По Роял-роуд я добрался до железной дороги на Олдос-стрит, где располагались старые пакгаузы, и остановился. Длинный товарный состав регулярно неторопливо проходил здесь в одиннадцать утра, а также в три и шесть пополудни. Вот и сейчас полосатые черно-белые деревянные шлагбаумы блокировали шоссе, непрерывно звенел звонок, и светофор мигал красным цветом. Я выключил двигатель и закурил, радуясь, что мне не к спеху.

Стоял прекрасный летний день, яркая зелень листвы отчетливо выделялась на коричневом фоне земли и оттенялась пышными белыми облаками в голубом небе. Я потянулся, ощущая себя бодрым и сильным. Я никогда не бывал на ранчо Андерсена и понятия не имел, что мне предстоит увидеть на съемочной площадке. Я уже научился спокойно воспринимать все, что происходит в Голливуде, и сейчас размышлял об этом под звуки проходящего состава.

Половина преступлений, которые мне довелось расследовать в Голливуде, просто немыслимы ни в одном другом городе мира. И на это есть своя причина: Голливуд — восхитительное, но совершенно ненормальное место. Если бы существовали психушки для городов, как для людей, Голливуд оказался бы там в числе первых. Может, поэтому мне и нравилось здесь работать: и преступления здесь были необычные, как сам город. Впрочем, возможно, я тоже немного с приветом?

Что бы там ни говорили, Голливуд явно сумасшедший город. Если вы хотите увидеть свихнувшийся город, вам нужно ехать в Голливуд. Он постоянно пребывает в лихорадке; лихорадка — привычное состояние всех его жителей, от младенцев до стариков. Здесь все ненормальные — и гении, и идиоты. Главная причина этого всеобщего сумасшествия состоит в том, что Голливуд — это одна большая студия, которая объемлет и студии-гиганты, и такие крошечные, как студия Дженовы. В этом суть. Студия — сказочная страна, где верх и низ постоянно меняются местами, где красоту можно смыть под душем, где все фальшиво и бессмысленно; где доктора, вместо того чтобы лечить, убивают своих пациентов, где, вопреки логике, онкологи лечат пневмонию, где нечто большое раздувается до гигантских размеров, а малое просто неразличимо для глаза. Голливуд конечно же отрицает свое сумасшествие, и это еще один характерный симптом душевного недуга. В противном случае психиатры попросту нас обманывают. Как я уже говорил, в подобном месте может случиться все, что угодно.

Я покончил с сигаретой и диагнозом своего города одновременно с поднятием шлагбаума и, нажав на акселератор, погнал машину к джунглям Дженовы.

Последние полмили я проехал по грунтовой дороге, в конце которой были припаркованы несколько машин. Закрыв свой «кадиллак», я направился к съемочной площадке, находившейся в пятидесяти ярдах от дороги. Это была небольшая поляна на опушке леса, загроможденная кинокамерами, прожекторами, рефлекторами и прочей аппаратурой, используемой при киносъемках.

Я остановился на почтительном расстоянии от площадки, дабы ненароком не вызвать приступа бешенства у Дженовы, и стал ждать завершения съемок. Полдюжины ядреных красоток скакали по площадке, одетые в такие же наряды, как Элен на вчерашних съемках. На краю опушки был сооружен небольшой шалаш, вокруг которого сновали актеры, наряженные дикарями, а один из них явно изображал шамана. На голове у него красовалась маска в виде головы дракона. Он подпрыгивал на одном месте, размахивая каким-то жезлом и повторяя нараспев: «Зумбала магра хучи хучи зумбала». Вдоволь напрыгавшись, он наконец замолчал, и на этом съемки закончились.

Пока я отыскивал глазами Рауля, шаман снял свою маску и почесал в затылке, как бы давая понять, что спасение заблудших душ закончено. Подойдя к Раулю, я хлопнул его по плечу.

— Здравствуй, Шелл, — весело приветствовал меня он. — Что, не устоял перед волшебными чарами студии «Дженова продакшн»? Жаль, что ты не видел последнюю сцену. Кстати, ты вполне мог бы исполнить роль шамана, даже без маски.

— Рад это слышать. Кажется, ты в хорошем настроении — или просто пьян?

Он усмехнулся.

— Нет, но готов поклясться, что Эвелин вернулась ко мне. Она снова со мной, Шелл! — Он весь лучился от радости. — Ты только представь себе, она вернулась вчера вечером. Не знаю, надолго ли, но она сказала, что останется со мной, пока не будет покончено с этим грязным делом. Она узнала обо всем из радиопередачи. И когда я вернулся со съемок, она уже ждала меня дома. Ты не представляешь, как я рад!

— Я вполне понимаю твои чувства, приятель. Надеюсь, теперь у вас все наладится.

Он сразу посерьезнел.

— Во всяком случае, я намерен сделать для этого все, что от меня зависит. Поверь мне, я теперь совсем другой человек.

Я ухмыльнулся.

— Посмотрим.

— Вот увидишь, — уверенно заключил он, и я почти поверил ему.

— Опять вы!

Даже не оглянувшись, я знал, что это Луи Дженова. Я решил не обращать на него внимания, но он продолжал идти со мною рядом, а затем забежал вперед и завопил:

— Какого черта вам здесь нужно, Скотт?

Этот тип мне ужасно надоел, и я ответил:

— Кто для вас предпочтительнее на съемочной площадке, Дженова, я или полицейские? Совершенно ясно, что Зою убил кто-то из участников вашей пирушки в четверг вечером. Я буду находиться здесь столько, сколько захочу.

Его голос становился все более хриплым.

— Я был там не один. Почему вы преследуете меня?

— У вас что, мания преследования? Я знаю, что там было много народу, включая Рауля.

— Убирайтесь отсюда, — потребовал он. — Немедленно.

— Это переходит всякие границы, — возразил я. — Почему бы мне не находиться здесь? Ведь я держатель акций вашего фильма.

Проклятый язык! Я же обещал не говорить, что Бондхелм оплатил мои услуги не деньгами, а акциями, потому что знал об их вражде, но раскаиваться было поздно.

Черные брови Дженовы стремительно взлетели вверх, а потом опали.

— Что?! Вы акционер? Значит, вы получили акции от Бондхелма? Я так и знал. Я так и знал!

— Да заткнитесь вы, наконец! — рявкнул я.

Он злобно уставился на меня, а я перевел взгляд на узел его галстука. Оценив тяжесть моего взгляда, он огляделся вокруг и, увидев, что мы привлекаем излишнее внимание, решил не затевать ссору при многочисленных свидетелях.

Не сводя с меня злобного взгляда, он громко изрек непререкаемым тоном:

— Запомните мои слова, Скотт. Держитесь подальше от съемочной площадки.

Это было сказано тоном восточного тирана.

— Хорошо, — ответил я. — Я постараюсь даже не дышать, пока идут съемки.

— Уж постарайтесь. — Он вежливо кивнул и удалился.

Я повернулся к Раулю:

— Где Оскар? Он здесь? Или на студии?

— Скорее всего, на студии. Я слышал, что он собирается подъехать сюда сегодня. Он пока не был на съемочной площадке и хотел взглянуть на нее.

— Понятно. У меня к тебе еще один вопрос, Рауль. Как ты думаешь, почему у Зои оказался экземпляр сценария «Девушки из джунглей»?

Он пожал плечами.

— А что тут особенного? Они на студии всюду валяются. Я не знаю, но, возможно, она даже печатала первый экземпляр сценария. Обычно она печатала все тексты Оскара. И другие материалы тоже. А в чем дело?

— Возможно, ни в чем. Что собой представляет этот сценарий? Вы по нему снимаете фильм, не так ли?

Он кивнул:

— Первый этап — ознакомительное чтение произведения, которое должно составить основу сценария. С учетом высказанных пожеланий создается сценарий, иногда в нескольких вариантах. На их основе пишется так называемый рабочий сценарий. Но и в него по ходу дела вносится масса изменений по самым разным причинам.

— По каким, например?

— Ну, скажем, Дженова хочет ввести какую-то дополнительную сцену или, наоборот, исключить сцену, которая ему не нравится. Иногда даже я сам предлагаю те или иные изменения. — Он ухмыльнулся. — И смею надеяться, вовсе не дурацкие.

Я раздумывал над тем, что мне рассказал Арчер Блок.

— Значит, сценарий не только плод воображения Оскара?

— Побойся бога, конечно нет. Для держателя акций ты поразительно невежествен в сценарном деле. Кроме Оскара, над ним работали еще два писателя. — Он пожал плечами. — Конечно, идея сценария принадлежит ему, но следует иметь в виду то, что я тебе сказал. А тут еще Кинг требует, чтобы его роль расширили.