалист. К сожалению, этим его кулинарные возможности исчерпывались: готовить он не умел. Сашка рос в Москве в обеспеченной семье, откуда, впрочем, удрал сюда, на Север, чтобы попасть на полюс. До полюса не дошел, завяз здесь и до осени ждал призыва на действительную военную службу, рассчитывая попасть именно на флот.

Митька на красивое Сашкино предложение не отреагировал, а присел опять на рундук и объявил:

— А я, между прочим, с утра пельмешками побаловался. Сами понимаете, домашнего изготовления. И какао пил. В постели.

— Красиво живет буржуазия! — Сашка подмигнул Карцову. Они-то знали, что на «Вышибале» завтракают позже, и Митька в лучшем случае мог довольствоваться сухарем. — Мить, а одеяло, под которым тешит тебя твоя матаня, ватное или пуховое?

— Пуховое, — уверенно сказал Митька, однако посмотрел на Сашку опасливо, ожидая очередного подвоха.

— А пододеяльник с кружевами?

— Точно!

— Между прочим, «ришелье» называется. Ты знаешь, кто такой был Ришелье?

— А хрен его знает! Француз какой-нибудь или испанец. Наверное, тоже баб любил.

— Ну и темен же ты, Савин!

— А мне твое образование ни к чему. Меня вот и без образования бабы любят, а ты с десятилеткой в девственницах ходишь. И жрешь одну тушенку. — Митька кивнул на стол.

— Хватит болтать! — прервал перепалку Карцов. — Садись, Дмитрий, ешь. Через сорок минут пойдем в Заячью губу, а потом еще надо засветло успеть в Длинную и в Узкую почту захватить и механика.

— Разве что про запас, — великодушно согласился Митька и подвинулся к столу. Сначала он ел как бы нехотя, но вскоре голод взял свое, и за какие-нибудь пять-шесть минут Митька уплел полную тарелку картошки. Ел он неопрятно и жадно, как бездомная собака, случайно утащившая кусок мяса.

Когда Митька полез в кастрюлю за добавкой, Сашка заметил:

— Аппетит у тебя флотский. Я бы после пельменей не смог больше ничего есть.

— А я ничего, и твою стряпню дорубаю, — добродушно ответил повеселевший от еды Митька.

Аппетит у него был действительно флотский. Впрочем, больше ничего флотского Карцов за рулевым не примечал. Митька был неповоротлив и ленив, дело знал плохо, рулевое устройство содержал в беспорядке. Карцов уже не раз жалел, что приютил Митьку. Да ведь куда его теперь денешь? Митька, пожалуй, на всех кораблях вспомогательного флота базы успел послужить, а нигде более трех месяцев не задерживался — списывали то за пьянку, то за прогул, то за нерасторопность.

Карцов взял его только из жалости — обидно, когда молодой парень на глазах у всех губит свою жизнь. Ивану Степановичу за двадцать девять лет службы не таких приходилось обламывать, но с Митькой сладить оказалось не просто. Вот уже полгода он на катере, а от старых привычек и старых дружков отказаться никак не может. И работает спустя рукава, без охоты, то и дело приходится напоминать, чтобы прибрал в рубке, зачехлил компас и сделал все прочее, входящее в его прямую обязанность.

Карцов и теперь напомнил:

— Проверь штуртросы.

— А я вчерась перед уходом проверял, были в полном порядке.

И тут врет да еще нахально смотрит в глаза. Вчера, как ошвартовались у причала, сиганул на берег, даже в кубрик не заглядывал. Что с ним делать?

Карцов махнул рукой и полез наверх.

На кораблях шла приборка, вахтенные и боцмана поторапливали матросов — скоро по распорядку дня завтрак, а уборка, видимо, затянулась, потому что за ночь снегу намело много.

Что-то и рыбацкие суденышки до сих пор толкутся в гавани, в это время они обычно уходят в море. «Похоже, не выпускают их». В море штормит, даже сюда заходит довольно крупная волна. На мачте сигнального поста висят черные шары штормового предупреждения. «Наверное, и нас не выпустят. Хотя до Заячьей губы ходу всего два часа, надо бы отвезти продукты, шторм можно переждать и там. Что касается механика, то ему ничего не сделается, если и покукует еще день-другой, а с почтой и вовсе нечего спешить, кому срочно, тот и телеграфом воспользуется».

На всякий случай Карцов все-таки решил сходить к дежурному по гавани, узнать насчет выхода. Тот сказал, что все выходы отменены, к вечеру ожидается в море до девяти баллов, а в заливе — до шести.

— Отдыхайте, — разрешил дежурный.

Но отдыхать некогда. Сашка давно предупредил, что в моторе надо притереть клапана, вот пусть и притирает. Митьке тоже работа найдется. Что касается самого Ивана Степановича, то дел у него всегда оказывалось по горло. Надо будет выписать накладную на шкиперское имущество; все сроки давно прошли, а его не выдают, потому что кто-то сказал вещевикам, что катер все равно пойдет на слом и нечего зря переводить добро. А на катере ни концов, ни краппов путных нет, да еще кой-какой инвентарь позарез нужен.

И на склад ГСМ надо сходить. Слава богу, хоть горючее пока дают безотказно, однако сегодня трудно будет достать бензовоз, потому что большие корабли запасаться будут, а для вспомогательного флота все делается в последнюю очередь, и тут уж ничего не попишешь…

К подъему флага торопились на корабли офицеры. Все они, за исключением молодых, пришедших прошлой осенью из училищ лейтенантов, хорошо знали Карцова и сейчас отдавали ему честь. Карцов смущенно козырял в ответ. Хотя ему и очень льстило такое внимание, но он и тут усматривал непорядок: во-первых, он не при форме, а во-вторых, по званию он — младший и должен отдавать честь первым.

— Как поживаете, Иван Степанович?

Это штурман с плавбазы Хворостов. Хороший парень, башковитый, только вот на базе зря сидит, ему надо на боевой корабль идти служить. База выходит в море редко, а штурману какая практика стоять возле стенки? Вот и в звании у него срок давно вышел, а присвоение очередного задерживают. И все из-за жены. Жена у Хворостова красивая, а сам он слишком ревнив, чтобы надолго оставлять ее одну.

— Спасибо, живем — хлеб жуем. А у вас что нового?

— Жену только что в родильный дом проводил, а тут на службу идти надо.

— Ну, теперь она и без вашей помощи справится. Кого ждете-то, сына или дочь?

— Хотелось бы сына, да уж как получится.

— Первую лучше девочку. И матери помощница по хозяйству, да и следующих нянчить будет.

— Какие уж там следующие! На одного-то едва решились, — сказал Хворостов и заторопился.

«Да, теперь как-то не в моде заводить большую семью. А зря. В больших-то семьях как раз и вырастают лучшие дети. И не избалованные, и умеющие помогать друг другу. А Хворостов теперь, наверное, уйдет с базы…»

— Иван Степанович, можно вас на минутку?