Айрис поспешно проговорила:

— Мая, дорогая, все очень серьезно. Жди нас на углу Хэмптон и Керсон. Пожалуйста, поторопись. Дело в том...

Я вырвал у нее трубку, бросил ее на крючок и потащил Айрис к выходу.

Человечек заверещал:

— Мой бинокль, мой бинокль!

Тут только я вспомнил, что эта чертова штука все еще болталась у меня на плече. Я сорвал ее и бросил хозяину, уже выскакивая за дверь и даже не взглянув, чтобы убедиться, поймал ли он ее.

Мы повернули с Фаунтейн на Керсон в квартале от Хэмптон-авеню, и я сразу увидел ее на углу. Черта с два! Голой она не была! Около того, не более.

Я затормозил, Айрис распахнула дверцу, и Мая прыгнула внутрь. Я нажал на газ, и мы полетели. Мая держала в правой руке ворох одежды, которую, сев в машину, она опустила на колени. И хорошо сделала! Даже полуслепой увидел бы, что на ней не было ничего, кроме прозрачного платьица, а у меня зрение стопроцентное!

Мая пролепетала:

— Что происходит? Вы меня так напугали, что я накинула на себя первое попавшееся платье и прихватила остальное.

Этого она могла бы и не говорить.

Она добавила:

— У меня даже не было времени обсохнуть.

И этого она могла не говорить. Я с трудом заставил себя смотреть на дорогу, а мое воображение нарисовало картинку: Мая вешает трубку, мечется по комнате, хватает платье и втискивается в него.

Втискивается! Я застонал.

— Что с вами, Шелл? — спросила Айрис.

— А? Ничего особенного. Просто думаю.

Я посмотрел меню: мяса на ребрышках не было.

Девочки не хотели есть, а меня начинало уже мутить от голода, так что мы остановились у маленького кафе на улице Гоуэр. Хотя они и соблюдали диету, (какая женщина, если только она не толстая, не соблюдает постоянно какую-нибудь диету!), они заказали себе салат, чтобы составить мне компанию. Пока я поглощал толстый, с кровью, но хорошо прогретый филей, Айрис ввела Маю в курс дела, иногда прибегая к моей помощи.

Пока та слушала, изредка задавая вопросы, ее глаза все больше округлялись. К тому времени, когда я наконец насытился, Мая знала уже все.

Она посмотрела на меня:

— Мистер Скотт...

— Послушай, мы теперь уже старые знакомые. Зови меня просто Шелл.

— Шелл, значит, вы действительно сыщик? Я не очень-то поверила этому, когда вы навестили меня. Я думала, что это какая-то хитрость.

— Никакой хитрости. Я действительно сыщик.

Я оттянул лацкан пиджака и показал ей мой револьвер. Это всегда производит на них впечатление. Она улыбнулась:

— Этим вы стреляете людей, Шелл?

— Конечно. Сотнями.

Айрис упрекнула меня:

— Не надо этим шутить.

— Конечно, я пошутил. Я это одеваю, только когда иду на свидание.

Мая прищурилась и сказала:

— И все-таки я не могу поверить. Я имею в виду Марти. Он всегда казался мне обаятельным.

— Ну да. Может быть, он даже любит животных. Множество обаятельных людей убивает других. Посмотрим, куда его это приведет.

— Понимаю. О таких вещах пишут, но всегда о ком-то другом. Не о том, кого ты знаешь. Странно, но однажды между представлениями в клубе он сказал мне, что соберет миллион долларов. И сказал это очень серьезно. Он рассказал, что в детстве никогда не ел досыта и, когда наелся в первый раз, подумал, что заболел, — так плохо он себя почувствовал.

— Детка, ему просто было очень жалко себя. Или — что более вероятно — он хотел, чтобы ты его пожалела. Многие не ели досыта в детстве, но они все же не убивают других людей.

Я тоже неважно чувствовал себя. Может, мне предстояло убить Марти.

— Ну что ж, милашки, — сказал я, — пора двигать.

Здесь было неплохо. Я с удовольствием провел однажды ночь в этом домике в Браш-Каньоне, принадлежавшем моему приятелю. Ничего особенного, так себе, скорее хижина: одна комната с двухспальной кроватью и кухонька с дровяной печкой. Но девчонки могли прекрасно укрыться здесь на какое-то время. Добрались сюда мы быстро — за каких-то двадцать минут. Я припарковал «кадиллак» рядом с хижиной и объявил:

— Приехали. Как вам нравится это местечко? Годится для небольшого отдыха?

Подруги восторженно завизжали и захлопали в ладоши.

Местечко действительно приятное. Вокруг хижины росли кусты и даже деревья, рыскали всякие мелкие твари вроде кроликов и белок. Мы вылезли из машины и вошли в хижину. Да, не очень-то уютно, но сгодится.

— Здесь вам придется погостить, — сказал я, — пока не очистится горизонт.

Двухкомнатная хижина была гола, если не считать чистого постельного белья и немного посуды. Еды, очевидно, не было никакой.

Поэтому я добавил:

— Вы можете расслабиться. Чуть позже я вам привезу продукты. На этой печке не очень-то удобно готовить, но за неимением лучшего...

Мая спросила:

— Неужели поблизости нет никакого магазина?

Даже задавая столь невинный вопрос, она словно призывала: «Иди сюда и раздень меня». Такая уж она была. Я ответил:

— Магазин где-то в миле отсюда. Я не помню точно, да и какая разница. Вам не следует высовываться. Мая, ты ведь знаешь, как плохо обстоят дела. Забудьте о покупках. Я привезу что-нибудь из города.

Мая подошла к кровати, села и подпрыгнула. Это надо было видеть!

Она обратилась ко мне:

— Привезите оливкового масла, лимонов, макарон и рубленого мяса. Я дам вам список. Когда вы вернетесь, я приготовлю салат и макароны.

Айрис спросила:

— Шелл, с вами все будет в порядке? В смысле...

Я усмехнулся:

— Конечно.

Айрис тоже плюхнулась на кровать. Впечатление было не меньшее, чем когда это проделала Мая. Я остался стоять — в хижине не было стульев, и кровать была единственным местом, где можно было присесть, а девочки заняли ее почти полностью. Конечно же еще оставалось место, но у меня уже не было времени.

— Увидимся позже, — сказал я им. — Не высовывайтесь. Я вернусь, как только смогу. — Я взглянул на часы: — Сейчас половина пятого. Минут сорок пять или час на дорогу в оба конца. Кроме того, мне нужно кое-что сделать в городе. Так что вернусь довольно поздно. Но не волнуйтесь.

Айрис прошептала:

— Мы будем волноваться, Шелл. Будьте осторожны.

Мая ничего не сказала. Она облокотилась на постель и медленно моргнула.

Я бросил последний взгляд на прелестную картину, попрощался и вышел. С большой неохотой.

Фил Сэмсон — рослый и крепкий человек с белой головой, гладко выбритым розовым лицом и челюстью, тяжелой, как молот, — мой лучший друг и одновременно трудолюбивый, честный и умный коп. Точнее, капитан отдела по расследованию убийств полиции Лос-Анджелеса.

Сейчас он выглядел не слишком довольным. Я сказал ему, что хотел бы поговорить с Оззи Йорком, и это было нормально. Но я хотел поговорить с ним наедине, что уже не было нормальным. Мы ходили вокруг да около уже минут десять.

Он жевал конец незажженной черной сигары:

— Какого черта, Шелл? Ты же не из нашего отдела, а всего лишь паршивый частный сыщик.

Я ухмыльнулся:

— Не такой уж паршивый.

— Почему ты хочешь видеть его наедине?

— Чтобы разговорить его. Может, он расслабится, если в комнате не будет никого, кроме меня. Может, ничего и не получится. Но я мог бы выудить что-нибудь. Я же не прошу отпустить его на прогулку. Он в предварилке?

— Да. В Линкольн-Хейтс.

После тщетного допроса в отделе по расследованию убийств Оззи отправили в главную тюрьму Лос-Анджелеса. Раньше она называлась Линкольн-Хейтс, и мало кто пользовался новым названием, во всяком случае, не старожилы, как Сэмсон.

— Так что, Сэм? — спросил я. — Это же никому не повредит. Может, я что-нибудь да выужу. И все во имя правосудия, сэр.

Он выхватил сигару из своего широкого рта, проворчал:

— Пошел ты к черту, Шелл, сэр, — и вернул сигару на место.

Некоторое время он молча хмурился. Я тоже молчал. Наконец он взглянул на меня: