— Зойка! Приехала? От чертяка!
Зоя видит смуглое лицо, розовые пятна шрамов, белые зубы. Какой он красивый, Артем! Она никогда не думала, что он такой красивый. Его руки ее обнимают. Она слышит его голос, его смех. — От чертяка! Никто же не умеет так говорить, только Артем.
Они стоят, разделенные стулом, с радостным изумлением разглядывая друг друга.
— Да ты уже совсем не больной. Какой ты молодчина, Артем!
— А ты, Зойка, какая хорошая стала, еще лучше, чем была, честное слово!
Артем потребовал подробного рассказа об ее и димкиной жизни. Он читал письмо семилетнего сына.
«Папка, меня, как и всех советских людей, война многому научила»… От чертяка, — совсем умный стал, — смеялся Артем. Никто из них ни словом не обмолвился о Мишуке, хотя оба все время думали о нем…
— Сыграй мне, Зойка, и я буду на самой вершине той высоты, что зовется счастьем. Пойдем в клуб. Я всех выгоню из комнаты, один тебя хочу слушать. Ребята не обидятся. Пошли.
Никогда еще Зоя не смотрела на свою изуродованную руку с такой тоской.
— Я не играю больше, Артем, — печально сказала она. — Я тебе не писала, как угостил меня тот самый фашист…
Шрамы на лине Артема стали багровыми. Он промолчал. Только весь вечер оставался угрюмым, и их разговор уже не мог приобрести прежней оживленности.
На другой день, когда они сидели в прохладном уголке парка, Артем попросил.
— Спой, ладно? Хотя бы тихонько.
Стоя среди густо разросшихся кустов сирени, с едва распустившейся, совсем еще юной листвой, Зоя тихо спела свою любимую песню:
Зима пробежит,
И настанет весна,
Настанет весна.
Природа проснется
От долгого сна,
От долгого сна.
Ко мне ты вернешься
И будешь со мной,
Ты будешь со мной…
Они пробыли вместе три дня. Это, конечно, много. Но это в сущности так мало!
Им казалось, они ровно ничего не успели сказать друг другу и даже упустили что-то самое важное.
…Сказка окончилась. Надо было расставаться.
Через неделю Артему предстояло вернуться в часть.
Ему разрешили проводить жену на аэродром.
— Снова прощаться? — улыбнулась Зоя. Только глаза ее не улыбались, а Артем смотрел в глаза. Они стояли рядом, под высоким, спокойным небом. Волга плескалась вдали о плоские зеленые берега. Артем держал Зою за руки и время от времени подносил к губам ее пальцы. Он очень любил эти руки.
«Умные какие чертяки», — думал бывало Артем, наблюдая, как бегают по клавишам быстрые, смуглые пальцы. Теперь эти рука стали жесткими, они в ссадинах… Он смотрел на них с уважением…
Скользя сапогами по сочной траве, механик направился заводить мотор. Зоя прикусила губу… Самолет — птица быстрая. Еще минута, другая, снова далеким станет Артем, сном покажутся эти дни, и это объятие…
Теперь они с Димкой станут ждать его…
— Вот одолеем немцев, на Урал, как до дому поеду, — будто продолжая ее мысли, говорит Артем. — Ты ж у меня совсем уралкой стала. — Он, как девочке, приглаживает ей волосы своей большой ладонью. — Хлопцам буду хвалиться: жинка — уралка. Ты еще не знаешь, как фронтовики уральцев уважают…
Ее зовут в кабину. Самолет, упруго подпрыгивая, мчит по траве. Вот он уже отделился от земли…
— До побачення! — кричит Артем, и Зоя понимает движение его губ.
Широко расставив ноги, задрав голову, он долго, до боли в глазах, смотрит в небо, вслед ширококрылой птице, прокладывающей себе путь к знаменитым горам Урала.
Свердловск, май — июль 1942 г.
