- На самом деле – да. Все, у кого что-то в кармане шевелится. Остальные – на дискотеке в «празднике».

- Шевелится, - усмехаюсь.

- Ну да. Шевелится. Ладно, давай поговорим спокойно, что ли. А то все какой-то кипеж.

- Без «б», - махаю рукой.

- Ну, расскажи, как ты вообще жил там, у себя. С чего начал?

- Да так… - я замечаю, что сейчас играет что-то из тупого «электро», что выдает провинциальный стиль, и это несколько раздражает, но, в то же время, уравновешивает ситуацию и возвращает меня к реальности. – Учился. Работал. Потом удачно устроился.

- Удачно?

- Ну да, знаешь, как оно бывает, - рисую ладонью в воздухе овал, как мне кажется, почти идеальный. – Кто-то годами пашет на дядю, старается, ползет по карьерной лестнице, как может, но тема не та, и ему не фартит, - чувствую, что уже сболтнул лишнего; пищащий синтезатор уходит в крещендо и затем слетает, давая место ударным. – А кому-то везет грамотно устроиться. Типа того.

Приносят напитки.

- Круто, - Жора смотрит куда-то в толпу танцующих; топает левой ногой в такт отбою. – Как тебе местный контингент? Узнаешь людей?

- Так себе, - пожимаю плечами. – Что-то во всех не то.

- Шесть лет, - кивает.

- А я?

- Что ты?

- Поменялся?

- Конечно.

- В лучшую?

- Не знаю.

- А как?

- Да просто, - машет бокалом в воздухе, едва не разливая; пьян, но старается скрывать это за серьезностью. – Не знаю, в общем.

- А почему тогда не в худшую?

- Потому что я не знаю, что хорошо, а что плохо там.

- Там… - многозначительно начинаю фразу, не могу продолжить.

Все же, танцпол забит основательно, и надо отдать должное диджею – из тем для провинциальной дискотеки а-ля «электро-хаус-клубняк» он как-то постепенно выводит все в область приличного дип-хауса, быстро сводит треки, и звучание становится более жестким и техничным, менее расхлябанным. Я поражаюсь тому факту, то вообще фиксирую эти изменения. Я растекаюсь по толпе. Я знаю здесь многих. А многие не знают меня. Занятно, но большинство здесь – действительно, из моего города. По крайней мере, знакомых. Вот, например, у правой барной стойки стоит и покачивается в такт музыке парень. В очках. В черной футболке с какими-то иероглифами – и где он только ее достал? Он вряд ли узнает меня. Многие люди вообще не подозревают о существовании друг друга, хотя живут в относительно небольшой деревеньке. У меня в голове встает образ лежащего рядом со Смирновым на столе айфона. Белого. Мне кажется, китайского. Паренек в очках пытается улыбаться стоящей неподалеку у стойки брюнетки в черных джинсах и белой майке, и ее пышный зад и какие-то там сиськи явно вызывают у него слюнотечение, но она его тотально игнорирует. Он не узнает меня. Случайно проводит взглядом по мне, вперившемуся в него, и смущенно отводит взгляд на несколько обвисшую задницу блондинистой «курочки-гриль», стоящей рядом с брюнеткой. А я его узнаю. Он из соседнего района города. И с его сестрой я когда-то лишился девственности, да и ее заодно лишил, когда нам с ней было по пятнадцать. Выжрал немало для храбрости. И от этой же храбрости мне казалось, что сделал я все круто, но потом у меня упал, и я долго психовал, пытался что-то сделать, она меня успокаивала, но к члену не притрагивалась, и меня это как-то резко вывело из себя, и я сдуру всадил ей, а что было потом, точно не знаю, но кончил я ей прямо на заляпанные кровью половые губы. Потом мы практически не общались, и она хотела уехать в Москву, все мечтала, а потом я уже был с Лизой, а потом уехал сам, и теперь мне становится интересно, что с ней, и я невнятно спрашиваю об этом у Жоры, и он, не поворачиваясь ко мне, говорит, что Настя Булкина, – моя первая пассия – уехала в Москву, подсела там какими-то путями на героин, а приехав обратно, убежав от долгов перед дилером, ширнулась чем-то не тем и откинула копыта. Логично, в общем-то. Когда-то я ее трахал. А два года назад ее нашли посиневшей и напрочь мертвой на ее грязной, залитой слюнями, кровью и мочой кровати. Не очень круто.

- Кстати, вот та тоже сидит на героине, - Жора небрежно тыкает пальцем в худую блондинку с приклеенной к лицу улыбкой и опустошенным стаканом в руках; она дрыгается не в такт и слушает активно рассказывающего о чем-то паренька южной наружности. – Люся. Отдается за стафф или деньги. Такие дела.

- Не очень интересные услуги, - усмехаюсь. – А уже вовсю продают?

- А когда не продавали?

- Еще когда я уезжал, можно было найти только легкий стафф.

- Думаешь?

- Без труда, я имею в виду.

- А сейчас «хмурого» на улицах больше, чем «камня». С «камнем», «травой» и «спайсами» борются. Низкие тарифы. А героиновые барыги дают хорошие откаты. Так и выходит.

- Не видел ментов еще.

- Это как с сусликом, - Жора выкидывает на стол тонкую убогую трубочку из бокала и делает большой глоток.

- «А он есть…» - цитирую, невесть зачем. – Уже продают, значит.

- Всегда продавали. Барыжат там, где есть деньги. А деньги есть там, где есть магазины. Как ни странно.

- Ага. Странно. То есть, нет, - потираю лицо и отпиваю сока; глотаю; проверяю, не стошнит ли; отпиваю еще.

- Вообще, за последние три года люди поменялись сильнее всего, - продолжает Жора. – Сильнее, чем за прошлые… ммм… периоды.

Звучит даже чересчур многозначительно, но Жора пьян, я пьян, все пьяны, и поэтому некоторая тупизна нам дозволительна. Но меня мучают некоторые вопросы, и я боюсь их задавать. Или не хочу. Или не хочу, потому что боюсь. Или…

- А кто тут еще, навскидку, из наших?

- Наших? – усмехается Жора. – Нашей деревни, так сказать?

- Наверное, - игнорирую иронию.

- Ну, вот там, у стойки справа, - Жора тыкает пальцем, – продавщица из «Пятерочки» на Лермонтова. Болтает с ней Леночка – раньше работала на заводе каким-то там специалистом, потом стала заниматься… ну, интересной деятельностью. Общественно полезной.

- Медсестра?

- Проститутка. Вроде пятьсот за минет. Дешево и… - Жора двумя ладонями показывает на себе что-то вроде сисек, - …сердито. А вот эта, – танцует с двумя южанами – училка, приехала из нашей маленькой… ик… столицы. Непонятно, зачем. Видимо, искать на жопу приключений. Работает в школе. Во второй. Ебется с одним из этих братьев. Не помню, с кем. Но вообще, ебется со всеми, пока не узнает основной хахаль. А бьет он ее больно, но профессионально, поэтому на лице синяков никогда нет.

- Детектив херов, - смеюсь.

Жора поддерживает этот дружеский смех. Даже мысль о том, чтобы перепихнуться с кем-то из этих дамочек вызывает стойкое омерзение.

- А ведь они мало чем отличаются от тех, что в Питере, - качаю головой.

- Да ну, - Жора скептически смотрит на меня. – Вот уже не поверю. По крайней мере, у тебя можно бабу найти поухоженнее и не такую подержанную. Здесь уже почти все интересные экземпляры сильно б/у.

- Хрень, - махаю рукой и отпиваю сока, потому что в горле пересохло, и перед глазами снова мелькает белый китайский «айфон», но это из-за того, что в экран такого же нервно тыкает пальцами Леночка, которая работает медсестрой. – Они все считают, что ухоженность – это размалеванные губы, поджаренная кожа, каблучки, чтобы тощая жопа была оттопырена, лифчик с «пуш-апом». А я считаю, что привлекательность – это когда, помимо всего этого, телка знает, что Освенцим – это не новая марка пива, и может отличить хотя бы на глаз Гейзенберга от Шварценеггера.

Ловлю себя на мысли, что я сам всегда искал пассий среди тех, кто этим не отличается. Замолкаю. Жора, видимо, не очень внимательно слушал последнее, потому что его взгляд утонул где-то в районе едва видной отсюда самой большой ложи в заведении. Играет что-то из дабстепа, и я поражен тому, что не заметил этого перехода, и я тихо хлопаю в ладоши дважды, выражая почтение ди-джею, который делает из этого провинциального кабака почти современный клуб.

- Ну, вообще, телки ведутся на зелень, - мямлит Жора, не уводя взгляда от ложи, в которой заметно какое-то движение.