- Ну все, все, - я мягко отталкиваю ее. – Пригласишь?

Внутри я вижу с трудом поддерживаемый порядок и старый, так и не обновленный за эти годы ремонт эпохи молодой России. В дверном проеме, ведущем в комнату, молча стоит отец. Он сгорбился, несильно постарел, но лицо его почти не выражает эмоций.

- Димка, - растерянно шепчет и подходит ко мне шаркающей походкой и тоже обнимает.

Мои родители состарились. Для многих это одна из самых страшных вещей, что могут случиться. Осознание смертности. Страх потери незыблемого. Мне как-то побоку. Сухие факты. Я тоже когда-то состарюсь и откину копыта. Мало ли.

Отец дрожит, отходит от меня на шаг. Его вроде как пробирает на слезы радости, но кроме плачущей гримасы ни на что не хватает.

- Проходи, устал, наверное с дороги. Проходи на кухню или в ванную, как тебе удобнее, - мать сразу суетится, уносится на кухню.

- Да, - кивает отец, глядя на меня то ли с восхищением, то ли с презрением. – Вырос Димка. На раненой кобыле не подъедешь, - улыбается.

- Можно и на осле, я не гордый. Нечем особо гордиться, - улыбаюсь в ответ доброжелательно и жестом приглашаю отца пройти на кухню первым.

Кухня маленькая и тесная, по моим нынешним ощущениям. Концептуальное помещение с приличной техникой и стеклопакетом быстро к себе приучает.

Следующие полчаса мать хлопочет, разливает чай, безуспешно предлагает что-то поесть, что-нибудь еще приготовить, многократно сокрушается на тему того, что я даже не позвонил перед приездом; отец все бормочет о том, как здорово, что я приехал; я скромно, увиливая от всех возможно опасных подробностей, описываю прелести своей жизни. Живу я, как выясняется, стабильно, работаю много, личная жизнь так себе, ну, есть девушка там, жилье в порядке, все оплачиваю, на все хватает. Мать, при упоминании того, что на все хватает, осторожно улыбается так, чтобы только я это видел. Наводит на мысли. Отец предлагает, в пику чайной церемонии, пропустить «за зустріч» по рюмочке, и я, зная, что в ближайшее время никуда не поеду, а если и поеду – то вряд ли местные менты захотят со мной пообщаться, покорно соглашаюсь.

Какой-то древний коньяк оказывается омерзительным пойлом, но я изображаю удовлетворенность и едва удерживаюсь от того, чтобы потребовать добавки. Наступает мой черед расспрашивать за жизнь. Отец тактично отмалчивается и смотрит в чашку с недопитым чаем. Мать осторожно рассказывает, делает частые паузы, что-то обдумывает, выдает сухие факты. Кто-то там женился; кого-то в том году хоронили; коммуналка дорожает, как и везде; машина – древний, как кости мамонта, «жигуль», - сломалась в том году, и теперь они только пешком; всю сантехнику обновили в прошлом месяце. Все скромно и по-обывательски серо. Наиболее интересно выглядит тот момент, что мать работает в одном кафе, убирает по ночам, а отец практически постоянно сидит дома – курит, смотрит телевизор, пьет пиво. Отец получает пенсию и пособие по инвалидности рабочей группы, которое в своей время удачно провел, пока была возможность. Мать вышла на пенсию недавно. Более того – в последние годы я регулярно отправлял определенные – по меркам этого городка – неплохие, - суммы. Меня подмывает спросить, куда они делись и почему нет приличного ремонта в квартире и еще кое-что, но что-то удерживает.

- Покурим, может? – отец немного нервничает и привстает.

- Я… Я позже, - отрицательно мотаю головой.

Отец пожимает плечами. Сначала садится обратно, потом вздыхает и все-таки уходит.

Как только он выходит из кухни и исчезает в комнате, я перехожу в лобовую.

- Что у тебя с деньгами?

- Да есть деньги, Дим, ты не переживай.

- А почему тогда в прихожей обои отваливаются?

- Сделаем. Времени не было.

- Мам, что с деньгами?

- Господи, ну Дима, - тупит взгляд. – Ну, отложила я маленько, вдруг что. Ну, и отцу лекарства там нужны. Ну, и…

- А тебе ничего не нужно? Не проси меня врать, что ты прекрасно выглядишь.

Молчит. Смотрит в окно.

- Постоянно? – киваю в сторону комнаты.

- А что я могу сделать, - пожимает плечами. – Врачи говорят, нельзя, а ему разве докажешь.

Киваю. Провожу ладонью по лицу. Мелкая морось на окне. Когда я только приехал в метрополию, мать отправляла мне деньги, потому что знала, что я уехал учиться, и у меня в кармане ни гроша, и мне может быть хреново. Возможностей для заработка в большом городе всегда немеряно, и я старался тянуть, что мог. Только большого везения не было, и меня пару раз прилично киданули на деньги, но жил я не на съеме, а в общаге, и с голоду подохнуть не вышло. В итоге, те же деньги, что отправляла мне мать, я в какой-то момент стал отправлять обратно, приписывая и договаривая в телефонных разговорах, что все пошло на подъем, и что мне попалась удачная стажировка. По факту, до реальных финансовых подъемов было далеко, и я перезанимал, чтобы не похудеть в минус и отправить матери немного больше, потому что знал, что она была не только отправителем денег, но и первоисточником. Она работала всегда. Отец, как это ни печально, всегда был забулдыгой. До какого-то периода он работал и приносил деньги, потом у него был основательный, многомесячный загул, и стоял вопрос о разводе, но после долгих пересудов все наладилось. И уже через какое-то время благополучного сосуществования, он, выйдя на пенсию, практически отказался работать. Брал какие-то заказы по ремонту машин, время от времени пропадал в гараже, где, мне кажется, было больше водки, чем машинного масла и бензина. И то, как сейчас сложилась их с матерью жизнь, у меня удивления не вызывает. Говорить с отцом? Никакого толку. Как-то заставить его пересмотреть отношение? Вряд ли выйдет. Он был прощен после того, как несколько раз избил мать, когда я был совсем мелким. Был прощен после жутких затяжных блядок и залета какой-то телки из другого региона, на аборт которой ему пришлось скинуться с двумя другими коллегами, которые драли ее в одну ночь. Все это было непонятно и недоступно мне, когда я был ребенком и подростком, но сейчас я осознаю масштаб тех деяний, что совершил когда-то отец, и мне искренне жаль мать, но она, видимо, не могла действовать иначе. Не могла уйти. Да и путей было немного. Видимо. Отец стар. С него ничего не спросить. Да и желания нет. Выбор сделан для каждого.

- Позже…- запинаюсь, потому то мне вдруг кажется неуместным то, что я хочу сказать.

Мать вопросительно смотрит на меня.

- Нет, ничего такого. Ты-то как себя чувствуешь? По телефону все не поймешь…

- Да, нормально. Спину вылечила, болей больше нет. Тебе спасибо, сам знаешь.

- Чушь, - отмахиваюсь. – Главное, что у тебя все нормально.

- Я скучаю иногда так… - мать вздыхает. – Хотя, прости, это не надо говорить.

- Я редко звоню, - констатирую факт, тупо вперившись в потертую скатерть. – Обнови квартиру. Здесь тускло. Тебе нужно больше света. Хочешь, я сам организую ремонт? Найму ребят, и…

- Нет, Димочка, я все сделаю. Деньги твои лежат, я на следующей неделе поговорю со знакомыми, тут ходят мастера…

- Таджики что ль?

Мать пожимает плечами.

- Да, какая, в сущности, разница?

- Есть разница, - бурчу, хотя мне, по большому счету, безразлично, кто тут будет проводить ремонт.

- Ну, не знаю, - мать качает головой, и я обращаю внимание на покраснение на ее шее; нервы; гормоны? «Щитовидка»?

Отец возвращается на кухню. Вроде как бодрый, подтянутый, почти не прихрамывая, хотя это в его привычке.

- Ну что, какие планы-то на отпуск, Димка?

Делает вид, как будто ни в чем ни бывало. Как будто не понимает, что, наиболее вероятно, меня интересовало. Безмерно тактично. Мерзко.

- Да так, пройдусь. Пообщаюсь. И все. Ничего серьезного.

Говорю осторожно, обрывочно, выбирая слова. Пожимаю плечами.

- Ты, наверное, не спал всю ночь, в дороге был – тебе бы отдохнуть, - вздыхает мать.

- Не, мам, я нормально выспался перед отъездом. Разбудил вас только рано, да? – немного рассеянно.