– Подписываем мир под штыками! – ответил Троцкий. – Тогда картина ясна рабочему классу всего мира.

– А вы не поддержите тогда лозунг революционной войны?

– Ни в коем случае.

– При такой постановке опыт может оказаться не столь уж опасным… – сказал Ленин. – Очень будет жаль пожертвовать социалистической Эстонией, но уж придется, пожалуй, для доброго мира пойти на этот компромисс.

Лев Давидович Троцкий в своих воспоминаниях достаточно подробно описывает, как развивался «опыт», поставленный Владимиром Ильичом по его совету.

«Немецкая делегация реагировала на наше заявление так, как если бы Германия не предполагала ответить возобновлением военных действий. С этим выводом мы вернулись в Москву.

– А не обманут они нас? – спрашивал Ленин.

Мы разводили руками. Как будто непохоже.

– Ну что ж, – сказал Ленин. – Если так, тем лучше: и аппарансы (видимость) соблюдены, и из войны вышли.

Однако за два дня до истечения срока мы получили от остававшегося в Бресте генерала Самойло телеграфное извещение о том, что немцы, по заявлению генерала Гофмана, считают себя с 12 часов 18 февраля в состоянии войны с нами и потому предложили ему удалиться из Брест-Литовска. Телеграмму эту первым получил Владимир Ильич. Я был у него в кабинете. Шел разговор с Карелиным и еще с кем-то из левых эсеров. Получив телеграмму, Ленин молча передал ее мне. Помню его взгляд, сразу заставивший меня почувствовать, что телеграмма принесла большое и недоброе известие. Ленин поспешил закончить разговор с эсерами, чтобы обсудить создавшееся положение.

– Значит, все-таки обманули. Выгадали 5 дней… Этот зверь ничего не упускает. Теперь уж, значит, ничего не остается, как подписать старые условия, если только немцы согласятся сохранить их.

Я возражал в том смысле, что нужно дать Гофману перейти в фактическое наступление.

– Но ведь это значит сдать Двинск, потерять много артиллерии и пр.

– Конечно, это означает новые жертвы. Но нужно, чтобы немецкий солдат фактически с боем вступил на советскую территорию. Нужно, чтобы об этом узнали немецкий рабочий, с одной стороны, французский и английский – с другой.

– Нет, – возразил Ленин. – Дело, конечно, не в Двинске, но сейчас нельзя терять ни одного часу. Испытание проделано. Гофман хочет и может воевать. Откладывать нельзя: и так у нас уже отняли 5 дней, на которые я рассчитывал. А этот зверь прыгает быстро.

Центральным Комитетом было вынесено решение о посылке телеграммы с выражением немедленного согласия на подписание Брест-Литовского договора. Соответственная телеграмма была отправлена»[57].

Исследование взаимоотношений большевиков с германским командованием не является задачей нашей книги, и мы коснулись этой темы лишь для того, чтобы показать, что в принципе ситуация советско-германских взаимоотношений контролировалась большевиками. И если они все же использовали германское наступление для объяснения своих действий, то это было всего лишь ленинским соблюдением «аппаранса» и ничем более…

Видимо, к 15 января 50 миллионов рублей золотом на содержание Красной гвардии пришли из Стокгольма, потому что именно этим числом помечен декрет «Об организации Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА).

Заметим тут, что первые месяцы РККА формировалась на добровольных началах и только из рабочих и крестьян. Менее известно, что преимущество при приеме в РККА отдавалось иностранцам – латышам, китайцам, австрийцам.

Создание такой армии позволило большевикам дистанцироваться от не желающей знать никакого удержу революционной матросни. Это было тем более важно, что в ближайшие дни были проведены три принципиально важных декрета.

20 января вышел декрет «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви». Этот декрет помимо всего прочего лишил Церковь прав юридического лица и всего имущества.

21 января декрет ВЦИК аннулировал государственные внутренние и внешние займы, заключенные царским и Временным правительствами. Долг этот составлял более 50 миллиардов рублей, и три четверти его приходилось на внутренние займы.

Хотя прежние исследователи и не обходили вниманием декреты от 15, 20 и 21 января 1918 года, но рассматривали их отдельно друг от друга. Между тем очевидно, что особое значение эти декреты приобретают как раз в комплексе, и совсем не случайно почти одновременно они и были изданы большевиками.

Вспомним, что до 1917 года «властвующая идея» для подавляющего большинства населения Российской империи так или иначе выражалась в известной уваровской формуле «самодержавие, православие, народность».

Нетрудно заметить, что декреты от 15, 20 и 21 января 1918 года преследовали последовательное разрушение этой триады.

Создание армии из иноплеменников подрывало саму основу самодержавия – независимость страны… Декрет от 20 января аннулировал православие как духовный стержень русского государства. Ну а отмена государственных обязательств по внутренним займам разоряла не столько банкиров, сколько интеллигенцию, высокооплачиваемых рабочих и зажиточных крестьян, то есть средний класс России, ядро русского народа.

Чуть отвлекаясь, можно вспомнить тут о словах В.В. Кожинова, считавшего, что «идеократизм» большевиков («замена» православия верой в коммунизм, самодержавия – диктатурой ЦК и ВЧК, народности, которая включала в себя дух «всечеловечности», – интернационализмом) все же являл собой, так сказать, менее утопическую программу, чем проект героев Февраля, предполагавший переделку России – то есть и самого русского народа – по западноевропейскому образцу.

И если учесть, что граф Сергей Семенович Уваров, к примеру, умудрялся вкладывать в понятие «народности» еще и крепостное право, то понятным становится, почему подмена православия – коммунизмом, а самодержавия – диктатурой ЦК и ВЧК не вызвала никакого решительного отторжения у народной массы.

Но это, так сказать, попутное замечание.

Для нас существенно, что декреты от 15, 20 и 21 января 1918 года основы большевистской идеократической государственности и закладывали.

И как символично, что завершаются они государственной реформой по переходу с юлианского на григорианский календарь. Декретом СНК от 24 января было объявлено, что уснувшие 31 января россияне должны будут проснуться уже 14 февраля.

Идеократическая государственность большевиков должна была осуществиться в самый короткий в мире год.

В большевистском 1918 году всего 352 дня…

На сколько русских жизней короче этот год, не может сосчитать никто.

И снова только удивляешься, как плотно подбираются события…

25 января, на следующий день после публикации Декрета о переходе на григорианский календарь, в Киеве, возле Печерской лавры, неизвестными лицами был убит митрополит Владимир (Богоявленский) – первый при советской власти святой новомученик из числа русских иерархов.

В конце прежнего календарного стиля успели завязаться многие сюжеты наступающей большевистско-чекистской эпохи.

26 января. Германия ультимативно потребовала от Советской России подписания грабительских условий мира. Л.Д. Троцкий, как и было у него договорено с В.И. Лениным, от имени СНК огласил декларацию: «отказываемся от подписания аннексионистского договора. Россия со своей стороны объявляет состояние войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией прекращенным. Российским войскам отдается одновременно приказ о полной демобилизации по всему фронту».

Еще в этот день командование Чехословацкого корпуса, опасаясь, что их выдадут Австро-Венгрии и все они предстанут перед судом как изменники, объявили корпус частью французской армии.

И сделали это чехи вовремя. Уже на следующий день представители Украинской Рады (чехословацкий корпус базировался на территории Украины) подписали в Брест-Литовске сепаратный мир с Германией и Австро-Венгрией…