6

В ту ночь, когда было объявлено о перемирии в Корее, на военной базе было очень шумно. Оттуда доносилась беспорядочная стрельба, взлетали разноцветные ракеты, гремел громкоговоритель перед бараками у круглой скалы, и через поселок все время сновали машины и беспрерывно гудели, а ехавшие на них солдаты орали во весь голос под звуки аккордеонов. В городе около бейсбольного поля они разгромили почти все бары и закусочные. Перед 'кинотеатром на главной улице разыгралось настоящее сражение между солдатами и матросами; было ранено несколько прохожих–японцев.

А через две недели после этого произошло то, о чем говорил нисей. Он сказал правду насчет маневров со странным названием.

Со стороны Черепашьей горы на рассвете прилетело несколько больших самолетов. У каждого самолета стали раскрываться оба борта и посыпались парашютисты. Они спустились на холм позади кладбища и на поляну около дороги, ведущей к рыбацкому поселку. Вместе с парашютным десантом были сброшены ящики, пулеметы и трубы — длинные и коротенькие, с расширяющимся концом. Несколько ящиков и труб упало ка кукурузные и бататные участки, прилегающие к дороге. Парашютисты были в зеленых костюмах, кашне у них были разных цветов — серые, белые и желтые. Спустившись на землю и собрав парашюты, десантники начинали устанавливать пулеметы и приставлять треноги к длинным и коротеньким трубам.

Затем появились похожие на бумажных змеев большие самолеты; у каждого из них было по три туловища: среднее — толстое, два по бокам — потоньше. На среднем туловище открывался люк, и оттуда выбрасывались парашютисты, привязанные друг к другу канатами, и вместе с ними на больших парашютах спускались двухколесные повозки с многоствольными трубами.

Около кладбища на дороге стояли солдаты с базы и не пропускали никого вниз к шоссе. Жители поселка обступили приехавшего на велосипеде инженера соевого завода. Инженер объяснил:

— Этот самолет с тремя фюзеляжами называется «воздушный боксер», специально для воздушного де — санта, последняя новинка.

Снизу показались «джипы» с пулеметами и маленькие танки. Десантники залегли в канаве у дороги. К ним подкатила машина с белым флагом, и сидевшие в ней офицеры с белыми нарукавными повязками помахали флажками. Десантники побежали к кладбищу. «Джипы» и танки быстро покатили за ними, но вдруг из–за деревьев на кладбище высунулись трубы с расширенными концами. Офицеры на машине с белым флагом замахали флажками, и танки повернули назад.

— Это значит, что парашютисты накрыли танки залпом из противотанковых ружей, которые называются «базука», — сказал инженер.

Парашютисты выстроились перед домиком Отацу. Послышалась команда:

— Шэн!

Парашютисты скрылись за плетнем домика Отацу. Снова появились трехфюзеляжные «воздушные боксеры» и сбросили отряд парашютистов у дороги, ведущей к рыбацкому поселку. Вскоре внизу на шоссе и за кладбищем захлопали выстрелы и затрещали пулеметы: парашютисты вступили в «бой» с отрядом, наступавшим со стороны базы.

Операция «Напоминание» закончилась к полудню. После этого начались маневры японской полиции и отряда охранного корпуса. Все были в полном боевом снаряжении—в шлемах и с револьверами; их сопровождали танки и броневики. Сперва все выстроились на опушке Обезьяньего леса, потом, рассыпавшись в цепь, стали окружать лес с трех сторон, стреляя из автоматов и пулеметов. Танки и броневики помчались мимо Старого поселка в сторону Тоннельной горы. После этого солдаты охранного корпуса начали маршировать и бегать у подножия горы Югэ. Команду подавали иностранные офицеры–инструкторы, стоя в «джипах»:

— Шэн!

Райт уи–ил!

Дэбл куик маач!

Переводчики–нисеи повторяли команду на японском языке:

— Смирно! Правое плечо вперед! Бегом марш!

Закончив обучение, чины охранного корпуса промаршировали по улицам' Старого и Восточного поселков. Мальчишки из–за плетней и с деревьев кричали им вслед:

— Шюшайн!

Хаба–хаба! Панпан!

Как только был снят заслон, жители поселка пошли на кладбище приводить в порядок могилы. Больше всех лострадалк могилы на склоне холмика, где парашютисты рыли ямы и устанавливали минометы.

Вернувшись с кладбища, Сумико пошла помогать матери Инэко резать грибы и редьку для сушения.

— Говорят, дядя Сумитян хочет пойти работать на гору? Правда? — спросила мать Инэко.

Наверно, опять поругался с приказчиком, — сказала Сумико. — Думал, что ему дадут участок в аренду, а приказчик помешал.

Мать Инэко закивала головой.

— Я слышала, что приказчик требует, чтобы Сумитян пошла работать в усадьбу, а дядя Сумитян не соглашается.

Не в усадьбу, а в гостиницу на курорте, — сказала Сумико. — Я лучше пойду работать на завод.

Инэ тоже хочет служить в городе, ей скучно у тети. Скоро будут набирать работниц на консервный завод господина Югэ, но там надо будет жить в общежитии.

Барсук устраивает?

Нет, жена старосты — она тоже занимается этим делом. Только я боюсь отпускать Инэ в город, она у нас такая шальная… Слышала, что выкинула Яэко? Подговорила девчонок взбунтоваться, поломала что–то и убежала, стала совсем красной. Вот я и боюсь отпускать Инэ… — Мать Инэко покачала головой. — А дочка Дзинсаку… слышала? Вышла из больницы и не вернулась домой, осталась в городе и, говорят, совсем свихнулась… стала панпан–девкой. Решила–плюнуть на все: все равно, мол, уже опоганена… Бедняжка! Такая хорошая девочка была…

Мать Инэко вздохнула и вытерла передником глаза.

Где–то недалеко зашумели машины. Мать Инэко подошла к плетню.

— Опять приехали. На этот раз не маневры.

У дома Кухэя стояли две машины. Через некоторое время из дому вышли иностранцы. Один из них в белом халате и с чемоданчиком, рядом с ним коренастый японец в военной форме, нисей.

— Наклеили бумажку на двери… Это приехали осматривать нас… Ой, сюда идут! — Мать Инэко взяла нож у Сумико. — Беги домой.

Вбежав в дом, Сумико разбудила дядю. За окном громко заговорили. Скрипнула калитка.

— К нам идут, — зашептала Сумико, теребя дядю за рукав. — Проверять пришли.

Увидев в дверях человека в темных очках, дядя вскочил.

— Сюда нельзя! — крикнул он. — Больная.

Он трясущимися руками открыл ящик алтарика и, вытащив жетончик из узелка, протянул человеку в темных очках. Тот осмотрел жетончик, передал его толстому аме с рыжими усами, в белом халате, затем вытащил из сумочки маленький фотоаппарат и кивком головы показал Сумико, чтобы она вышла во двор. На улице громко кричали женщины.

Нисей взял Сумико под руку и шепнул ей в ухо:

— Не ори. Ничего не будем делать…

Он вывел ее во двор. За плетнем толпились люди. Нисей подозвал дядю Сумико.

— Скажите всем, чтобы не волновались. Успокойте… мы ничего не делаем такого…

Дядя подошел к плетню, но шум не утихал. Человек в темных очках сфотографировал Сумико спереди и сзади, а толстяк с рыжими усами, оттянув ворот ее халата, осмотрел рубец и кивнул. Дядя–подошел к ни–сею и спросил дрожащим голосом:

— А зачем фотографируете? Она ничего плохого <не делала… Она не красная.

Нисей успокоил его: врачи будут лечить девочку, у нее очень серьезная болезнь. Она должна явиться в медицинскую часть базы, и ей дадут лекарство. Но для того чтобы ее лечить, надо сперва взять кровь на пробу.

— Не хочу, — сказала Сумико и открыла рот, чтобы закричать, но дядя остановил ее.

Будут лечить бесплатно, — сказал он. — Надо дать на пробу, не бойся.

Толстяк взял Сумико за палец, быстро кольнул ножичком и приложил к кусочку стекла. За плетнем снова зашумели. Выйдя со двора, военные направились к калитке соседнего дома. Раздался громкий плачущий голос матери Инэко:

— Я не больная! Сюда нельзя!

Женщины на улице закричали:

— Чего нас осматривать? Уходите!

Мы не панпаны!

Проваливайте!

Жена Кухэя со сбитой набок прической вбежала во двор Сумико и заколотила палкой по керосиновой банке, подвешенной к дереву.